Атомный сон (Сборник), стр. 33
Я открыл глаза от боли в плече. Майк тащил меня за руки по скользкому, горячему пеплу, и каждое движение отдавалось болью. Лицо его казалось маской из копоти и крови, лишь глаза оставались живыми. На шее у Майка вразнобой покачивались два автомата – мой АК и его «люггер». Я хотел сказать, что мой автомат можно теперь выбросить, но сил на это не было.
Тогда я посмотрел вверх.
Разорванные, искромсанные тучи медленно расплывались прозрачной дымкой. На лицо оседала мелкая водяная морось. А сквозь редеющие тучи проступало небо – темно-голубое, даже скорее синее, вечернее. Над горизонтом, в самом краю облачной проталины, желтел ослепительно яркий краешек солнца. Его свет коснулся обожженной кожи, и я напрягся. Но боли не было. А в воздухе, наполненном испарившейся влагой, вспыхнула яркая, словно нарисованная семью щедрыми мазками художника, радуга; протянулась от мертвой выжженной пустыни к горам. Горы стояли спокойные и непоколебимые, лишь снег на вершинах сверкал синеватым холодком.
– Майк, небо, – выдавил я из себя. Я чувствовал, что просвет скоро затянет. Майк должен взглянуть, он же никогда не видел неба.
Своих слов я не услышал, да и Майк, наверное, тоже. В ушах стоял непрерывный гул. Сморщившись от напряжения, Майк наклонился ко мне. Потом, поймав умоляющий взгляд, посмотрел вверх. И опустился в черную гарь рядом со мной.
Мы лежали под голубым небом, которого не было над Землей долгих двадцать лет. Высоко-высоко, над проклятой серой пеленой, над пылью и копотью, плыли белые пушинки облаков – настоящих, прежних облаков.
Я смотрел на их розовые, подкрашенные солнцем края и думал о том, что всегда представлял небо без них. Я просто забыл об их существовании, мне казалось, что в распахнувшемся однажды небе не окажется ничего, кроме голубизны.
Потом я потерял сознание.
5. «Отложенное возмездие»
Темнота несла меня в себе как ласковая, теплая морская волна.
Выныривать не хотелось. Болели лицо и руки, но боль казалась слабой, приглушенной. Когда я пытался что-то вспомнить, в памяти вставала клокочущая огненная стена, и я отшатывался, пугаясь собственных воспоминаний. Мир темноты был ласковым и спокойным, разум окутывала легкая дурманящая завеса. За ней пряталась боль, я чувствовал это и не пытался проснуться. Но снаружи, из сладкого дурмана, из обжигающего мира, где были боль, и движение, и ослепительный свет, меня звал чей-то голос.
Прошли тысячелетия, прежде чем я разобрал слова.
– Джек… Джекки… очнись…
Звали меня. Что случилось? Почему я здесь, в темноте, ведь я помню обжигающий свет. Свет… Залитый ослепительным светом вагон. Лицо мисс Чэйс, нашей учительницы, – белое, и каждая черточка видна так отчетливо, словно выкована из металла. Вагон дергается, я падаю… А надо мной – крик, и свет, и опаляющий жар, и нестерпимый ужас. Я хочу закричать – и не могу.
– Джекки…
Была катастрофа. Это точно. Поезд попал в аварию… или террористы подложили в вагон бомбу. Они всегда стараются положить бомбу туда, где много детей. А в вагоне ехало два класса – наш и тот, где учился Рокуэлл.
Откуда я знаю его имя? Мы же не разговаривали… Нет, это все ерунда. Я ранен и в больнице. Но я же слышу, как меня зовут? Значит, ничего страшного…
– Очнись, Джекки…
Это папа. Значит, он прилетел из Европы. А ведь там сейчас много работы. В последнем папином репортаже – мисс Чэйс читала нам его в гостинице, когда мы только приехали на экскурсию, – сказано, что происходит небывалое… Да, наш президент договорился с русскими уничтожить последние атомные ракеты. Мисс Чэйс сказала, что это многим не понравится…
– Ты слышишь меня, Джек?..
– Да…
Слова даются легко, трудно было лишь произнести первое.
– Я слышу. Я пока полежу, не раскрывая глаз, ладно?
Пауза. Может, мне надо раскрыть глаза?
– Конечно. Приди в себя.
– Я пришел.
В голове кружатся какие-то картины, реальные и фантастические одновременно.
