Брошенная в бездну, стр. 26
Жале встала, подошла к Мазхару.
— Продолжайте!
— …я уподоблюсь тому, кто, проклиная свою судьбу, тянет опостылевшую ему лямку.
— Но смогу ли я дать вам то, чего вы ищете?
— С избытком! — Мазхар порывисто обнял её.
— Только запомни, — сказала Жале, высвобождаясь из его объятий, — я ни в чём не буду походить на твою жену.
— Знаю!
— И ещё запомни: я легкомысленна, избалована, люблю хорошо одеваться, гулять, а не сидеть в заточении дома. Я могу жить только на широкую ногу, как вздумается, не принимая в расчёт никаких мнений свекрови. В моём доме вообще не будет места для свекрови!
У Мазхара сжалось сердце: «Значит, она не захочет, чтобы мать осталась с нами?»
— Почему ты притих? — спросила Жале.
— Я слушаю.
— Нет, ты отвечай! Согласен ли ты, чтобы мать жила отдельно? Знай, что если она останется с нами, то за каждое оскорбление будет получать в ответ целых десять! Если же она будет мне во всём угождать, то и ей найдётся местечко. Но пусть только попробует мне перечить, я превращу её жизнь в ад и доведу до того, что она сама сбежит. Я не потерплю в своём доме человека, который вмешивается в мои отношения с мужем, слоняется от двери к двери и сплетничает обо мне! Нет, этого я не потерплю!
Мазхар подал Жале бокал. Потом другой, третий… Их беседа становилась всё интимней. Теперь они говорили о таких подробностях, которые могли означать, что главное между ними уже решено.
— Погоди, — встрепенулась Жале, — я забыла о самом главном. Ты, конечно, знаешь, что на таких, как я, люди смотрят косо, пренебрежительно называя нас «девицами из бара». Возможно, по-своему они правы, мне нет до этого дела! Но, как бы там ни было, тебя запятнает в глазах людей тот несомненный факт, что я «девица из бара». А если кто-нибудь захочет напомнить тебе об этом? Не будет ли это слишком сильным ударом по самолюбию?
Мазхар отрицательно покачал головой:
— Я люблю тебя такой, какая ты есть, Жале! Очень люблю!
— Не называй меня больше «Жале»!
— Хорошо, Нериман! Я люблю тебя такой, какая ты есть, искренняя, с открытой душой… И мне плевать на то, что скажут о нас какие-то сплетники!..
Из конторы они вышли поздно. Жале должна была ещё вернуться в пансион, чтобы переодеться для вечерней работы. Она могла покинуть бар только через несколько недель, когда истечёт срок контракта. Было решено, что Мазхар сразу же снимет для неё отдельную квартиру, и для них начнётся новая жизнь…
По сверкавшему взгляду Несрин Жале поняла, что у той есть радостные вести. Узнав о письме, она воскликнула:
— О всевышний! Я радуюсь этому даже больше, чем своим успехам. Уверяю тебя!
— Каким успехам, Жале? Или…
Жале обняла подругу.
— Дорогая! Только не спеши во всём винить меня… Он так настаивал, говорил, что всё равно не любит жену… Я возражала, отговаривала его. И слышать ничего не хочет. Что было делать?
Несрин поняла всё и разрыдалась. Она оплакивала Назан, словно та была ей близким человеком. Трагедия этой несчастной женщины вновь напомнила Несрин, что когда-то её точно так же вышвырнули из дому, потому что муж полюбил другую…
Она строго взглянула на Жале глазами, полными слёз.
— Ты плохо поступаешь, очень плохо! Нельзя разрушать чужое гнездо!
— Почему же, Несрин, ты не хочешь меня понять? Я говорю тебе правду, истинную правду. Ведь это не я нашла его, а он меня… Мазхар не любит свой дом, избегает его… Не я, так другая…
— Пусть будет кто угодно, только не ты!
— Ну нет, — взбунтовалась Жале. — Я его люблю! И больше не могла этого скрывать, он всё равно понял бы. А ты, ты разве не любила? Разве ты не любила мужа? Разве сейчас не любишь Сами? Разве по одному слову этого дрянного черномазого Сами ты не готова пойти на всё, даже на смерть?.. Так вот, и я люблю! А этот человек не только обожает, но и ценит меня…
— Одним словом, ему нечего опасаться, что ты его бросишь!
