Новый Дозор, стр. 39

– Что он делает на Тайване? Неужели бежал от коммунистов?

– Нет, конечно. Ему человеческая идеология безразлична, как и нам. Но он хранитель императорского музея, понимаешь? А когда китайцы, те, что не коммунисты, в тысяча девятьсот сорок восьмом году стали на Тайвань отступать – они и сокровища вывезли. И Фан с ними… а что ж ему делать? Так теперь и работает в Национальном Императорском музее «Гугун».

– Он же в Пекине.

– Нет, там просто Императорский музей «Гугун». А это Национальный.

– А он расскажет? – спросил я.

Арина пожала плечами.

– Силовое давление исключено, – на всякий случай сказал я. – Ссориться с китайскими Иными я не стану.

– Я тоже не сошла с ума, – кивнула Арина. – Только лучше говори «тайваньскими», а не «китайскими». Это вежливее и правильнее.

– Какие-то еще советы?

– Самые элементарные. Никогда не поднимай в разговоре тему двух Китаев. Хвали Тайвань, но не ругай Китай! Даже если разговор коснется этого, увильни от любых оценок. Это их внутренняя проблема, и иностранцам в нее лезть не стоит. Кстати, в материковом Китае, если занесет, следует вести себя так же.

– Понял, – сказал я.

– Воздерживайся от телесных контактов. Я не имею в виду секс, просто старайся не вторгаться во внутреннее пространство, не касаться человека при разговоре, не похлопывать по плечу, не обнимать. Это невежливо.

– Да ты хорошо подготовилась, – сказал я.

– Чем еще заняться пенсионерке? – улыбнулась Арина. – Зато можешь быть совершенно спокоен на улицах, преступность там очень низкая. И есть можешь что угодно и где угодно, из чего бы еда ни была сделана. Тайваньцы очень строго относятся к гигиене. Повар, у которого просрочена санитарная книжка или нарушены какие-то правила, садится в тюрьму на несколько лет. Вне зависимости от того, отравился кто-то его стряпней или нет.

– Мне это нравится, – сказал я, вспоминая московские ларьки с шаурмой, где одетые в грязные халаты «повара» стругают с гриля мясо непонятного происхождения. – Как они этого добились?

– Жестокой диктатурой, – усмехнулась Арина. – Ты же большой мальчик, должен понимать, что четко работающий транспорт, порядок и безопасность на улицах, вежливые люди и хорошая медицина – это все достижения диктатуры.

– О да, Лондон тому примером, – саркастически сказал я.

– Конечно. Просто у англичан период диктатуры уже кончился. Больше не огораживают земли, выгоняя крестьян из дома, и не вешают детей за кражу носовых платков. Больше не продают в Китай опиум под дулами пушек, подсаживая на него четверть населения страны. Больше не выкачивают сокровища из колоний. Британцы хорошо потрудились для диктатуры и заслужили право на демократию, толерантность и плюрализм.

– Интересный взгляд на мир, – сказал я.

– Честный, – отпарировала Арина. – Сам знаешь, «джентльмен к западу от Суэца не отвечает за то, что делает джентльмен к востоку от Суэца…» Да что нам британцы? А ну-ка, вспомни, чем из истории нашей страны ты можешь гордиться? Военными победами? Присоединением территорий? Полетами в космос? Заводами и электростанциями? Могучей армией и всемирно известной культурой? Так все оно, Антошка, сотворено при тиранах и диктаторах! Санкт-Петербург и Байконур, Чайковский и Толстой, ядерное оружие и Большой театр, Днепрогэс и БАМ.

– Ты, никак, старая, в коммунисты подалась, – буркнул я.

– С какой стати? – фыркнула Арина. – Я про твердость власти, жесткость ее, если угодно. Политические гримасы меня не интересуют.

– Ну а к чему все эти достижения, если Санкт-Петербург был построен на костях, а в Советском Союзе нельзя было купить туалетной бумаги?

Арина улыбнулась.

– Да к тому же, что европейские колонии в Африке и Азии, английские огораживания с разорением крестьян, американские рабы на хлопковых полях… и вечные кровавые войны по всему миру. Вначале страна жиреет и процветает – не путай с народом, речь именно о стране! Потом правители мягчеют, народ расслабляется – и начинается спокойная вольная жизнь. Римские легионы уже не маршируют по приказу Рима, а спокойно загнивают в какой-нибудь Иудее. Аристократия предается своим порокам, народ своим… разница только в цене шлюх и гастрономических изысках. А под боком уже подрастают злые, голодные и связанные единой жесткой волей, которые смотрят на бывшую могучую державу как на вкусный обед. И тут уж два варианта – либо страна встряхнется и снова начнет жить, хоть народу от этого придется ох как не сладко… Либо страна умрет. Вместе с народом, конечно. Станет частью той самой диктатуры, от которой ушла и к которой не хотела возвращаться. Вечный круговорот силы и слабости, жесткости и мягкотелости, фанатизма и терпимости. Повезло тем, кому выпало жить в начале эпохи покоя, когда и аристократ уже не может затравить простолюдина собаками, и простолюдин не отстаивает свое право бездельничать. Это и называют золотым веком… только длится он куда меньше.

– А может быть счастливо то общество, где этот баланс достигнут? – поинтересовался я.

– Конечно, – кивнула Арина. – Только он не может быть достигнут надолго. Я как-то спорила об этом с одним питерским студентом, смышленый был парень. Объясняла ему, что общество – оно балансирует на лезвии бритвы. С одной стороны вялость и смерть, с другой – жесткость и жизнь, и хорошо бы пройти посередине – да только долго на лезвии не устоять. Но он так и не согласился, упрямый был и в коммунизм сильно верил.

– Да, насколько я понимаю, он так и не согласился, – задумчиво сказал я. – Ладно, Арина. Я не готов спорить.

– Ты тоже не согласен, – кивнула она. – Понимаю. Это молодость, Антон. Не беспокойся, она пройдет.

Глава шестая

Я полусидел-полулежал в просторном кресле, смотрел в иллюминатор на белую пелену облаков и слушал музыку. Когда-то у меня был мини-дисковый плейер, на который я загонял любимые песни. Увы, мини-диски умерли… точнее, заканчивают вымирать, став уделом ретроградов, романтиков, скупердяев и консервативных журналистов. На смену им пришли MP3, просто файлы без всякого внешнего носителя. Закачал с пиратских просторов Интернета – и слушай сколько влезет…

Вот я и слушал, как обычно, включив случайный режим воспроизведения. Электроника выбрала группу «Оргия Праведников». Иногда мне кажется, что я все-таки непроизвольно влияю на ее выбор, уж слишком созвучны оказываются песни моим мыслям…

Я посмотрел на Арину. Ведьма спала, то ли срубившись с приветственного бокала шампанского, то ли утомившись после неведомых мне ночных дел… то ли просто по привычке. Она по-прежнему выглядела красивой и молодой, вот только рот у нее по-стариковски приоткрылся и из уголка губ стекала на подбородок тонкая ниточка слюны.