Пикник с кровью, стр. 25

— Это мы-то волки? — улыбнулась Надя. — Ох и выдумщик вы, комиссар…

Глава 9

Намаявшись у светофоров, Надя наконец пробилась к вокзалу. Они нашли фонарный столб, окрашенный, как и все остальные, в зеленое. Плотно, один к одному, стояли автомобили. Но все выглядело мирно, спокойно. За стоянкой виднелся сад, расположенный ниже уровня улицы, как бы в котловине. Его украшали свежевыкрашенные скамейки, мраморный фонтан, среди голых яблонь темнели стройные кедры. Несколько арабов разговаривали между собой. Среди этих парней с темной кожей была девушка. Ярко освещенный вокзал — огромный цементный мавзолей, вывеска отеля, зеленые и красные огни баров и магазинов, переполненные людьми улицы — вся атмосфера раннего вечера дышала покоем и размеренностью. Трудно было вообразить, что именно здесь, в этой точке города, чуть ли ни ежедневно происходят многочисленные страшные преступления.

Проехал фургон с карабинерами.

— Вазочки уже нет, — заметила Надя.

— Какой вазочки? А-а…

Полицейский, который в конце декабря обнаружил труп Этторе Ринальди, показал на асфальте место, где тот упал.

— Кажется, тут никогда ничего не может случиться, не правда ли, комиссар? — сказал полицейский. — И что газеты все выдумывают. Но это только кажется. Вдруг ты видишь японца, у которого увели весь багаж, девушку, отчаянно призывающую на помощь, старушку, ограбленную негодяями. Ужасное место, комиссар, поверьте. Газеты пишут лишь о самых крупных фактах, как с этим человеком после Рождества. Мы были на патрульной машине. Кто-то с чемоданом сделал нам знак, и мы кинулись на стоянку. Но уже было поздно.

— Кто был этот человек?

— Он исчез, мы его больше не видели. Никто не хочет хлопот. Если бы мы не подъехали, он спокойно ушел бы, никому ничего не сказав. Каждый теперь думает только о себе.

— Как вы думаете, почему Этторе Ринальди убили? Ведь в таких случаях обычно не убивают. Отнимают бумажник или чемодан и скрываются.

— Наверно, он сопротивлялся. Грабители этого не любят.

— Крадут автомобили в этих местах? — спросила Надя.

— Часто, даже когда есть сторож.

Осмотр места происшествия больше ничего не дал. У Амброзио появилось тягостное предчувствие, что вся эта его скрупулезная работа базируется на ложном убеждении. Решил сам и убедил своих подчиненных, что во всех случаях действовал один и тот же убийца, мститель, что он отличный стрелок, скорее всего, ветеран войны, как Капитан, как Прандини или кто-то из их компании. Не рановато ли он отказался от других версий?

— Представь себе, что наш друг или Де Пальма докажут свое алиби, что мы тогда будем делать?

Надя достала из сумочки зеркальце, провела по лицу пуховкой.

— Эти алиби нужно будет еще внимательно проверить.

— Жена Прандини живет здесь, неподалеку, — сказал Амброзио, — я поверну налево и припаркуюсь.

На секунду ему показалось, что он вернулся на годы назад, в далекое лето, с редкими грозами, которым не удавалось смягчить августовскую жару.

Улица Капуччини и окрестности всегда производили на него странное впечатление: дома в стиле либерти с декоративными подъездами, тусклый свет над входом, фигуры женщин на рельефах с венками на голове и развевающимися волосами, черные кованые калитки — все это навевало какую-то болезненную тоску. Когда-то давно, на улице Моцарта, в одном из таких же домов он проводил свое первое расследование, самое сложное, запечатлевшееся в памяти на всю жизнь.

Их встретила молодая служанка, проводила в комнату, покрашенную в нежный розовый цвет, с небольшим диваном, секретером из светлого дерева, креслом, напольными часами и лакированным столом, на котором стояли разнокалиберные рюмки и фужеры. Единственная картина — портрет маслом в серебристой раме — изображала сидящую женщину: одна рука подпирает щеку, другая мягко лежит на коленях. Немного меланхоличный взгляд, широкая накидка с воротником из белого меха…

— Это, должно быть, Элеонора Дузе, — сказала Тильда Прандини, с улыбкой входя в комнату. Она была в зеленом платье, подчеркивающем высокую грудь. На шее три нитки жемчуга.

