Алый Первоцвет, стр. 26

— Мсье Шовлен, — попросила она, когда он остановился, отвешивая ей поклон, — моя карета ждет внизу; не могли бы вы проводить меня?

Как всегда галантный, Шовлен предложил ей руку и повел вниз. Толпа была большая, многие гости министра уезжали, другие, склонившись на перила, наблюдали за спускавшимися по лестнице.

— Шовлен, — не выдержала Маргерит, — я должна знать, что произошло.

— Что произошло, мадам? — переспросил он с притворным удивлением. — Где? Когда?

— Вы мучите меня, Шовлен. Я помогла вам, так что имею право знать. Что случилось в столовой ровно в час ночи?

Она говорила шепотом, полагая, что в шуме толпы на ее слова не обратит внимание никто, кроме собеседника.

— Там царили мир и покой, мадам. Я спал на одном диване, а сэр Перси Блейкни — на другом.

— И никто не заходил в комнату?

— Никто.

— Значит, вы и я потерпели неудачу?

— Возможно.

— А как же Арман? — взмолилась она.

— Шансы Армана Сен-Жюста висят на волоске. Молите небо, дорогая мадам, чтобы этот волосок не оборвался.

— Шовлен, я ведь искренне хотела вам помочь…

— Я помню свое обещание, — спокойно ответил он. — В тот день, когда Алый Пимпернель и я встретимся на французской земле, Сен-Жюст будет в объятиях своей очаровательной сестры.

— И следовательно, на моих руках окажется кровь храброго человека, — содрогнувшись, сказала Маргерит.

— Или его, или вашего брата. В настоящий момент вы, как и я, должны надеяться, что загадочный Алый Пимпернель сегодня отправится в Кале.

— Я надеюсь только на одно, гражданин.

— На что же?

— На то, что Сатана, ваш хозяин, потребует вас к себе еще до восхода солнца.

— Вы льстите мне, гражданка.

Маргерит пыталась проникнуть в мысли, таящиеся за непроницаемой маской в виде лисьей мордочки. Но Шовлен оставался вежливым, саркастичным и таинственным, ничем не дав понять измученной женщине, следует ли ей бояться или надеяться.

Внизу, на площадке, ее снова окружила толпа. Леди Блейкни никогда не покидала чей бы то ни было дом без эскорта мужчин, слетевшихся на ее красоту, словно мотыльки на свет. Но прежде чем отвернуться от Шовлена, она трогательным детским жестом протянула ему миниатюрную ручку.

— Дайте мне хоть немного надежды, мой маленький Шовлен, — взмолилась молодая женщина.

С безупречной галантностью он склонился над ее рукой, казавшейся такой хрупкой в черной кружевной перчатке, и поцеловал кончики розовых пальцев.

— Молите небо, чтобы волосок не оборвался, — повторил Шовлен со своей загадочной улыбкой.

И, шагнув в сторону, он позволил мотылькам подлететь поближе к пламени свечи — толпе jeunesse doree [76] жадно ловить взглядом каждое движение леди Блейкни, скрыв свою хитрую лисью физиономию из поля ее зрения.

Глава шестнадцатая

Ричмонд

Несколькими минутами позже Маргерит сидела, закутавшись в меха, рядом с сэром Перси Блейкни, на козлах его великолепной кареты, а четверка гнедых лошадей барабанила копытами по тихой улице.

Ночь была теплой, несмотря на легкий бриз, обвевающий пылающие щеки Маргерит.

Скоро лондонские дома остались позади, и сэр Перси, переехав старый Хэммерсмитский мост, направил лошадей в сторону Ричмонда.

Река извивалась серебристой лентой при свете луны. Деревья отбрасывали на дорогу длинные темные тени. Лошади мчались, сломя голову, лишь слегка придерживаемые сильными и ловкими руками сэра Перси.

Эти ночные поездки после лондонских балов и ужинов служили для Маргерит неиссякаемым источником удовольствия, и она была признательна мужу за его эксцентричность, побуждавшую отвозить ее ночью в их красивый дом у реки, а не оставаться в душном Лондоне. Сэр Перси любил править лошадьми на пустынных, залитых лунным светом дорогах, а Маргерит нравилось сидеть на козлах, подставляя лицо прохладе английской осенней ночи после удушливой атмосферы бала. Поездка была недолгой — она занимала менее часа, когда лошади были отдохнувшими, и сэр Перси отпускал поводья.