– Мне снился такой интересный сон. Только он страшный. Ты будешь ругаться, скажешь, что я опять насмотрелся фильмов по кабельному каналу, но это неправда. Мне приснилось, что была ядерная война. А ее же не будет, президенты договорились, да? Войны никогда не будет… А мне снилось, что на небе вечные тучи и не видно солнца. Все заросло лесом, рыжим, словно его кипятком ошпарили. И такие пауки… Огромные, противные. А я в этом лесу брожу с автоматом… смешно, автомат был русским. Они там очень ценятся… ценились, это же сон… Он прошел, да?
Тишина, будто и нет никого.
– Ты не молчи, а то сон возвращается, и страшно… Не молчи!
– Я не молчу.
– Знаешь, мне так стыдно. Ты же хотел, чтобы я был смелый? Ты никогда не трусил, даже в Иране… И в той республике, где гражданская война. А я оказался таким трусом. Я убивал, потому что трусил. Так получилось. Замкнутый круг, словно лента в штурмовом пулемете… Это ты мне рассказал про пулемет? Да? Не молчи! Ты?
– Не помню.
– Я же не знал про пулемет. Я это придумал, да? Ну не молчи же, папа! Я открою глаза! Не молчи! Мне страшно! Я открою глаза – а это не сон! И никого рядом. Только Майк, но он меня ненавидит. А я его понять не могу… Не молчи же! Я боюсь! Ну скажи – это сон, сон, сон!
Я кричал, уже слыша свой голос – взрослый мужской голос, куда сильнее, чем тот, который я принимал за отцовский. Майк сидел передо мной, стиснув пальцы на горле, словно хотел задушить сам себя.
– Что, я бредил? Какая-то чушь…
Вокруг полутьма. На лице Майка лежали лишь отблески костра, я слышал потрескивание веток в огне. Майк набрал сырых веток, они сильно дымят.
Надо брать нижние, они сухие… и жара больше.
– Ты есть хочешь?
– Да.
Майк наклонился, поднося к моему рту кружку. Я сделал глоток. Бульон из концентратов.
– Тебе обожгло лицо. Но не сильно, пузырей и то нет. Пальцы тоже, немного…
– А плечо?
В левом плече, над лопаткой, тупо болело.
– Осколок. Я его извлек, уже стало заживать.
– Я долго валялся?
– Три дня.
Мы замолчали.
– Что с тобой-то?
– Ерунда. Лицо обожгло… тоже не сильно.
Я посмотрел на костер, отвернулся.
– Что это было, Майк?
– Ракетный удар. – Он говорил сбивчиво, подбирая слова. – Кольцевой ракетный удар, с наводкой на рацию. Кассетные, осколочно-напалмовые заряды. Это мои друзья, с базы…
– Нет такой базы, с ракетами, – упрямо сказал я.
– Есть, Джек.
– Как ты меня назвал?
Мы опять замолчали. Наконец. Майк сказал:
– Завтра мне надо идти. Иначе не успею. Ты сможешь? Здесь недалеко, ближе, чем я думал.
– Помоги. – Я попытался сесть. К моему удивлению, это получилось довольно легко. – Смогу, – твердо сказал я.
– Давай тогда спать. Я устал ужасно.
Я кивнул и спросил:
– А где мы?
– В пещере. Это в горах, километров пять… от того места. А до цели не больше двадцати.
Майк лег рядом, бок о бок. Я нащупал кружку, сделал еще пару глотков.
– Что у нас за цель?
Он молчал так долго, что я уже собирался переспросить.
– Ракетная база «Отложенное возмездие».
Будь я в форме, остаток пути не стал бы для меня проблемой. Теперь же он занял весь день. Лезть на кручи или спускаться в пропасти не приходилось, мы и шли-то скорее в предгорьях. Но плечо давало о себе знать. Подтянуться или крепко держаться левой рукой я не мог, к тому же ныли обожженные ладони. Когда мы с Майком перебирались через каменную осыпь, ровные, предательски округлые камни разбежались у меня под ногами, и я упал. Удар пришелся на злополучное плечо. Боль, до этого сжавшаяся в маленькую точку, расправилась, огненной пружиной хлестнула по телу. Я застонал, замер, боясь пошевелиться. Почувствовал руки Майка на своем лице.
– Сделать укол?
Я отрицательно замотал головой и спросил:
– Да чего ты меня с собой тащишь? Давно уже дошел бы…