Брошенная в бездну, стр. 54

Сидя в купе, Нериман не сводила глаз с Мазхара, рассеянно смотревшего в окно. «А если, — с тревогой думала она, — Мазхар в порыве раскаяния предложит Назан возвратиться домой?.. Нет-нет, ведь она совершила преступление, сидит в тюрьме. А оттуда не уходят, когда вздумается…»

— Сколько ей всё-таки могут дать?

— Трудно что-либо предположить, не познакомившись с её делом.

— Наверно, от трёх до пяти лет?

— Вполне возможно.

— Бедняжка!

Мазхар вздохнул и промолчал. Если высказать свои мысли вслух, это может лишь принести новые страдания жене. Она и без того казалась очень расстроенной.

— Я боюсь за Халдуна, — сказал Мазхар. — Что с ним будет, когда он подрастёт и узнает… что его мать — падшая женщина!

По лицу Нериман прошла тень. Сердце у неё сжалось.

— Но ведь не так уж трудно выйти из этого положения. Надо помочь ей стать на ноги… Возвратить её назад… Всю свою жизнь ты посвятил тому, чтобы помогать подняться падшим… В этом твой долг…

Она расплакалась.

— Ты неправильно меня поняла, дорогая, — пытался успокоить её Мазхар. — У меня совсем другая цель. Ведь это ты подала мысль поехать в Стамбул и помочь Назан. Если хочешь, мы сейчас же возвратимся назад. Наконец, можно приехать в Стамбул и не встречаться с ней. По-моему, Назан — конченая женщина. Я беспокоюсь о сыне… А ну-ка, подними голову!

В огромных глазах Нериман, обрамлённых влажными ресницами, вновь засветилась улыбка. Она уже сожалела о недавней слабости и, словно оправдываясь, сказала:

— Ничего не могу с собой поделать. Это сильнее меня.

— Если хочешь, я и не загляну в тюрьму. Отдохнём пару деньков у твоего старшего брата, съездим на горячие источники в Бурсу — и домой. Решено?

— Нет, нет! Как решили, так и сделаем. Сначала побываем у брата, а потом ты займёшься делом Назан.

— Воля твоя, Нериман!

За окном чернела ночь. Мазхар глядел на заплаканное лицо Нериман. Сейчас жена казалась ему особенно красивой и желанной.

— Не могу забыть Одержимого Тейфика, — сказала Нериман, нарушив молчание. — Ах, Мазхар! Послушай меня хоть раз в жизни, брось это дело против фабриканта Шекир-паши!

— Ты, возможно, права, дорогая. Но это вопрос принципа. Я не могу всё так оставить. Выиграет тот, кто окажется упорней.

— А вот Нихат-бей…

— Я не Нихат и не могу поступаться своими убеждениями. Если бы я не состоял в партии, Шекир-паша уже давно свёл бы со мной счёты. Моя принадлежность к партии является для него определённой преградой. Это, конечно, не значит, что я полностью застрахован… Быть может, в совершенно неожиданный момент со мной расправятся — и концы в воду! Весь вопрос в том…

— В том, чтобы не допустить какой-нибудь оплошности, вот и всё…

Пронзительный гудок паровоза прервал их невесёлые думы.

— Что это за станция?

— Не знаю, какой-то разъезд.

Он посмотрел в окно. Впереди мелькали огни.

Было поздно. Мазхар задремал и во сне увидел Назан. «Я отомщу, отомщу!» — кричала она. Мазхар проснулся в холодном поту.

Темнота за окном медленно растворялась в предрассветных сумерках. Далеко на горизонте едва проступала тёмная гряда гор. Вскоре из-за них поднялся раскалённый шар солнца.

19

Кривоногая коротышка надзирательница закричала на весь тюремный двор:

— Эй, фальшивомонетчица!

Назан развешивала бельё арестантки Недиме, по прозвищу Цыганка. Она обернулась:

— Вы меня?

— А ну, иди сюда!

— Зачем она тебе понадобилась? — раздался за спиной надзирательницы голос.

Коротышка повернула голову. Этот сиплый голос принадлежал худой, высокой, словно жердь, Недиме.

— К ней, — тюремщица указала пальцем на Назан, — адвокат пришёл.

Недиме не поверила.

— Будет брехать-то, какой ещё адвокат? У этой горемыки, кроме меня и аллаха, никого нет на свете!

Назан подошла к ним, вытирая руки о полы халата. Недиме спросила:

— Это что за адвокат, девка? Кто мог к тебе прийти?

