Русский бал XVIII – начала XX века. Танцы, костюмы, символика, стр. 13

«Революционилизировался» и «демократизировался» благотворительный бал. 22 апреля 1917 года в Русском общественном собрании Ревеля был организован бал-маскарад в пользу «борцов революции». Приглашенный оркестр 2-го артиллерийского полка начал свое выступление с исполнения Марсельезы. [82]

Важнейшей чертой общественной жизни этого времени была политизация досуга. В политические манифестации превращались не только ритуалы, но и спектакли, концерты, сеансы кинематографа и т. д.

В отличие от других светских церемониалов бальный ритуал не только контролировался указами верховной власти, но и своим появлением обязан царским распоряжениям.

Если придворные балы носили ярко выраженный политический характер, то публичные балы устраивались по большей части с благотворительной целью, их социальная значимость особенно ярко проявилась в XIX веке.

Поэзия бального костюма

Человек предстает перед другими людьми в совокупности своих внутренних и внешних свойств. Способы оформления внешности – важные сигналы, знаки личности. При этом одежда является своеобразной визитной карточкой человека, она несет информацию об официальном статусе владельца, его вкусах, чертах характера.

Костюм в первую очередь привлекает к себе взоры окружающих, вызывая соответствующие эмоции и, как следствие, формирует определенные отношения.

Культура Средневековья подчинялась традициям, которые, в отличие от моды, держатся столетиями. Мода быстротечна. «Едва ли Леонардо да Винчи, набрасывая на плечи короткий плащ и надевая берет, справлялся о том, как одет его миланский властелин Людовико Моро. В то время как выражение «французская мода времен Людовика XIV» представляется вполне естественным, сочетание понятий «моды эпохи Юстиниана» кажется нелепым» [83], – отмечает в своем исследовании Н.Н. Тарабукин.

Костюм барокко складывался исходя из идеализированных представлений о красоте и величии личности, не костюм приспосабливался к человеку, а человек был обязан подчиниться костюму. Просвещенный абсолютизм создавал для каждого сословия своеобразную систему координат образа жизни. Все – от манеры держаться и говорить до способа выезжать из дому – должно соответствовать положению дворянина в обществе.

Изменение покроя одежды, начавшееся в Петровское время, до известной степени было подготовлено еще во второй половине XVIII века, в среде так называемых «западников». Но при Петре I дворянство вынуждено было окончательно отказаться от русского, которое вытесняется костюмом западноевропейского образца.

В эпоху абсолютизма законодателем моды становится сам монарх. Быть одетым как монарх означало проявить свою верноподданническую покорность. Ближайшие сподвижники Петра Великого, желая содействовать его реформам, предупреждали желания царя, следуя во всем его программе. К их числу принадлежали прежде всего те, кто, будучи отправлен царем за границу, возвращался оттуда не только с новыми познаниями в различных областях государственной и общественной жизни. Потомок старинного боярского рода Шереметевых, Борис Петрович Шереметев первый из русских явился перед Петром I «<…> во французском кафтане с мальтийским крестом на груди и с осыпанной бриллиантами шпагой, подаренной ему императором Леопольдом» [84]. Молодые люди считали за честь, если могли попасть на вечерние собрания фельдмаршала, среди участников которых были генерал-фельдцейхмейстер Брюс, английский посланник лорд Витворт, прусский Мардефельц и другие иностранные министры.

Петр I в первые годы пребывания в Петербурге иногда принимал иностранных гостей, послов в доме А.Д. Менши-кова. Специально рядом с устроенным для этого тронным залом находилась гардеробная государя, откуда он выходил перед началом аудиенции в парадном кафтане.

Дочь Петра Великого Елизавета Петровна, еще будучи великой княжной, считалась одной из элегантнейших женщин своего времени. Став императрицей, она первой задавала тон щегольству. Платья Елизаветы Петровны, каждое из которых не повторялось дважды, были образцом для подражания, своеобразным эталоном моды своего времени.

Елизавете Петровне не было равных в умении танцевать.

«Никто не смел одеваться и причесываться, как государыня. Елизавета Петровна имела особое попечение о туалете своих придворных; так, в 1748 году Е. И. В. изволила указом объявить, чтобы дамы волосы убирали по-прежнему; задние от затылка не поднимали вверх, а ежели когда надлежит быть в робах, тогда дамы имеют задние от затылка волосы подгибать кверху». [85]

Ни в коей мере нельзя думать, что подобные указы каким-то образом могли сковать фантазии петербургских дам, умалить их желания быть блистательными на придворных праздниках. Известный ювелир Позье вспоминал, что «придворные дамы немало поспособствовали блеску этих собраний, обладая в высокой степени искусством одеваться к лицу, сверх того они умеют до невозможности поддерживать свою красоту». Далее Позье продолжает: «Наряды дам очень богаты, равно как и золотые вещи их; бриллиантов придворные дамы надевают изумительное множество. На дамах, сравнительно низшего звания, бывает бриллиантов на 10—12 тыс. рублей.

Они даже в частной жизни никогда не выезжают, не увешанные драгоценными уборами, и я не думаю, чтобы из всех европейских государынь была хоть одна, имевшая более драгоценных уборов, чем русская Императрица». [86]

Чтобы заслужить доверие императрицы, Екатерина Алексеевна старалась одеваться на придворных балах как можно проще, «<…> и в этом немало угождала императрице, которая не очень-то любила, чтобы на этих [87] балах появлялись в слишком нарядных туалетах. Однако, когда дамам было приказано являться в мужских платьях, я являлась в роскошных платьях, расшитым по всем швам, или в платьях очень изысканного вкуса <…>» [88], – вспоминала Екатерина II.

Иностранцы, приезжавшие в Россию, строили дворцы, преисполненные внешнего блеска, с интерьерами Шеделя, Меблена, Минетти, Браунштейна гармонировали костюмы нового покроя, украшенные позолотой и отороченные кружевами.

В распространении моды большую роль играла портретная живопись. Выдающиеся французские живописцы Риго, Ларжильер в своих портретах с точной детализацией передавали пышный, богатый костюм знати XVII столетия.

В таких произведениях, как «Портрет Людовика XIV» Риго, «Портрет Элизабет Богарне» Ларжильера, в эффектных позах канонизированного парадного портрета представлены блестящие костюмы барокко.

Эстетический идеал и костюм XVIII века отражены в портретной живописи целого ряда замечательных русских художников: А.П. Антропова, И.П. Аргунова, Ф.С. Рокотова, Д.Г. Левицкого, В.Л. Боровиковского. Они показывают, как одевались аристократы, сколь изысканны были туалеты придворных. На известном портрете В.Л. Боровиковского князь Куракин изображен на фоне пышной дворцовой обстановки в ослепительно-ярком парадном костюме. Облегающий фрак и кюлоты из золотистой парчи, богатая вышивка камзола, дорогое кружево манжет делают костюм «бриллиантового князя» необычайно нарядным.

Своего рода пропагандистом новой моды «на античный манер» в Петербурге была известная французская портретистка Л.-Е. Виже-Лебрен, жившая в России с 1795 по 1801 год. Великая княгиня Елизавета Алексеевна заказала платье у художницы и в сшитом по рисунку Виже-Лебрен костюме отправилась на бал. Когда Елизавета Алексеевна подошла к императрице, чтобы поцеловать ей руку, Екатерина Великая молча ее оглядела и не дала царственной руки. «На другой день императрица сказала графу Салтыкову, что была очень недовольна туалетом великой княгини, и потом два-три дня относилась к ней холодно» [89], – вспоминала В.Н. Головина.