Викинги и индейцы, стр. 20

Глава VIII

Утренние облака, как лодки, проплывали над седьмым плато, когда Вабаш, шаман племени Баашимуна — людей Красных Ив — вошел в хижину великого колдуна Арики, не помахав на пороге опахалом из вороньих перьев, что отпугивает злых духов.

«Тот, кто носит рога», присев на корточки возле очага, где горели пахучие травы, наносил на лицо ритуальные краски: лестницу на лбу, что позволяет духам подняться в него, увенчанную полукругом, представляющим небесный свод, — там рождаются молнии, и два наконечника копья по обе стороны носа, символизирующие волшебное могущество.

Арики ревностно охранял свои права. Он уже был готов призвать Вабаша к соблюдению обычаев, когда его вдруг поразила крайняя взволнованность последнего.

— Я считал, что мой брат в стойбище людей Баашимуна на нижнем плато.

— Арики, мне известно, что Виннета-ка и все его племя воспользовались ночью, чтобы укрыться на плато таллегви.

Отшвырнув чашечки с цветной глиной, великий колдун вскочил так резко, что стукнулся головой о череп бизона, висевший на одном из бревен.

— Ты уверен?

— Как в том, что рыба живет в воде. Каждая семья взяла с собой даже ветви и шкуры со своих хижин.

— Виннета-ка нашел убежище на Поле Последнего Мужества. Сам он не мог додуматься до этого. Вождь островных манданов не знает темных тайн.

— Виннета-ка — друг О-Ке-Хе, — тихо сказал Вабаш. — А великий вождь шаванос стремится установить предел нашему могуществу.

— О-Ке-Хе покровительствует дочери Виннета-ка и ее ребенку.

Оба колдуна обменялись долгим взглядом. Каждый старался уловить мысль другого. Контраст был поразительным. Сморщенный Вабаш, с высохшим лицом старухи, завернутый в одеяло из волчьих шкур, походил на трухлявый ствол, державшийся лишь благодаря коре. От Арики исходила мощь воина в расцвете сил. У него на руках и ногах под сделанными из меди и раковин браслетами свободно перекатывались мускулы, а его грудь при каждом вдохе натягивала кожаную рубаху, выкрашенную в красный цвет — цвет пожара и познания.

— Думаю, нужно тайно собрать всех шаманов, что пошли за нами, Арики.

Арики свирепо покачал головой и вспомнил, что забыл надеть свой головной убор из шкур, украшенный бизоньими рогами и хвостами горностая.

— Шаманам не обязательно знать все. Слишком много среди них таких, что, не колеблясь, если представится случай, станцуют на твоем и моем телах танец крови. Лучше предупредить Нацунка, вождя народа Тетивы. У Нацунка есть друзья среди озерных вождей.

— Касве растоптал бы ногами вождя О-Ке-Хе.

— Касве и другие… Что думает мой брат Вабаш о действиях вождя О-Ке-Хе?

Хитрые глаза старого колдуна еще больше прищурились, и с его губ потекли осторожные слова.

— То же, что думает мой брат Арики. Я слушаю твои мудрые советы.

— Мы ударим по О-Ке-Хе через Виннета-ка. Из Нацунка вышел бы хороший верховный вождь шаванос, который не стал бы урезать власть шаманов. Начать нужно с Виннета-ка, нанеся сильный удар по его авторитету.

— У моего брата Арики вдохновенный ум. Рога бизона наделяют его прозорливостью. На Совете ты просил отсечь дыхание жизни от тела Иннети-ки и тела ее сына. Ты и сейчас так думаешь?

— Больше, чем когда-либо. Я собираюсь похитить дочь Виннета-ка и ее сына. Вот почему я нуждаюсь в помощи Нацунка Косоглазого. Манданы думают, что они в безопасности на плато Облаков, и мы поведем себя бесшумнее, чем рыси.

— А как ты поступишь с ними, о мудрый? Великий Дух вдохновляет тебя.

— Мы принесем их в жертву, чтобы умилостивить богов, Вабаш! Ты принесешь в жертву ребенка, а я — женщину. Один только Нацунк разделит нашу тайну. В глазах всех мы представим дело так, будто жену и сына викинга похитил сам Гитчи-Маниту. Мы это скажем на ближайшем Совете вождей и шаманов. Тогда все последуют за нами, ведь гнев Гитчи-Маниту станет явным. И мы разоблачим Виннета-ка и его порочный союз. И мы разоблачим О-Ке-Хе, который поддержал Виннета-ка.