Недиме, осуждённая за контрабандную торговлю гашишем, уже приучила «новенькую» курить папиросы с наркотиками. Назан стала теперь какой-то вялой, безразличной. Сейчас она тупо смотрела на свою покровительницу.

— Совсем в идиотку превратилась! Отвечай!

Но Назан не знала что и сказать, она сама ничего не понимала. Ведь те люди, с которыми она была схвачена в квартире Сами, взвалили всю вину на неё. Они не могли прислать адвоката. А тётка…

Недиме не унималась:

— Ступай, ступай, недотёпа злосчастная! Тоже мне фальшивомонетчица! Голову бы твоему следователю отвинтить, не мозги у него, а репа! Этакой дурёхе не то что деньги печатать, а… — Она пустила непристойную остроту и смачно выругалась. Арестантки покатились со смеху. Коротышка надзирательница строго прикрикнула на них и велела Назан следовать за ней.

С тех пор как Назан оказалась в отделении тюрьмы для лиц, совершивших особо тяжкие преступления, прошло немало дней. Она привыкла к ругательствам, пинкам и пощёчинам, которыми частенько награждала её Цыганка Недиме. Назан всё сносила безропотно, тем более что за душой у бедняги не было ни гроша.

Впрочем, если бы у неё и водились деньги, это бы её не спасло. Безвольная, кроткая, она неизбежно превратилась бы в тень властной сестрицы Недиме. Бывалая арестантка мигом прибрала к рукам «новенькую». Она требовала, чтобы та стряпала и подавала ей обед и содержала их немудрёное тюремное хозяйство в полном порядке.

Всё сложилось так, что здесь, в тюрьме, Назан опять попала в привычную колею. Недиме была скорее мужчиной в образе женщины, чем её товаркой по несчастью. Подобно тем, кто недавно валялся с Назан в постели, эта строптивая женщина предъявляла на неё свои ничем не ограниченные права. И если бы Цыганка приказала ей умереть, она, не рассуждая, покорилась бы своей участи.

Когда, намаявшись за день, Назан добиралась наконец до нар, Недиме взглядом приказывала ей лезть к ней под одеяло. Вскоре женщины, лежавшие вокруг, засыпали. В тюрьме наступала тишина, нарушаемая лишь стуком кованых сапог стражников, ходивших взад и вперёд по каменным плитам коридора. И тогда Недиме, растолкав задремавшую Назан, приказывала ей любить себя.

Сначала Назан испытывала ужас и отвращение. Она плакала, часто ей становилось дурно. Однако пощёчины, на которые не скупилась Недиме, и её цыганский, колючий, как острие ножа, взгляд сломили Назан. Она покорно приняла и это. Могла ли она противиться сестрице Недиме, ведь та кормила её? Да и что, собственно, значили объятия и ласки такой же арестантки, как она сама, после того, что ей приходилось терпеть в доме Сами?..

Назан плелась по длинным тюремным коридорам вслед за кривоногой коротышкой, пытаясь сообразить, кто же мог прислать ей адвоката. Сердце бешено стучало у самого горла. Наконец надзирательница остановилась. В ответ на её почтительный стук за дверью послышался бас:

— Войдите!

— Подожди здесь, — бросила надзирательница и вошла в канцелярию.

— Арестантка Назан доставлена по вашему приказанию.

— Введи её сюда! — раздражённо сказал начальник тюрьмы.

Назан робко переступила порог и замерла… В углу на скамейке сидел Мазхар-бей… Комната заходила у неё перед глазами! Она попятилась к двери и прислонилась к стене. Ноги более не держали её, и она сползла на пол, сотрясаясь от рыданий. Всё отодвинулось куда-то далеко-далеко. Не было ни тюрьмы, ни грозного начальника, ни даже её бывшего мужа… И только слёзы, слёзы, которые накопились у неё за эти годы, вдруг прорвались и хлынули неудержимым потоком…

Мазхар, потрясённый видом Назан, дрожал от волнения. Мысль о том, что он повинен в её страданиях, вызвала в нём нестерпимую боль и горечь позднего раскаяния. Бледный как полотно, он подбежал к Назан, схватил её за руки и попытался поднять. Но на это не хватило сил.

— Не плачь, Назан, не плачь! Смотри, я пришёл, — успокаивал он рыдавшую Назан. — Не убивайся так, всё ещё переменится к лучшему. Я ознакомился с твоим делом и полагаю, что правосудие не будет к тебе слишком суровым. Ведь ты была не более чем пособницей, а преступление совершили другие. Не надо так терзать себя!