Шеврикука, или Любовь к привидению, стр. 90

«Это что же, я теперь – избиратель? – пришло при этом в голову Шеврикуке. – На кой ляд мне все это надо?» Да, узнав о пронырстве наглеца Продольного, он разволновался. Но теперь, когда он листал документ гражданина Игоря Константиновича Шеврикуки, прописанного в Землескребе, с фотографией и печатями, его чуть ли не затошнило с досады на самого себя. Экое мальчишество! Да разве мальчишество? Дурь и безмерная дерзость! И прав был Ягупкин, пусть бездельник и бузотер, называя пронырство Продольного безобразием и покушением на основы. И главное, ему, Шеврикуке, совершенно не нужен был выправленный документ. «Исключительно для того, чтобы суметь отстаивать интересы квартиросъемщиков при раздаче Пузыря. Переусердствовал, но не корысти ради…» – придется объяснять Шеврикуке – и, может быть, в скором времени – тому же Китайгородскому Увещевателю. И выйдет вранье. Шеврикука вздохнул.

– Что-нибудь не так? – услышал Шеврикука голос Пэрста-Капсулы.

Пэрст-Капсула, чьими усердиями был добыт паспорт, стоял рядом, а Шеврикука о нем будто забыл.

– Что? – спохватился Шеврикука. – Нет, все в порядке. Благодарю за услугу. Удивляюсь быстроте, с какой она оказана.

– Самому интересно было пройти лабиринт быстро, – сказал Пэрст-Капсула. – Есть способы ускорения канцелярской поспешности. Один из них я опробовал. Получил удовольствие.

Шеврикука знал единственный способ ускорения канцелярской поспешности. Но вряд ли Пэрст-Капсула ублажал лиц при конторских книгах и сейфах пачками денег или хотя бы коньяками и шоколадами.

– Да, – сказал Пэрст-Капсула. – Способы есть чисто технологические, в них нет нарушения этики, а есть замена керосина лазерным лучом.

– Я рад, что ты получил удовольствие, – пробормотал Шеврикука.

Опять он почувствовал, что выглядит барином, высокомерно-снисходительно-пустыми словами одобряющим проворного слугу. Ощущение это было ему неприятно. Пустые слова произнес он, пустой случилась его затея.

– Я не знаю… Надо ли об этом ставить вас в известность, – неуверенно начал Пэрст-Капсула. – Но я все же об этом скажу… Среди прочих готовых к выдаче документов я видел паспорт на имя Гликерии Андреевны Тутомлиной…

– Вот как? – удивился Шеврикука. И тут же сообразил: а что удивляться-то? Впрочем, одна странность была: отчего паспорт Гликерии Андреевны Тутомлиной (что ж, Гликерия имела право назвать себя и Тутомлиной) был намечен (видимо – ею) к осуществлению именно в Останкине? Не логичнее было бы Гликерии получить прописку в иной префектуре, на Покровке, в доме Тутомлиных? Или останкинская прописка давала ей больше выгод и выходов к Пузырю? В этом следовало разобраться…

– А… – начал было Шеврикука.

– Нет, – сказал Пэрст-Капсула. – На всякий случай я заглядывал в бумаги. В Останкине ни одна из интересующих вас особ документ не заказала… Ни дама, приходившая к вам в мантилье, ни просительница, объявлявшаяся под маньчжурским орехом… Может быть, они пожелали в других местах… Или у них нет возможности…

– Может быть… – рассеянно сказал Шеврикука. – Может быть…

– Есть мне еще какие-либо поручения? – спросил Пэрст-Капсула.

– Нет. Никаких более поручений нет. Еще раз спасибо, – сказал Шеврикука. – Да… Вот что… Я был бы очень удивлен, если бы Гликерию Андреевну Тутомлину прописали в Землескребе…

– Нет, – сказал Пэрст-Капсула. – Ее прописали в строении, расположенном от Землескреба в семистах двадцати метрах…

– И то ладно… – пробормотал Шеврикука, отпуская взглядом покидавшего его Пэрста-Капсулу.

Известие о паспорте и останкинской прописке Гликерии успокоило Шеврикуку. Отчасти даже развеселило его. Более он себя не бранил, не обзывал безрассудным прохвостом. Паспорт в любой миг можно было разорвать в клочья, а упоминание Игоря Константиновича Шеврикуки в казенных бумагах истребить. Но пока этого не стоило делать.

