На границе тучи ходят хмуро..., стр. 56
– Сколько долгу, я тебе и сама скажу. Дай бог памяти… Тихон Иулинович ведь говорил мне как-то… Вспомнила! Две закладных на общую сумму в сорок тысяч. Почти сорок, точно все же не помню. Но на выкуп надо меньше: все порушено да заброшено, земля сорняком взялась, поместье, поди, и сгнило уже совсем.
– А долго ли все оформлять?
– Вот чего не знаю, того не скажу. Тебе же не к спеху, да и денег таких нет. Расспрошу знакомых, может, они что посоветуют. Банк какой с низким процентом, стряпчего хорошего.
– Я уж как-нибудь без кредита обойдусь, своими силами. Нам премии хорошие дают за перехваченную контрабанду. Я вот еще о чем хотел справиться…
Такая новость была для Татьяны Львовны полной неожиданностью. Нет, она, конечно, знала, что офицеры в пограничных бригадах живут получше, чем в обычных пехотных полках, но чтобы настолько!
– У вас там что – и золото через границу таскают?
– Тетя! У меня солдаты-ветераны во взводе за последний год по полторы тысячи премии заимели, это самое малое. А я ими командую.
– Сдается мне, племянник, ты что-то недоговариваешь.
Разговор, принимающий явно нежелательное направление, вовремя прекратила одна из соседок тетушки:
– Князь, позвольте пригласить вас к нам на обед.
– К моему величайшему сожалению, вынужден отказаться, потому как послезавтра отбываю.
– Как!
И соседка, и тетушка произнесли это одновременно, только интонации разнились: первая досадовала, а вторая неподдельно огорчилась.
– Тогда, может, на завтра?
– Увы, я уже приглашен на обед госпожой… Замятиной, ежели мне не изменяет память.
Недовольно поджав губы, помещица отошла прочь.
– Вот и зря, Саша, дочка у… Молчу-молчу, не сердись на свою старую тетку.
– Тетя! Я ведь даже и не сказал ничего. Ах да! Мы ведь приглашены на обед вместе, не так ли? Иначе я просто помру от скуки.
На званый обед Татьяна Львовна не поленилась надеть все подарки своего племянника, да еще и не позабыла небрежно упомянуть про подвеску с серьгами как о мелком подарке на помолвку. Сам Александр старался больше молчать и слушать, открывая рот только для очередной похвалы: хозяйки, дочки хозяйки и так далее – по списку. Причем предпочтение явно отдавал (невинно и в рамках приличий) той самой хитрой и умной (а в данный момент радушно-оживленной) девице, чем немало нервировал хлебосольных хозяев. С трудом отказавшись от предложения помузицировать или спеть несколько романсов, поручик славно отдохнул и развеялся, обсуждая с почтенным главой семейства всякую ерунду вроде последних столичных новостей. Примерно через час он отвлекся и незаметно огляделся, после чего вежливо и слегка торопливо откланялся – а то вроде уже и танцы намечались под рояль. Тетушка решила остаться и продолжить общение.
Обратно племянник возвращался со всем комфортом, неспешно любуясь проплывающими мимо пейзажами. И вспоминал. Когда он ехал осматривать поместье своего отца… бывшее поместье, то видел несколько сел и одну деревню. Заезжать и останавливаться, разумеется, не стали, проскочили, не сбавляя скорости, но… Даже и так удалось понять, что живут люди очень небогато. Жизнь крестьянина-общинника в веке девятнадцатом почти ничем не отличалась от жизни его предков в веке семнадцатом. Разве что его теперь за говорящий скот не считали. Землю пахали прадедовой сохой, про сеялки и веялки все слышали, но редко кто видел, наделы все больше и больше истощались… в отличие от налогов и повинностей – вот тут была полная стабильность. Современная сельхозтехника, как и агрокультура землепользования, применялась только помещиками, да и то не всеми, а только достаточно богатыми. Плуг-то, оказывается, вещь недешевая, как и услуги хорошего агронома. Урожай на корню скупали приказчики «хлебных» дельцов, правда, некоторые помещики предпочитали сами торговать на хлебной бирже, получая заметно большую прибыль.