— Всё шутишь?
Несрин вытерла ладонями глаза.
— Я не шучу, Жале. Может быть, ты права, и я преувеличиваю твою вину… Но что делать, я не могу заставить себя не испытывать жалости к этой бедняжке. Ведь и моё гнездо тоже когда-то разрушили.
— Не кажется ли тебе, что в данном случае оно само разрушилось? Да, разрушилось до основания…
Небрежно напевая, Жале вышла из комнаты.
10
На комоде с большим зеркалом громко тикали маленькие часы в перламутровой оправе. Хаджер-ханым восседала на тахте и, держа на коленях Халдуна, перебирала чётки.
— Видишь, Мазхар сегодня опять не пришёл, — сказала она невестке. — Почему, спрашивается? Да потому, что охладел к тебе и дом стал ему безразличен. Вот если бы ты умела его привязать, так он спешил бы к своему очагу.
Халдун уснул, и Хаджер-ханым уложила его, прикрыв красным молитвенным ковриком. Она с усилием поднялась, чтобы немного размять затекшие ноги.
«…Нет, — думала Хаджер-ханым, — недаром страх закрался в мою душу в тот день, когда эта высокая стройная женщина вошла в контору сына. Молодая! Красивая! С характером! Видит аллах, приберёт она Мазхара к рукам, никто ничего не сможет поделать!»
Хаджер-ханым была в полной растерянности. Она и желала, чтобы Назан покинула их дом, и страшилась «девицы из бара». «Но нет, — возражала она самой себе, — Мазхар известный адвокат, неужто же он не дорожит своей репутацией?»
Хаджер-ханым посмотрела на часы: ровно девять! Она перевела взгляд на невестку. Какое бледное лицо! А эти губы, к которым никогда не прикасалась помада! Ну, чего она стоит рядом «с девицей из бара»? Конечно, сын предпочтёт ту. И будет прав!
— Ты, наверно, никогда не смотришься в зеркало. Вот, полюбуйся и скажи, может нравиться мужу такая бледная, неряшливо одетая женщина?.. Этому надо положить конец, — сказала она, раскрывая коробку с пудрой.
Хаджер-ханым поплевала на какую-то красную тряпочку, тронула ею щеки Назан, потом напудрила её, подвела брови и накрасила губы.
Робко поглядев на своё отражение в зеркале, Назан подумала, что свекровь перестаралась, но решила не придавать этому значения. «Ведь она впервые в жизни дала понять, что считает меня человеком. Занялась вот моей внешностью, хочет, чтобы я стала красивее…» Назан чувствовала себя почти счастливой. Почти, потому что её не переставала тревожить мысль о Мазхаре. Но так хотелось верить, что всё теперь уладится, ведь свекровь так переменилась. Почему? Она не доискивалась причины, а просто радовалась…
Наконец Хаджер-ханым закончила свои манипуляции с лицом Назан. Отступив немного, она внимательно оглядела невестку и осталась довольна. По её мнению, Назан очень похорошела. Брови, глаза, губы, цвет лица — всё было превосходно. Теперь, думала Хаджер-ханым, жена сына вполне может потягаться с девицей из бара. Ей, правда, не хватало обаяния «той» — Назан была совершенно лишена кокетства и слишком уж проста в обращении. Но и это бы ещё ничего. Всё портил её пришибленный вид. Она держалась так, словно чувствовала за собой какую-то провинность…
Однако Хаджер-ханым решила не отступать от задуманного плана.
— Теперь каждый может сказать, что ты прехорошенькая, дитя моё. Разве другие женщины — жёны наших знакомых — красивее тебя? Нисколько не красивее, но зато много хитрее. Они умеют себя преподнести, только и всего. Да, — спохватилась Хаджер-ханым, — не забудь надеть перстень.
Назан густо покраснела. Ей было мучительно стыдно, ведь она едва не заподозрила Хаджер-ханым в воровстве!
Вся трепеща, она вышла из комнаты свекрови, достала заветный футляр и надела на палец бриллиантовый перстень. Любуясь блеском драгоценного камня, она радовалась, как малый ребёнок. Её потянуло к зеркалу. Действительно, свекровь немного перестаралась. Хорошо бы кое-где стереть лишнюю краску. Но она может рассердиться. Назан решила оставить всё как есть.