Тильде на вид не было еще пятидесяти. Выдавали темно-голубые прожилки под глазами и над губами, но она была еще привлекательной, несмотря на развивающуюся полноту, пока не излишнюю, но уже заметную.

Амброзио с любопытством посмотрел на портрет.

— Это приобретение моего мужа. Он больше разбирается в дичи, чем в картинах. Вы здесь по поводу Марко, думаю?

— Он вам звонил?

— Он мне часто звонит.

Она села в кресло, показав Амброзио на диванчик.

— Можете курить, если хотите. Что-нибудь выпьете?

— Вам не нравится в деревне?

— Имеете в виду, хочется ли мне жить в этом доме около По? Вы знаете, когда вечерами я слышала звон колоколов, это «дин-дон» в тумане, который поднимался от реки, или бой часов, мне хотелось раствориться, исчезнуть, убежать на край света.

— А муж ваш, наоборот…

— Марко — человек своеобразный. Боже мой, когда мы познакомились, он был совсем не такой, по крайней мере мне так казалось. Потом, когда жили вместе, стали возникать трения, пока я ему не сказала прямо: переедем в город. Тебе кажется, я ему сказала, что лучше работать в этой дыре, среди уток и куриц? А он… Ничего не хочет слушать. Просыпается на заре, читает стихи, покупает флаги и гуляет вдоль реки, вечно в грязных сапогах и в бархатных пиджаках. Знаете, кто у него друзья?

— Старые сослуживцы.

— Где там! Священник, аптекарь, сержант карабинеров. Вы представляете?

— С каких пор вы, синьора, живете здесь?

— Уже несколько лет.

— Ваш муж много ездит, особенно по Ближнему Востоку.

— Теперь меньше. А когда-то все время торчал между Эль-Риадом, Амманом и Багдадом. А я на реке По, среди свиней и кроликов.

— Дом очень красивый, — заметила Надя.

— Вам кажется? Ему уже сто лет, может, когда-то он и был красивым, но его нельзя согреть, ночами собачий холод, а потом служанки, которых он подобрал… Если бы вы попробовали то, что они готовили, — полента, дичь, бифштексы с кровью, соусы, от которых можно помереть… Ему все это нравится, а мне… мне-то каково!

— Синьора, вы разговаривали с мужем и, конечно, знаете, что мы ведем расследование некоторых событий, происшедших, скажем, с Рождества и немного позже.

— Вы подозреваете Марко? Она потрогала жемчуг.

— Я никого не подозреваю, никого в частности. Просто пытаюсь понять, сопоставляя различные факты, как произошли некоторые убийства, связанные со смертью Этторе Ринальди, друга вашего мужа.

— Бедная Анжела. Несчастное существо. При ее меланхолии… думаю, мужчина с ней должен чувствовать себя тоже несчастным.

— Этторе, наоборот, несчастным себя не считал.

— Он уже был в годах.

— Ровесник вашего мужа.

— Именно. И вы думаете, что Марко, когда был моложе, вел себя, как сейчас? В молодости он был… как молния, его никто не мог удержать. Отец даже советовал мне не выходить за него. Да, да… Говорили, что он мошенник, убийца. Да, убийца. Он вам рассказывал о войне? Никогда не поднимать вверх руки, если ты не… говнюк, извините. Он всегда так говорил. Мне он жутко нравился, когда был молодой. Как герой модных боевиков. Другие мужчины рядом с ним казались начиненными теплым тестом. Отец правильно говорил: «Тильда, будь осторожна, этот человек слишком стар для тебя и прожил бурную молодость». Бурную, понимаете? Бедный папа… Конечно, я сделала по-своему, и судьба наказала меня за это.

— Вы говорили про Анжелу.

— Анжела — женщина, которая знает свое дело. Но слишком она чувствительная, слишком хрупкая. Не понимаю, как она очаровала такого зануду, как Этторе, педанта, который жил только привычками, без никакой фантазии. Единственное приключение, которое он пережил, — это война в пустыне. Он только и говорил, что о Роммеле.

Тильда встала. Редко приходилось Амброзио видеть, чтобы женщина в ее положении была такой самодовольной. Обычно разведенные женщины, живущие одиноко, проявляют особое отношение к незнакомым, особенно к полиции в своем доме.