Ведьмины круги (сборник), стр. 28

Ждать пришлось долго, может час. В четыре, очень кстати, появилась Катька, и мы с ней расположились чуть не у самого подъезда. Сейчас для конспирации собака была бы нелишней, хотя рвущийся с поводка Гамлет для сыщика не находка.

– Когда выйдут, говори мне что-нибудь, будто треплемся, но не ори, чтобы не заглушить их. Вдруг что-нибудь важное ляпнут.

Наконец дверь открылась, но вышел из нее Очкарь и куда-то направился. Пришлось подождать еще, пока появились те, кого мы ждали. Да, вне всяких сомнений, это был Орлиноносый, его узкие глаза, кустистые брови, тонкий нос. Жесткое выражение лица человека, не знающего страха и жалости, смягчилось усами. Такие мужчины, я думаю, нравятся женщинам, и Катька это подтвердила, чуть дверца машины захлопнулась.

– А он красивый, – сказала она.

– Убийцы тоже не все уроды, – сказал я с раздражением.

– А ты думаешь, это он убил Люсю?

Вот чертова девка! Но, по крайней мере, не дура.

– Я вообще-то не про усатого говорила, – объяснила Катька, – про того, что чуток пониже.

– Его зовут Бэтмен.

– Откуда ты знаешь?

– А я думал, ты умная…

– Сам дал имя? – улыбнулась она.

– А как тебе усатый? Какое у тебя впечатление?

– Не знаю. Не понравился. Трудно сказать почему. Может, черный очень? А может, я сразу отнеслась к нему с предубеждением, то есть знала, что он нехороший человек. Какая-то угроза от него исходит.

– Сомневаюсь, что Бэтмен хороший.

– А я и не сказала – хороший, я сказала – красивый. И что ты привязался?

Дежурить больше не имело смысла, можно было отваливать. Теперь я знал, что Орлиноносый приезжал в «Руслан и Людмилу» не случайно.

Мы с Катькой вышли на Карповку и обошли Ботанический сад, утопающий в листве и травах некошеных газонов. В глубине матово светились пыльные стекла старинных оранжерей, и весь этот зеленый оазис щебетал и посвистывал, несмотря на то что день клонился к вечеру. В одном из проулочков возле Ботанического Катька обратила мое внимание на массивное здание и сказала:

– Спорим, что раньше здесь была церковь?

Мы подошли поближе и осмотрели здание. Куполов у него не было, а если бы поставить – оно вполне могло сойти за церковь.

– Купола были. Вот шея от главного, – показала Катька.

– В архитектуре эта шея называется барабаном, – сообщил я.

Странно, что я сам не обратил внимания на эту деталь. Наверное, я не очень наблюдательный человек, и есть вероятность, что и в слежке за Орлиноносым я многого не вижу, а если и вижу, то нет гарантии, что даю этому правильную оценку.

– Я хочу тебе что-то показать, – сказал я Катьке.

Отвел ее в больничный сад. Она с интересом разглядывала надписи и Али-Бабу на стенке и наконец изрекла:

– Класс! Надо сюда прийти, когда будет открыто.

– Тебе не кажется, что это портрет одного нашего знакомого?

– Какого же? – удивилась она.

– Орлиноносого.

– Совсем не похож.

Я всматривался в Али-Бабу, и чем дольше смотрел на него, тем больше убеждался, что и в самом деле не похож.

Дома я узнал, что звонила мама и, разумеется, интересовалась, когда я приеду. Я не был уверен, долго ли смогу испытывать ее терпение, и стал жаловаться Ди на притеснения и искать у нее поддержки.

– Никак не могу сейчас уехать, – сказал я с отчаянием.

– Понимаю, – ответила тетка. – По-моему, мать недолюбливает Катерину. И совершенно напрасно.

Она считала, что я не могу расстаться с Катькой, и сочувствовала мне. Мы долго обсуждали, как задобрить маму. Всякие хитроумные планы придумывали. Потом позвонила Катька с неприятным известием. Художники Сидоровы передали через соседей по даче, приехавших в город, что объявятся завтра.

– Я должна их ждать, а в котором часу они будут – неизвестно.

– Ты поедешь с ними на дачу? – спросил я кисло.

– Такой разговор был, но теперь я не знаю их планов.

– Что ж, – я сам чувствовал, как голос мой становится все отстраненнее и противнее, – жди своих художников. Лето продолжается, погода классная. Гораздо приятнее сидеть на даче, чем на чердаке караулить криминальных типов.

