Английский пациент, стр. 46

IX

Пещера Пловцов

Я обещал рассказать вам, как люди влюбляются.

Молодой человек по имени Джеффри Клифтон встретил в Оксфорде друга, который рассказал ему, чем мы занимаемся. Он связался со мной, на следующий день женился и через две недели прилетел с женой в Каир. Это были последние дни их медового месяца. И начало нашей истории.

Когда я встретил Кэтрин, она была замужем. Замужняя женщина. Для нас было полной неожиданностью, что Клифтон взял ее с собой. Он вылез из самолета первым, а затем появилась она: шорты цвета хаки, острые коленки. В то время она проявляла горячий интерес к пустыне. Мне же больше была по душе его молодость, чем рвение его новоиспеченной жены. В нашей экспедиции он был пилотом, курьером, разведчиком. Он был представителем нового поколения, которому все давалось легко, и с такой же легкостью он пролетал у нас над головами на своем «Руперте», роняя сигнальные вымпелы с яркими цветными лентами и советами по поводу мест наших будущих остановок. Он постоянно восхищался своей женой. В экспедиции было четверо мужчин и одна женщина, муж которой находился в радостном возбуждении медового месяца и не уставал говорить всем об этом. Потом Клифтоны уехали в Каир и вернулись в экспедицию только через месяц, но он был в таком же восторге от жены. Она казалась намного спокойнее, а он вел себя, как мальчишка. Она садилась на канистру из-под горючего, положив локти на колени, и, подперев чашечкой сложенных вместе рук подбородок, неподвижно смотрела на развевающийся на ветру брезент палатки, а Джеффри пел ей дифирамбы. Мы пытались подшучивать над ним, но сказать ему открыто, чтобы он вел себя сдержаннее, значило обидеть его, а этого мы не хотели.

После месяца, проведенного в Каире, она стала молчаливой, все время читала, уединялась, как будто что-то произошло или она вдруг открыла удивительное качество человеческой жизни – переменчивость. Впрочем, от женщины и не требуется быть общительной, если она вышла замуж за искателя приключений. Она пыталась разобраться в себе. И было больно замечать, что Клифтон не понимал ее, не осознавал ее тяги к самообразованию. Она прочитала все о пустыне. От ее внимания не ускользнули даже пометки, сделанные на полях книг, и она могла часами говорить об Увейнате и затерянных оазисах.

Я был на пятнадцать лет старше ее. Вы понимаете, что это много значит. Я уже достиг такого возраста, когда не верят в постоянство и любовь на всю жизнь, и чувствовал себя готовым исполнить роль циничного злодея в любом мелодраматическом романе. Я был на пятнадцать лет старше, но она оказалась сильнее. Ее жажда к переменам в личной жизни была больше, чем я ожидал.

Что изменило ее во время их затянувшегося медового месяца в устье Нила, за пределами Каира? Они пробыли с нами всего несколько дней в первый раз, когда приехали через две недели после свадьбы в Чешире [88] . Он взял новобрачную с собой, потому что был не в силах оставить ее и не мог нарушить обещание, данное нам – мне и Мэдоксу. Он думал, что мы будем сгорать от любопытства и ловить каждое его слово о ней. И вот ее острые коленки вынырнули из кабины аэроплана в тот день. И это было началом нашей муки и нашей радости.

Клифтон восхвалял красоту ее рук, стройных точеных лодыжек. Он рассказывал нам, как она плавает. Он говорил о новых биде в гостиничных номерах и о том, с какой жадностью она набрасывается на еду за завтраком.

На все это я не реагировал. Иногда, когда он говорил, я поднимал голову и встречал ее взгляд, в котором сквозило понимание моего невысказанного раздражения, а потом – сдержанная улыбка, какая-то ирония. Я был старше ее. Я уже имел славу человека, который прошел десять лет назад от оазиса Дахла к Гильф-эль-Кебиру и составил карту Фарафры [89] , знал Киренаику и более двух раз терялся в Песчаном Море. Мы встретились, когда все это у меня уже было. Подобные же заслуги отличали и моего друга Мэдокса, хотя вне Географического общества мы были неизвестны; мы были узкой прослойкой культа, с которым она столкнулась лишь благодаря своему замужеству.