Вабаш простерся ниц перед великим колдуном.

— Нужно, чтобы все происходило в молчании, Арики, иначе твой замысел рассыплется, как ворох сухих листьев.

«Тот, кто носит рога» скрыл свое раздражение. Вот уже и Вабаш — это старое прогнившее одеяло — вздумал давать ему советы!

— Пусть мой брат не беспокоится. Сегодня — первая ночь большой луны, когда злые духи бродят вокруг вигвамов и хижин. Воины не высунут и носа наружу. Нацунк и я возьмем с собой волшебные травы, что отпугивают демонов.

Он усмехнулся, поигрывая кожаными мешочками, пришитыми к его поясу.

— Я знаю, что Иннети-ки живет в хижине по соседству с Виннета-ка. Обычай мандатов требует, чтобы замужняя дочь не жила под одной крышей со своим отцом. Жди меня прямо здесь, Вабаш.

— Я буду ждать тебя здесь и сделаю, что должно быть сделано.

— Ты хорошо схватываешь суть, шаман. Гитчи-Маниту осыпет благодеяниями племя Баашимуна, край Красных Ив. Возвращайся к себе, но попроси Нацунка, не теряя времени, явиться ко мне. Ваши стойбища разбиты на одном плато. И набери в рот воды, Вабаш, если не хочешь, чтобы Гитчи-Маниту, повелитель молнии, обратил твои кости в пепел. Ты старик, а старики бывают порой болтливы…

Резким движением старый шаман откинул одеяло, сделанное из волчьих шкур, обнажив свое тщедушное покрытое шрамами тело. Горделивый огонек вспыхнул в его серых глазах.

— Годы клонят меня к земле, Арики, но я помню, каким молодым и сильным я был. Вот отметины обряда посвящения, а вот следы от ударов врагов. Их на моем теле больше, чем звериных следов на свежем снегу. Я ненавижу Виннета-ка, потому что он ставит под сомнение власть шаманов и потому что он заключил союз с пришедшими с моря белыми людьми. Моя власть не так велика, как твоя, но я чутко прислушиваюсь к голосу Великого Духа. Не отбрасывай меня с презрением, как изношенный мокасин, Арики.

— Мой язык обогнал мою мысль, Вабаш. Мы следуем одним путем, и я почитаю тебя в своем сердце, как сын чтит своего отца.

Однако в глубине души великий колдун Арики, 'Тот, кто носит рога', считал, что старый шаман несет вздор и что пора ему оставить на земле свою бренную оболочку и отпустить свою свободную и облегченную душу в богатые дичью прерии невидимого мира. Изношенный мокасин! По правде говоря, образ был точным!

После, в ожидании Нацунка, Арики закончил рисовать на своей левой щеке круг из четырех священных цветов, представлявших одновременно четыре стороны неба и торжество героев. Красный, что пылает в зарю на востоке; зеленый, приносимый с юга теплым ветром прерий; белый — коготь севера, и желтый, сияющий на западе при заходе солнца.

Лейф и его проводник добрались до плато. Несколько березовых рощиц вырисовывались темными пятнами на фоне серовато-бледного снега. Путники поднимались вверх с самого утра.

Усталость давила Лейфу на плечи и острой болью отдавалась в пояснице. Он пристально, до боли в глазах, вглядывался во мрак. Не приведет ли их это восхождение от плато к плато к самим облакам, клубившимся у верхнего гребня?

Пурпурное Облако с необычайной легкостью передвигался в полутьме. Его шаг сохранял прежнюю уверенность, а тело — гибкость.

Луна соскочила с ложа облаков, круглая и рыжая, как свернувшаяся в клубок белка, и холодный свет внезапно отшлифовал выступы, подчеркнул шероховатости плато.

Пурпурное Облако остановился, поднял лицо к звездам. Он принялся громко взывать к Великому Духу.

— Небесный вождь, повелитель луны и звезд, убери с моей дороги злых духов тьмы. Я пред очами луны, а мне следовало быть под покровом шатра. Но если ты велишь, злой дух не посмеет явиться.

Потрясенный Лейф затаил дыхание. Была в этой простой молитве горячая вера. Скрелинг обращался к духу своего бога с уверенностью, что его услышат. Викинги более вольно общались с Одином, Тором и Фрейей, и их просьба о помощи больше напоминала сделку, чем молитву. «Благоприятствуй мне в походе, и я дам тебе быка!» При этом они отваживались оспорить сделку или урезать стоимость подношения, если боги прикидывались глухими или плохо справлялись со своей задачей.