Аптекарь, стр. 80

Михаил Никифорович направился к дивану. Но потом снял раскладушку, отправленную было на антресоль, расставил ее в ванной, там и улегся. Уснуть, как и накануне, не мог. Опасался закрыть глаза. Вот-вот, казалось, возникнет снова зеленое, гибкое и взлетающее, станет выть, раздадутся шумы и грохоты, а потом из зеленого бросится к нему птица, ветка или зверь и уж теперь вцепится ему в горло. И боялся Михаил Никифорович услышать плач в тишине. Но не ожило зеленое, и никто не заплакал. Противно текла вода из бачка в туалете, и дрожали, постанывая, трубы водопровода…

40

Через два дня Михаил Никифорович достал из почтового ящика письмо от Любови Николаевны.

Любовь Николаевна благодарила Михаила Никифоровича за приют и терпение, извинялась, что не высказала этого при расставании. Она напоминала, что дала слово пайщикам излечить его, но не ее вина в том, что он заупрямился и отказался от ее участия. Сама же она навязываться не станет. Писала Любовь Николаевна и о деньгах. Она все помнит, заработает и, что должна, отдаст. Любовь Николаевна просила Михаила Никифоровича поливать цветы. И советовала не расстраиваться, если в Останкине возникнут не предвиденные им обстоятельства. Был на конверте адрес отправительницы с номером восемьдесят девятым комнаты в общежитии, Михаилу Никифоровичу не нужный. Деньги он получить от Любови Николаевны не ожидал и в расчет их не брал. Растения в горшках Михаил Никифорович осмотрел. Поливать их не стал, предоставив им самим зачахнуть или выжить. Может быть, следовало квартиру продезинфицировать или воспользоваться средствами войн с тараканами и клопами, чтобы ни одного микроба от Любови Николаевны в доме на Королева более не пребывало? Подумав, Михаил Никифорович решил обойтись пылесосом и мытьем полов.

Здание на улице Цандера украшала теперь вывеска «Ищущий центр проката». Михаил Никифорович быстро получил пылесос. В зале, где когда-то отпускали лекарства, сидели конторщики, принимавшие заказы. Конторщик при телефонах, мониторе и дисплее полистал паспорт Михаила Никифоровича, списал данные, сказал, что жена, наверное, может быть довольна таким усердным мужем. Михаил Никифорович чуть было ему не надерзил, но конторщик нажал кнопку, и сейчас же подсобный рабочий принес пылесос «Веселые ребята». Подсобный рабочий в черном опрятном халате был Валентин Федорович Зотов. Он поздоровался сухо, но доброжелательно, как государственный служащий с клиентом, на пустые слова времени не имел.

–?Но беда-то ведь небольшая? А? – спросил Михаил Никифорович.

–?Извините, – сказал дядя Валя и ушел.

Минуты через две он опять появился в зале. Теперь дядя Валя вывел верблюда-бактриана, чьи горбы по причине зимы были укрыты туркменским ковром, подвел его к даме в шубе из скунсов и после некоторых формальностей сопроводил верблюда и даму к выходу. В дверях верблюду пришлось присесть, так, на карачках, он и выбрался на улицу Цандера.

–?Там лед! – обеспокоился Михаил Никифорович.

Но, может быть, животное было подкованное. Михаил Никифорович хорошо знал все помещения бывшей аптеки и был отчасти удивлен. «Где же держат они вещи?» – недоумевал он. И не только, можно понять, вещи.

Уже у двери Михаил Никифорович обернулся и увидел Шубникова. Загадочный, похожий на черного иллюзиониста, кому в старом цирке отдавали полное представление, стоял Шубников. Несомненно он стал выше. И Шубников сухо кивнул Михаилу Никифоровичу, но доброжелательства не было в его глазах.

С пылесосом Михаил Никифорович зашел в пивной автомат. Время текло обеденное, знакомые присутствовали.

–?Ба! Да он с покупкой! – обрадовался финансист Моховский.

–?Я взял в прокате, – смутился Михаил Никифорович.

–?Он от прокатчиков! – рассмеялся Моховский.

Но тут же и утих. И все отчего-то замолчали.

–?Они не прокатчики, – с досадой произнес Филимон Грачев. – Прокатчики – другие, специалисты черной металлургии…

–?А может, они как лучше хотят, – предположил Михаил Никифорович. – Мне пылесос выдали моментально. А женщине – верблюда.

–?Может быть, и как лучше… – задумались собеседники.

В это мгновение в автомате появился Петр Иванович Дробный.

–?Вон. Один из прокатчиков, – толкнул Михаила Никифоровича инженер по электричеству Лесков.

Петр Иванович презирал пиво, и видеть его вблизи кружек было удивительно. Дробный заметил Михаила Никифоровича, подошел к компании.

