Гамаюн. Жизнь Александра Блока., стр. 47

5

А тихая суета шла своим чередом. Много времени брал университет. Блок был старательным студентом, исправно посещал лекции, даже необязательные, аккуратно конспектировал их в синих школьных тетрадках, тщательно готовился к экзаменам. Из профессоров предпочтение отдавал красноречивому и элегантному эллинисту Зелинскому, лингвисту Соболевскому, в семинарии которого блеснул рефератом о языке древних апокрифов, и грубоватому историку русской литературы Шляпкину, для которого усердно трудился над обширным кандидатским сочинением «Болотов и Новиков».

Еще летом 1903 года владелец издательства «Гриф» Сергей Соколов-Кречетов предложил Блоку издать сборник стихотворений. Посулил около пятидесяти рублей гонорара. Блок долго сомневался – стоит ли выходить с книгой, или лучше подождать, делился сомнениями с Белым. Тот с горячностью утверждал, что книга поставит автора в русской поэзии наравне с Лермонтовым, Тютчевым и Фетом. Вряд ли Блок поверил этому, – он был человеком скромным. Но, так или иначе, сомнения рассеялись.

Летом 1904 года он собрал книгу и после некоторых колебаний окрестил ее, повторив название, придуманное Валерием Брюсовым: «Стихи о Прекрасной Даме».

Рукопись быстро и безболезненно прошла через цензуру в Нижнем Новгороде (цензором там служил один из «аргонавтов» Э.К.Метнер) и вышла в свет в конце октября (помечена 1905 годом) в обложке, сделанной в «готическом стиле Василием Владимировым, тоже „аргонавтом“. В сборник вошло восемьдесят восемь стихотворений (из более семисот, написанных к тому времени), размещенных по трем разделам: „Неподвижность“, „Перекрестки“ и „Ущерб“.

Александр Блок – отцу (29 октября 1904 года): «Сегодня получил, наконец, свой первый сборник, который посылаю Вам. Пока не раскаиваюсь в его выходе, тем более что „Гриф“ приложил к нему большое старание и, по-моему, вкус. Мне хотелось „благородной скромности“, потому я старался избегать посвящений „знаменитостям“, если не считать учителя – Вал. Брюсова и нежного близкого друга – Андрея Белого. Что касается Вл.Соловьева, то он в эпиграфе слишком уместен. Быть может, я стольким обязан его стихам, что лучше было промолчать о „светлой дочери темного хаоса“ и не цитировать его… Но – того требует окружающий хаос и „литературная“ тупость».

Александр Львович откликнулся в своем духе и стиле – раздраженно, язвительно, с издевкой. Не только нашел стихи непонятными, но и обвинил автора в «рекламе и эротизме».

Блок ответил со сдержанной убежденностью: «Не выхваляя ни своих форм и ничего вообще, от меня исходящего, я могу с уверенностью сказать, что, плохо ли, хорошо ли, написал стихи о вечном и вполне несомненном, что рано или поздно должно быть воспринято всеми (не стихи, а эта вечная сущность)… Если бы я хоть раз встретился с критикой «по существу», я, разумеется, воспринял бы с благодарностью самые сильные нападки. К сожалению, такая критика была еще пока только устная – ив малом размере. Раскаиваться в том, что книга вышла, я не могу, хотя и славы не ожидаю».

Под критикой «по существу» он имел в виду сочувственные выступления С.Городецкого и А.Кондратьева в университетском «Кружке изящной словесности». Оба оратора настойчиво указывали на связь Прекрасной Дамы с соловьевской Вечной Подругой.

Вскоре появились и отклики в символистской прессе – коротенький отзыв Вячеслава Иванова (лично еще не знакомого с Блоком) в ноябрьской книжке «Весов» и пространная рецензия Зинаиды Гиппиус в декабрьской книжке «Нового пути». Отклики очень сдержанные.

Вячеслав Иванов, в сущности, ничего не сказал о книге, ограничившись витиеватой декламацией на тему Вечной Женственности и облеченным в изящную форму упреком молодому поэту в недостаточной взыскательности по части языка и ритмики.

Зинаида Гиппиус (укрывшаяся под литерой «X») со своей «религиозно-общественной» позиции осудила Блока в равнодушии к современности и в «безбожественности», нашла в его стихах «непонятность, которую и не хочется понимать», но в целом оценила книгу как «любопытную и все-таки отрадную».

Третьим отозвался молодой декадентский поэт Виктор Гофман (в январе 1905 года, в московском журнале «Искусство») – и тоже с оговорками и упреками: «намеренная вычурность», «нарочитая туманность», «бессмысленность образов», «нескладная случайность слов», выдаваемая за «свободный стих».

Как видим, даже «своя» пресса не расточала похвал. Блок отнесся к этому спокойно, если не равнодушно. Книга была для него уже пройденным этапом.

«Этот год с осени был особенный», – писал он Белому в декабре. То, что наполняло душу прежде, отошло в область благодарных воспоминаний, а о бесплодных попытках гальванизировать прошлое сказано жестко: кто-то «заставлял придумывать то, что было пережито раньше». Он хотел бы остановиться на промежуточной «станции», с которой «можно будет оглядеться на путь пройденный и предстоящий».

Душевная тревога, терзания двойственности, «двуличности», давшие о себе знать уже в «Стихах о Прекрасной Даме» и особенно в «Распутьях», теперь овладевают им с громадной силой.

И вместе с тем на него сильно повеяло просыпавшейся жизнью. В ноябре он начал писать поэму «Ее прибытие» (первоначальное заглавие: «Прибытие Прекрасной Дамы»). Поэма не удалась и осталась незавершенной. Но, как заметил потом Блок, она была характерна для своего времени и в замысле была посвящена возникшим было, а в дальнейшем несбывшимся «надеждам». Здесь отчетливо сказалось предчувствие больших событий.

Таким – сомневающимся, ищущим, надеющимся, остро почувствовавшим концы и начала – встретил Блок 1905 год.

ДЫХАНИЕ СВОБОДЫ

1

Великая гроза надвинулась на Россию. Первый удар грома пришелся на 9 января. Для Блока, да и не для него одного, этот морозный воскресный день стоил многих годин.

В фабричном районе, окружавшем Гренадерские казармы, уже давно в воздухе чувствовалась тревога.

Это было написано в декабре 1904 года.

Третьего января остановился Путиловский завод. За ним – Франко-русский, Невский судостроительный, Обуховский и Александровский, Спасская и Александро-Невская мануфактуры. За несколько дней стачка петербургских рабочих стала всеобщей. Бастовало свыше полутораста тысяч.

Из окон квартиры полковника Кублицкого можно было наблюдать, как вечером по пустынной улице идет человек, подойдет к фабрике, махнет рукой – и сразу погаснут окна во всех этажах громадного здания. На Блока это зрелище произвело сильное впечатление. Вообще, как свидетельствует его биограф, тетка Марья, он «пришел в возбужденное состояние и зорко присматривался к тому, что происходило вокруг». Волновался и ждал событий.