– Ты не обижайся, мне совсем не хочется тебя подводить. Но ты же понимаешь: я от них завишу. Это друзья родителей, они пустили меня жить в мастерскую… – В ее голосе появились виноватые нотки.

Она была совершенно права, но у меня жутко испортилось настроение. В результате мы договорились, что Катька дождется своих художников, а потом зайдет ко мне на Пушкарскую. Если я раньше освобожусь, то я к ней приду. И маршрут свой определили, чтобы не разойтись.

– Я постараюсь не поехать на дачу, – сказала Катька.

Вообще-то она вела себя все это время очень мило, очень по-дружески.

– Я, наверное, скоро поеду домой. И с этим типом из «Руслана и Людмилы» все ясно, так что покараулю завтра, и конец. Ты не отказывайся из-за меня ни от чего интересного.

Кажется, мы старались переплюнуть друг друга в благородстве, потому что она ответила:

– Я тебе честно сказала, что не хочу на дачу. И как я тебя могу оставить наедине с убийцами?

– Ну ты загнула! Кто тебе сказал, что это убийцы? Один из них – нехороший человек, но я даже не знаю, насколько нехороший. Может, все ошибка.

– А может, и не ошибка. А ты ведь завтра попрешься за ними в офис?

– Откуда ты знаешь? – удивился я, потому что думал об этом.

Пока не намозолил Орлиноносому и его сотрудникам глаза, надо было войти за ним (только вот под каким предлогом?) в контору, а там осмотреться и действовать по обстановке.

– Само собой напрашивается. Только для этого нам желательно быть вместе. А еще надо решить, вдвоем зайти или порознь, и дело какое-нибудь придумать.

Пожалуй, сыщик из нее получался лучше, чем из меня. Может быть, именно Катьке и нужно было рассказать всю историю? Но было две Катьки: та, Краснохолмская, с «Агатой Кристи», терпящая меня, когда ей было удобно и угодно, и нынешняя, петербургская, – словно другой человек. Я не был уверен, что в ближайшее время она не превратится в прежнюю Катьку или совсем иную, новую, неведомую. Меня это пугало, поэтому я и не мог ей довериться.

Глава 21

ПАПА КАРЛО

Я прекрасно отдавал себе отчет, что я собой представляю. Мальчик-переросток, спасибо, хоть высокий и не прыщавый, хотя отдельные прыщи бывают, и выдающиеся тоже появляются то на лбу, то на носу. А она – настоящая девушка, хорошенькая, беленькая, гладенькая, на таких и парни, и мужчины оборачиваются. Не дорос я до нее.

Когда же я доживу до такого возраста, чтобы чувствовать себя в нем комфортно? Судя по всему, этот возраст у людей непродолжителен. Сначала мечтаешь повзрослеть, чтобы тебя не отправляли спать, когда приходят гости и все садятся за стол, потом чтобы на улицу одного отпускали, а потом в город. Лилька Луговец с компанией моих одноклассниц хотели вырасти, чтобы краситься и ходить в туфлях на каблуках, а Зажигин – чтобы отмутузить отца, который драл его за малейшую провинность. У меня желание стать взрослым немного затормозилось после осознания того, что годы приближают меня к армии, но окончательно не пропало, потому что даже в такой благополучной семье, какой была наша, ребенок все равно бесправен.

У матери двойственное отношение к возрасту. Она говорит: «Быстрее бы на пенсию, уж и не знаю, как мне эти семь лет доработать!» Однако всем известно, что без работы она не представляет своей жизни. Еще она говорит: «На пенсии я буду бесплатно ездить на автобусах и электричках». Можно подумать, часто она на них ездит! С тем же постоянством она заявляет: «Сбросить бы годков десять!»

О более старых людях и вообще нет речи: они все помолодеть не прочь. А вот один друг Игоря хочет постареть на четыре года, чтобы осталось позади учение в заочном институте, который ему страшно надоел.

Наверное, нужно быть очень гармоничным человеком, чтобы жить с удовольствием в каждом отпущенном тебе году. «Где мои семнадцать лет?» – все время вопрошает Ди. А наш учитель географии, женившийся на подруге своей дочери, стал красить волосы хной и ходить, как ему кажется, пружинистой походкой, а на самом деле смешно подпрыгивая. Я однажды наблюдал за ним на улице, когда он возвращался с работы и думал, что его никто не видит, – сгорбившийся, понурый, еле плетется. А главное, крашеный!