У птенцов подрастают крылья, стр. 64
— Этак и нос разбить можно.
В ответ я пробормотал что-то невразумительное.
Да, с этой минуты я ясно почувствовал, что Сережа был прав: пропала теперь и рыбалка, и купание, и ребята… все пропало!
Не помню, где-то я читал или слышал такой вопрос: можно ли влюбиться с одного взгляда? Утверждаю по собственному опыту: можно. Так и произошло со мной в этот неповторимый летний вечер.
Да, именно неповторимый! Никогда больше не видел я такого чудесного заката. Мы глядели на него, выйдя из городского сада на высокий косогор над рекой.
Все небо было какое-то золотисто розоватое и удивительно прозрачное.
Соня отошла и встала немножко в сторонке. Она смотрела на небо, на речку, а я смотрел на нее, не спуская глаз.
Такая тоненькая, стройная! А глаза какие большие и темные, будто спелые вишни. И какие-то удивительно милые, наивные и в то же время чуть-чуть насмешливые, чуть-чуть лукавые. И нос какой-то потешный — тоненький, точеный, а на самом кончике немножко приплюснут.
Соня постояла минуту-другую и вдруг тихонько запела: «Глядя на луч пурпурного заката, стояли мы на берегу Невы. Вы руку жали мне, промчался без возврата сей чудный миг, его забыли вы…»
При этой последней фразе Соня слегка обернулась ко мне, будто спела ее именно для меня.
Ах, да разве смог бы я когда-нибудь забыть этот закат, этот миг, миг какого-то неземного счастья (да простит мне читатель избитость этой фразы, — что поделать: счастье-то ведь было действительно неземное, так как же его назвать иначе?).
Соня продолжала вполголоса напевать, а мы стояли и слушали.
«Как удивительно, — думал я, — такая тоненькая, худенькая, а голос низкий, задушевный! И песня какая хорошая! Обязательно выучу ее и подберу аккомпанемент на гитаре. Когда-нибудь Соня еще запоет, а я ей буду аккомпанировать. До чего же хорошо! Какой Сережа милый, как я ему благодарен! Вот это настоящий друг!
— Ну хватит, — неожиданно прервала Соня свое пение, — а то уж очень чувствительно. — Она тряхнула косами и озорно, по-мальчишески взглянула на меня: — Побежим к речке, прямо отсюда вниз!
— Ты что, с ума сошла? — с комическим ужасом воскликнула Тоня.
Но Соня только рукой махнула.
— Бежим! — И она, как серна, перепрыгивая с бугра на бугор, с камня на камень, помчалась вниз, только косы по ветру развевались.
Я тоже понесся следом.
— Юрка, нос береги! — крикнул вдогонку Сережа.
Какой там нос! Да разве мог я упасть, когда чувствовал, что за спиной у меня вырастают крылья. Я не бежал — я прямо летел, летел «на крыльях любви и счастья».
Да так разлетелся, что чуть-чуть в речку не угодил.
Но и тут все обошлось благополучно. У самой воды я круто завернул и, пробежав по инерции еще несколько шагов, остановился, тяжело дыша.
Соня тоже запыхалась. Она стояла вся раскрасневшаяся, еще более хорошенькая и какая-то по-мальчишески близкая, понятная.
— Ух ты, как хорошо! — сказала она.
— Да, очень хорошо, — сразу ответил я, даже не понимая, о чем, собственно, идет речь, но чувствуя, что на душе у меня действительно очень хорошо.
— А как лягушки здорово поют! — продолжала Соня. — Слышите, как разорались?
И верно, лягушки в этот вечер пели отлично, очень громко и как-то особенно выразительно.
— К чему это они? Уж не к дождю ли? — спросила Соня. — Мне не хочется, чтобы завтра дождик был. Вы придете завтра в городской сад? Приходите пораньше, пойдем все вместе за цветами. Придете?
Ну можно ли было об этом спрашивать? Я ничего не ответил — не успел ответить. Но Соня, конечно, все поняла и без слов, поняла по одному моему виду.
— Вот и отлично! — сказала она. — А сейчас давайте подниматься. Сережа с Тоней, наверное, без нас уже соскучились.
— Не думаю, — ответил я.
— И я тоже не думаю, — звонко рассмеялась Соня. — А все-таки нужно подниматься. Ну-ка помогите мне! — Она протянула мне свою тоненькую смуглую руку, оперлась на мою, и мы стали взбираться вверх по крутому косогору.
Как я и предполагал, Сережа и Тоня без нас, по-видимому, не очень скучали. Они сидели рядышком ил бугорке и о чем-то тихонько беседовали.
