Гамаюн. Жизнь Александра Блока., стр. 79

Вот каков был диапазон поэтического представления Блока о Н.Н.В. – от беспечной баутты «бумажного бала» до мятежной соратницы поднявшегося на борьбу пролетария!

Черты свободной и удалой русской молодицы, роднящие образ Фаины с некрасовской женщиной, которая и «коня на скаку остановит», и «в горящую избу войдет», щедро рассыпаны в стихах Блока, вызванных к жизни увлечением Н.Н.В. Тут и «лебяжья поступь», и «открытый говор», и «цветистый хмель» женской красы под строгим платком монашенки, и «щемящие звуки» русской песни, и вообще – вся поэзия «вольной Руси».

Далее героиня этого цикла возникает в образе «лихой солдатки», написанной уже совершенно некрасовской кистью:

И сам герой преображается, проникаясь поэзией «вольной Руси»:

Наиболее полное воплощение национальный женский характер получил в творчестве Блока в образе другой Фаины – героини драматической поэмы «Песня Судьбы», которую он начал писать в апреле 1907 года.

О «Песне Судьбы» речь впереди. Здесь скажу только, что Блок думал о Волоховой, когда писал и эту Фаину, и писал для нее, хотел видеть ее в эффектной роли знаменитой каскадной певицы, «самой красивой дивы мира», родом из русских крестьянок раскольничьей веры.

Блок вдохнул в образ Фаины свои заветные мысли о русской национальной стихии, о судьбе России. Н.Н.В. в лучшем случае, вероятно, смогла бы сценически воплотить эту аллегорию. Но того груза, который Блок вознамерился возложить на ее плечи, выдержать ей было не по силам. Не была она ни кометой, ни раскольничьей богородицей, а просто умной, тонкой, интеллигентной женщиной, актрисой среднего дарования, не причастной никаким инфернальным раделиям.

Поистине Блок сочинил о ней сказку, понять которую она не могла, да и не хотела.

6

А реальная, повседневная, по-своему сложная, запутанная жизнь, не считаясь ни с какими мифами и аллегориями, увлекала живых людей по своему течению.

Тут, наряду с Натальей Николаевной Волоховой, снова выступает на сцену Любовь Дмитриевна Блок со своими победами и поражениями, надеждами и досадами, со своей порушенной семейной жизнью. Блок мог бы сказать про «безумный год», проведенный «у шлейфа черного», стихами младшего своего собрата:

После разрыва с Андреем Белым Любовь Дмитриевна решительно отказывается от амплуа «функции» при муже, которое на деле оборачивалось «фикцией» личной жизни, и, как говорит в воспоминаниях, «уходит с головой в свое „человеческое существование“». В чем выражалось это по преимуществу, увидим дальше.

Впоследствии, пережив бурные взлёты и катастрофические крушения, Любовь Дмитриевна объясняла дело таким образом, что, оставшись с Блоком, она тем самым определила единый и окончательный «курс» своей жизни, «какой бы ни была видимость со стороны».

«Оставшись верной настоящей и трудной моей любви, я потом легко отдавала дань всем встречавшимся влюбленностям – это был уже не вопрос, курс был взят определенный, парус направлен, и „дрейф“ в сторону не существен».

Объяснение удобное, но не убедительное, ибо «дрейфы» Любови Дмитриевны были столь часты и так далеко уводили ее в сторону, что ни о каком «определенном курсе» говорить не приходится.

В начале 1907 года, в хороводе закружившихся масок, Любовь Дмитриевна оказалась в трудном положении. Отношения с Андреем Белым оборвались обидно для ее самолюбия, а поведение Блока задевало ее еще сильней.

Свою растерянность и досаду она скрывала под наигранным весельем и несколько нервозной аффектацией (вообще говоря, ей несвойственной). О том, чего это ей стоило, говорят ее стихи, которые она стала писать в это время. Часть их сохранилась среди ее бумаг. Они обращены к Блоку и полны воспоминаний о якобы обретенном и вскоре потерянном счастье.

Фигурирует в стихах Любови Дмитриевны и разлучница – Н.Н.В.: «Зачем в наш стройный круг ты ворвалась, комета?..»

Блок оценил эту неплохую строчку, поставив ее, наряду с великолепной «Кометой» Аполлона Григорьева, эпиграфом к сборнику «Земля в снегу».

Такова Dichtung. Какова же была Wahrheit?

Образовалось довольно сложное положение. Снова, как и в случае с Андреем Белым, переплелись судьбы трех людей. «На всем острове – только мы втроем, как-то странно относящиеся друг к другу, – все очень тесно», – пишет Блок матери. Случайный знакомый забрел как-то на Лахтинскую – сидели все трое, – и вот его впечатление: «Какая-то странная напряженность чувствовалась в воздухе. Все в комнате делалось и говорилось как-то через силу».

Внешним образом Любовь Дмитриевна «дружит» с Н.Н.В. Она – непременная участница общего хоровода, то (как мы уже знаем) великодушно тушуется перед соперницей, то, напротив, пытается вступить с ней в борьбу – при явном несоответствии сил.