–?Что это ты? – спросил Михаил Никифорович.

–?Устал, – сказал Дробный. – Ужарился.

–?На улице не жарко.

–?Не жарко, – кивнул Дробный. – Но вот ужарился. И не на улице.

–?На улице, – вспомнил Михаил Никифорович, – ты, бывало, созерцал. И мне советовал…

–?Сейчас не посоветую, – быстро сказал Дробный.

Он действительно выглядел усталым и, видно, был отчего-то в раздражении.

–?Как у вас в прокате? – поинтересовался таксист Тарабанько.

И его бесцеремонный вопрос вызвал раздражение, но Петр Иванович, как человек воспитанный, лишь промолчал и поглядел куда-то поверх Тарабанько. Потом он все же сказал, но обратившись к Михаилу Никифоровичу:

–?Это интересно. Даже занятно. Но нелегко… Кстати, я встретил здесь общего знакомого. Хирурга Шполянова. Тогда он был у нас в мясницкой… У него хорошая услуга.

Если бы Михаил Никифорович не знал Дробного, он мог предположить, что тот чуть ли не завидует сейчас доктору Шполянову. Но Дробный считал зависть чувством бесполезным и лишним. Самого Дробного объявляли и кавалером, сопровождающим дам, и певцом для домашнего музицирования, как-то потянуло Дробного в каскадеры. При оказании какой услуги он сегодня ужарился и пожелал выпить пива?.. Дробный отозвал Михаила Никифоровича из компании и спросил, хорошо ли он знает Шубникова.

–?Давно знаю, но это не значит, что хорошо…

–?Мне показалось, – уже не спрашивая, сказал Дробный, и не для Михаила Никифоровича, а для себя, – он может быть и капризным. Или опасным…

Но сразу Дробный и замолчал, и Михаил Никифорович понял, что Дробный еще станет жалеть о произнесенных им словах. Дробный извинился, ему надо было идти и продолжать занятия; обеспокоенный, усталый и все еще раздраженный, он удалился из автомата.

–?Этого дорого нанимать, – сказал Тарабанько.

–?С чего ты взял? – спросил Филимон.

–?А ты цифры посмотри в ценнике.

–?Михаил Никифорович, – сказал Лесков, – но ведь вы тоже у них в прокате.

–?Это кем объявлено? – спросил Михаил Никифорович. – Все пайщики там.

–?И Филимон?

–?Я не пайщик, – заявил Филимон. – Я гонец.

–?Призовут – и пойдешь, – сказал Тарабанько. – Будешь чрезвычайный и полномочный курьер. Или гонец по особо важным поручениям.

–?Никогда! – пылко пообещал Филимон.

–?И кем же я там? – спросил Михаил Никифорович.

–?Твой пай – главный. И ты открывал бутылку.

–?Если я чем-то и связан с пунктом проката, – сказал Михаил Никифорович, – то лишь квитанцией на пылесос.

–?Говорят, там у вас… у них… будет управление малых рек, – сказал Тарабанько, – и управление диких птиц.

–?Как это можно управлять малыми реками? – удивился Филимон. – И зачем?

–?Значит, можно, – сказал Тарабанько. – И надо. Они ищут. Можно будет взять напрокат малую реку, ну, участок ее, и поить в ней коров или ловить щук. Или вот у нас в доме нет горячей воды. Они будут давать в прокат горячую воду. Сразу по нашим трубам давать.

Слова Тарабанько взволновали Филимона. Он вскричал:

–?Ее зовут не Любовью, а Варварой!

–?Спасибо за компанию, – сказал Михаил Никифорович и поднял с пола картонную коробку.

–?А может, они тебе поломанный дали? – спросил Лесков. – Или со взрывным устройством?

–?Его взрывать не станут, – сказал Филимон. – До поры до времени.

Не прошел Михаил Никифорович и ста метров, как ему стало казаться, что в картонной коробке что-то шевелится, тикает и желает расшириться. Шевеление вскоре прекратилось, но тиканье, какое вполне могло сопутствовать взрывному устройству, становилось все наглее и громче. «Не мог дядя Валя…» – старался успокоить себя Михаил Никифорович. Тикало теперь с перебоями и как бы дергано, когда же наступал перебой, будто открывалась пропасть, и Михаилу Никифоровичу было страшно. «Бросить надо коробку, – подумал он, – и бежать…» Но механизм, наверное, был обречен сработать, а Михаил Никифорович проходил мимо окон, за которыми сидели девушки-счетоводы, и одарить их пылесосом с улицы Цандера было бы низко. И в некую гордыню отчаяния впал Михаил Никифорович: да пусть сокрушают, пусть взрывают его, он сейчас ни перед кем не взмолится, ни перед кем не опустится на колени, отклонит любые условия пощады, пусть взрывают и разносят.