— А, вы уже вернулись? — с некоторым сожалением в голосе обратилась к нам Тоня, но, тут же спохватившись, добавила: — Долго, долго вы там у реки стояли. Я уж беспокоиться начала, как бы Соня не простудилась. Сыро от воды.
— Да что ты, теплынь такая! — рассмеялась Соня. — Но как ни хорошо здесь, а пора домой, — с грустью добавила она.
И мы не спеша отправились обратно в город.
— Ну что, не жалеешь? — спросил меня Сережа, когда мы, проводив девушек, возвращались домой.
Нужно ли было об этом спрашивать? Я ничего ему не ответил, только схватил его руку и от избытка чувств и благодарности так стиснул, что он только сказал: «Ого!» А потом лукаво усмехнулся и добавил:
— Я ж тебе говорил: еще благодарить будешь!
В ЛЕСУ
Лес всегда хорош, в любую пору: весной и осенью, зимой и летом. Но он становится еще в тысячу раз лучше, когда рядом с тобой по узкой лесной тропинке идет худенькая смуглая девушка и солнечные блики играют на ее светлом платьице, на волосах, на лице, делая его забавно пестрым и оттого еще более привлекательным.
Тропинка была настолько узкая, что идти четверым в ряд совершенно невозможно. Поэтому мы разбились на пары: мы с Соней — впереди, Сережа с Тоней — немного поодаль сзади.
Соня была в отличном настроении. Правда, цветов, из-за которых мы и совершили этот поход, она совсем не собирала, сказала: «Еще успеется», но зато болтала без умолку.
Она с увлечением рассказывала про то, как весело провела прошлое лето.
— Знаете, меня пригласила погостить тетя, не родная, а там какая-то… — Соня сделала в воздухе неопределенный жест. — Ну, понимаете, седьмая вода на киселе. Но не в этом дело. Главное, тетя живет в деревне, не на даче, а в настоящей деревне. У нее там домик свой. Ее муж — ветеринарный врач или фельдшер, вообще что-то насчет коров, овец, поросят… Вот так они вдвоем и живут.
— С кем — вдвоем? С поросятами? — сострил я.
Соня громко расхохоталась.
— С какими там поросятами?! Тетя с мужем — вот кто. — Соня приостановилась, потешно нахмурила лоб, будто рассердилась. — Не смейте меня перебивать, а то рассказывать не стану.
Я закивал головой и приложил палец к губам в знак того, что я не пророню ни слова.
— Ну смотрите же! — Соня погрозила мне пальцем и продолжала рассказывать: — Приехала я к ним в деревню. Ну, просто рай: речка под боком, лес рядом, грибы, малина, и земляника еще кое-где попадается, знаете, на вырубках, на самом солнцепеке, отдельные ягоды, красные-красные. И такие сладкие, душистые! Возьмешь в рот — сразу будто растает. А грибы какие! Все белые, крепкие, коренастые! Вы любите грибы собирать? — неожиданно спросила она.
— Очень люблю. Могу хоть целый день с утра до ночи из леса не вылезать.
— Ой как здорово! И я тоже. Давайте как-нибудь, как только грибы начнутся, пойдем в лес рано-рано. Говорят, грибы лучше всего на утренней зорьке собирать. Они за ночь из-под опавшей листвы головки повысунут, роса головки обдаст, они так и блестят на солнышке, издали видно. А потом роса высохнет, тогда уж труднее их находить. Давайте на самой зорьке пойдем, ладно?
— Конечно, хоть ночью, хоть с вечера.
— Ну, ночью в лесу страшно. Я боюсь. — Соня передернула плечами, будто ей сразу стало холодно от страха.
— Да чего же вы боитесь в лесу ночью?
— А леший?
— Неужели же вы в леших верите?
Соня искоса взглянула на меня, да так плутовато:
— А вдруг?
— Что — вдруг?
— Вдруг вылезет из кустов такой лохматый, страшный-престрашный. Да как припустится за тобой, как схватит! — Она еще раз плутовски взглянула на меня и звонко расхохоталась. — Ничего я не боюсь — ни чертей, ни леших! Ночь, полночь, куда хочешь одна пойду. Не перебивайте меня, а то забуду, что рассказать хотела… Вспомнила! Вот живу я, значит, у тети с дядей, хожу в лес, хожу на речку купаться — хорошо! Только скучно немного — всё одна да одна. Девчата, правда, в деревне есть, но все или много старше меня, или совсем маленькие, с ними только в песочек играть. Но вот один раз купаюсь в реке, вдруг слышу топот. Гляжу — целый табун лошадей: ребята их на водопой пригнали. Я еле успела из воды выскочить, платьишко на себя надеть.