Слова Клифтона, восхваляющие ее, не трогали нас. Он беззаботно расточал ей похвалы, не прилагая к этому никаких усилий. В пустыне же повторять одно и то же означает лить воду в землю. Для нас, исследователей, было характерно совершенно иное отношение к словам. Наша жизнь во многом определялась словами, слухами и легендами, нарисованными маршрутами, надписями на черепках, и каждый нюанс, каждый оттенок этих слов требовал проверки и подтверждения, для чего иногда приходилось пройти очень длинный путь.

Наша экспедиция была километрах в шестидесяти пяти от Увейната, и мне с Мэдоксом предстояло отправиться на разведку. Клифтоны и другие должны были остаться в лагере. Она уже все прочла и попросила дать еще что-нибудь. У меня с собой ничего не было, кроме карт.

– А та книга, которую вы читаете по вечерам?

– Геродот? Вы хотите ее?

– Я не осмелюсь. Если это личное.

– У меня в ней есть личные записи. И вырезки. Они мне нужны.

– О, было слишком невежливо с моей стороны попросить ее. Извините.

– Когда я вернусь, то покажу вам ее. Я просто привык везде быть с ней

Я упаковывал вещи в палатке, когда она подошла ко мне и произошел весь этот разговор с соблюдением правил приличия и учтивости. Клифтон рядом не стоял. Мы были одни. Я объяснил даме, что это более чем просто книга, и дама, не настаивая, откланялась. Я оценил ее такт и вежливость, хотя уже давно отвык от общества и изысканных манер. И сам мог спокойно уйти, не мучаясь угрызениями совести за свой отказ.

Через неделю мы вернулись. Мы нашли много подтверждений (хотя и не окончательных) нашим предположениям и догадкам и были в отличном настроении. По этому случаю в лагере решили устроить небольшой праздник. Клифтон был инициатором и сумел заразить всех.

Она подошла ко мне с чашкой воды.

– Поздравляю, Джеффри мне уже рассказал.

– Да!

– Вот, возьмите, попейте

Я протянул руку, и она вложила чашку в мою ладонь. Вода казалась очень холодной после той жидкости во флягах, которую пили мы с Мэдоксом на маршруте этой разведывательной вылазки.

– Джеффри планирует провести вечеринку в вашу честь. Он пишет песню и хочет, чтобы я прочитала какие-нибудь стихи, но у меня другие планы.

Неожиданно для себя я достав из рюкзака книгу и протянул ей:

– Вот то, что я обещал.

После еды и чая из трав Клифтон принес бутылку коньяка, которую припрятал специально для этого момента. Ее предстояло выпить целиком в тот вечер, когда Мэдокс рассказывал о нашем путешествии, а Клифтон исполнил свою забавную песню. Потом Кэтрин начала читать из «Историй» – о царе Кандавле и его царице. Эта история – в самом начале книги, и я никогда не вникал в ее суть, поскольку она не имеет ничего общего с теми местами и периодами, которые интересуют меня. А она выбрала именно ее.

«Этот Кандавл был страстно влюблен в свою жену и решил доказать, что она – самая прекрасная из женщин. Он описывал красоту своей жены Гигесу, сыну Дескила (потому что из всех оруженосцев больше всего любил его), восхваляя ее без всякой меры.

– Ты слышишь меня, Джеффри?

– Да, дорогая.

«Он Сказал Гигесу: «Гигес, мне кажется, что ты не веришь мне, когда я рассказываю тебе о крaсomeсвоей жены, потому что от века заведено так, что мужчины ушам доверяют меньше, чем глазам. Поэтому я придумал, как ты можешь посмотреть на нее обнаженную».

Если бы я знал, что со временем стану ее любовником, как Гигес стал любовником царицы и убил Кандавла! Я всегда открывал Геродота, чтобы найти ключ к какой-нибудь географической загадке. Но Кэтрин нашла в этой книге окно в свою жизнь. Во время чтения ее голос был осторожным. Ее глаза не отрывались от страницы, которую она читала, словно ее затягивали зыбучие пески.