Этой ночью в его пальцы как будто вселился сам дьявол, и карета, словно птица, летела вдоль реки. Как обычно, сэр Перси не говорил с женой, а молча смотрел перед собой; поводья, казалось, свободно болтались в его тонких белых руках. Маргерит один-два раза пытливо смотрела на мужа, видя его красивый профиль, высокий лоб и один глаз под тяжелым веком.

Лицо сэра Перси, освещенное луной, выглядело необычайно серьезным, напомнив Маргерит о тех счастливых днях, когда он ухаживал за ней, еще не превратившись в ничтожного фата, проводящего жизнь в столовых и за картами.

Но теперь, не видя выражения его ленивых голубых глаз, она замечала лишь твердые и мужественные очертания лба и подбородка, властную линию рта. Следовало признать, что природа щедро одарила сэра Перси. Причиной его недостатков, очевидно, служило невнимание со стороны полубезумной матери и убитого горем отца, с детства дававшее свои печальные плоды.

Маргерит внезапно ощутила горячее сочувствие к мужу. Перенесенный ею только что жестокий кризис побуждал ее снисходительно относиться к недостаткам других.

Теперь Маргерит понимала, что человеческое существо часто оказывается бессильным перед безжалостной судьбой. Если бы кто-нибудь еще неделю назад сказал ей, что ее вынудят шпионить за друзьями, предать отважного и ни о чем не подозревающего человека в руки беспощадного врага, она бы с презрением рассмеялась над подобной идеей.

Все же Маргерит совершила это, и, возможно, кровь Алого Пимпернеля окажется у нее на руках, как и два года назад кровь маркиза де Сен-Сира в результате ее неосторожных слов. Правда, в том случае она не несла моральной ответственности, ибо не намеревалась причинить вреда, — всему виной было вмешательство судьбы. Зато на сей раз она вполне сознательно совершила низкое деяние по причине, которую многие моралисты едва ли сочли бы оправданием.

И теперь, чувствуя рядом сильную руку мужа, Маргерит понимала, что знай он о ее недавнем поступке, его презрение к ней возросло бы в несколько раз. Люди склонны к поверхностным и немилосердным суждениям друг о друге. Она презирала мужа за глупость и вульгарность, за пристрастие к не требующим интеллекта развлечениям, а он, несомненно, презирал бы ее куда сильнее за то, что у нее не хватило сил пожертвовать братом, повинуясь голосу совести.

Погруженная в свои мысли, Маргерит сочла этот час, проведенный в ночной прохладе, чересчур кратким и ощутила разочарование, когда лошади свернули в ворота ее теперешнего жилища.

Дом сэра Перси Блейкни, обращенный фасадом к реке, напоминал по размерам дворец, расположенный в центре обширного парка. Старые кирпичные стены времен Тюдоров [77], зеленая лужайка со старинными солнечными часами выглядели необычайно живописно. Вековые деревья с уже начинающими желтеть листьями отбрасывали на землю прохладные тени, придавая поэтичный облик освещенному луной саду.

Сэр Перси с удивительной точностью остановил четверку гнедых прямо у портала в елизаветинском [78] стиле. Несмотря на поздний час, целая армия грумов выросла, словно из-под земли, стоя на почтительном расстоянии от кареты.

Сэр Перси спрыгнул вниз и помог спуститься Маргерит. Задержавшись снаружи, пока он давал распоряжения слугам, она, пройдя вдоль дома, шагнула на лужайку, мечтательно глядя на залитый серебристым сиянием пейзаж. В сравнении с терзающими ее бурными эмоциями, природа казалась необычайно спокойной. Маргерит слышала мягкое журчание реки и призрачные звуки падающих листьев, топот копыт лошадей, упиравшихся, когда их уводили в расположенные поодаль конюшни, и шаги возвращавшихся в дом слуг. В двух апартаментах по краям здания, как раз над просторными гостиными, все еще горел свет; эти комнаты, принадлежащие ей и ее мужу, были отделены друг от друга так же, как их жизни. Маргерит невольно вздохнула — в этот момент она и сама не могла бы объяснить, почему.