«А сам-то Пэрст, – задумался Шеврикука, – не соизволил и себе завести паспорт? А хоть бы и соизволил…»

45

Оживление страждущих вблизи Пузыря (нельзя сомневаться, что и в местах от Останкина отдаленных) нарастало. Конечно, у каждого, повторюсь, были свои, может, не объявленные даже самим себе из суеверия или боязни, что уворуют идею или мечту, интересы и упования. Но иных уже высказанные интересы и упования стягивали веревками взаимных расположений в новые Сообщества, Комитеты и Союзы. Очень шумно и целенапряженно заявила о себе Лига Облапошенных. Охотников присоединиться к Лиге Облапошенных поначалу сыскалось мало. С неудачниками и раззявами викторий не добудешь. Ни под Нарвой, ни под Полтавой шведа не одолеешь. Но вскоре явились поводы для удивлений. Учредители Лиги полагали себя облапошенными при разделе Пузыря. Позвольте, говорили им, раздача Пузыря еще и не начиналась. На днях начнется, произносилось в ответ, и тогда нас непременно одурачат, облапошат, а мы потребуем компенсаций за морально-эстетические поражения и вещественные убытки. То есть глупое, на взгляд простодушных, дело оказывалось вовсе не глупым, а напротив – чрезвычайно грядуще-выгодным. Все сразу же вспомнили, что и они не менее других облапошенные, обманутые и одураченные. И не раз. При этом – обманутые и одураченные не уголовно наказуемыми мошенниками, каких можно изловить и вздернуть, а историческими стихиями – прогибами эпохи, государственными затеями, переустройствами общих судеб и прочим. Мало кто признавал и себя виноватым в том, что поддался одури, смалодушничал или струсил, – это все были простофили или тонкоустроенные натуры. Большинство же и не сомневалось в том, что ими крутила лихая и неодолимая сила. Да и приятно, умилительно даже было опять ощутить себя жертвой стихий и обстоятельств, слезу пустить вниз по щеке, помня досады прежних лет, а в грядущее направить бранные слова, в порывах же отваги – и обещания навести в грядущем порядок. Что и говорить, уместным показалось теперь многим появление Лиги Облапошенных.

Посыпались туда заявления, но принимали в Лигу далеко не всех. Признавали достойными лишь крепко одураченных или одураченных в особо впечатляющих размерах. Шеврикука ощутил, что добродетельно усердствующий Радлугин, верный идеалам собственного Сообщества выхода на Пузырь и никак не желающий быть в чем-либо обделенным, тем не менее чуть ли не с завистью поглядывает в сторону облапошенных (среди тех уже ораторствовал бывший чиновник и соцсоревнователь бывшего Департамента Шмелей Свержов, не вписавшийся, если помните, в исторический поворот). «Вот и хорошо, – подумал Шеврикука. – Вот пусть он за Лигой и присмотрит…» И при встрече таинственно-диктующим шепотом Шеврикука намекнул Радлугину о том, что его не прочь были бы видеть они в рядах Лиги, надеемся, что и у Радлугина имеется достаточная степень одураченности и он сможет пройти конкурсный прием в Лигу… Радлугин так обрадовался поручению, что в приступе пылкости готов был обнять уважаемого Игоря Константиновича. Но местоположение их в структурах ни на шаг не позволило Радлугину приблизиться к Игорю Константиновичу. «Сведения передавайте прежним способом. В «дупло», – заключил беседу Шеврикука.

Отечественного предпринимателя Дударева Шеврикука увидел выходящим теперь уже из темно-серого «мерседеса».

– Игорь Константинович! – обрадовался Шеврикуке Дударев. – Вы, конечно, наблюдаете за Пузырем?

– Держу его в поле зрения, – сказал Шеврикука. – Хотя для меня он и не столь важен.

– Вот и держите! Держите! – поощрил Дударев Шеврикуку к неусыпным бдениям. – А то мы все в бегах, в разъездах, в телефаксах и в сотовой сети! Сами понимаете. И концерн наш «Анаконда»! И Фонд защиты и поощрения Привидений! И прочее! И прочее! А вы все время вблизи Пузыря. Конечно, и у нас есть свои связи и каналы. И поверху. И в глубинах. Но вдруг что-нибудь пропустим впопыхах. А вы – рядом. Если выйдет какая непредвиденность, вы нам сразу о ней…

– Будем рады стараться! – Шеврикука выразил готовность встать перед предприятиями Дударева во фрунт.