«Вот так. Страна, где пахарей больше всего в мире, одновременно страна, где пахари беднее и бесправнее всех. И это я еще летом заехал. А зимой… Зимой просто побоюсь, что опять увижу мертвого пятилетнего мальчика, умершего от голода. Или девочку… Какая, впрочем, разница? В прошлый раз едва с ума не сошел, вспоминая его улыбку. Как же тяжко на душе».
На следующий день у тети с племянником случилась первая размолвка. Александр очень хотел оставить тете немного денег, свадьба ведь дело такое – чем больше денег, тем спокойнее на душе у ее устроителя. А Татьяна Львовна уперлась и ни в какую не желала принимать помощь. Отчего и почему – оставалось тайной за семью замками, но желание хоть как-то, но подсунуть ей деньги росло с каждой минутой, заставляя искать обходные пути и возможности. Собственно, и искать-то долго не пришлось.
– Пелагея Васильевна, можно вас на минутку? Мне требуется ваша помощь.
– Так сей момент все устроим, Александр Яковлевич. В чем нужда возникла?
– Тетушка обиделась на меня немного за быстрый отъезд. Вот как остынет, передайте ей мое письмо с объяснениями и извинениями. Хорошо?
«А заодно и чек на десять тысяч».
Провожало его все семейство, три женщины разного возраста: обнявшись с двумя и поцеловав руку сестре Анне, он клятвенно пообещал прибыть на свадьбу, ежели начальство отпустит. Татьяна Львовна напоследок перекрестила его и сурово напутствовала, скрывая свое огорчение от разлуки:
– Ты понапрасну не храбрись там, хоть бы и офицер. Да не забывай про письма!
– Ну! К чему такая грусть, тетя? Да я за последний месяц-полтора контрабандистов всего три раза и видел, и то издали. Всего самого лучшего, тетушка.
Глава 32
Выйдя из вагона, Александр попал под короткий ливень: минут пять, и снова показалось солнышко, и задул сильный теплый ветер.
«Хорошо меня встречает Сестрорецк…»
На этом неожиданности не закончились: извозчик неожиданно связно осведомился о пункте назначения.
– Куда прикажете править, ваше благородие?
– Тут невдалеке должна быть стройка большая, вот туда и правь, любезный.
Вплотную к бывшему пустырю подъехать не удалось, потому как обнаружился шлагбаум, запертый на ржавый навесной замок. Пройдя по мосткам мимо больших куч глинистой земли, прямо в приоткрытую калитку, поручик остановился, любуясь открывшимся видом. Его фабрика! Пять больших, длинных цехов занимали все видимое пространство: уже готовые стены из багрово-темного кирпича зияли пустыми дырами оконных проемов (а кое-где уже блестели стекла в больших крашеных переплетах и торчали клочки пакли из щелей). На крыше последнего, самого дальнего цеха возились маленькие фигурки кровельщиков. И вообще вокруг был настоящий людской муравейник. Множество народу ходило, бегало, таскало, катало тачки по деревянным дорожкам. Отовсюду раздавался стук молотков, визг пил и зычные команды. Сразу бросались в глаза громадная куча золотистых опилок и стружек и несколько груженных кирпичом подвод невдалеке от нее.
– Поберегись!!!
Хриплый рев слева послужил причиной адреналиновой волны холода по телу и, как следствие, мгновенного перехода в транс. Резко дернувшись и едва не сорвавшись в перекат, князь в самый последний момент понял: это кричали не ему, а каменщикам на невысоких пока стенах заводоуправления, предупреждая о подъеме новой бочки с раствором.
– Тяни давай… Ну!
Недоуменно поглядев на непонятно когда выхваченную «плетку», поручик покачал головой и отвернулся от греха подальше. Пройдя немного вперед, он увидел занимательную картину: человек двадцать кряжистых амбалов-грузчиков, сипя и кряхтя, с помощью толстых пеньковых канатов, блоков и ровных деревянных катков затаскивали в широко раскрытые ворота третьего цеха укутанный в промасленные тряпки агрегат. Командовал процессом, больше мешая, чем помогая, господин Греве, который то и дело недовольно покрикивал:
– Давай, навались! Да ты что, ирод, без руки хочешь остаться? Смотри, куда станину толкаешь!
Для придания большей весомости своим словам Валентин Иванович размахивал тубусом с чертежами на манер дирижерской палочки. Улыбнувшись при виде такой деловитости, Александр тихо и неспешно подошел поближе и встал буквально в шаге от оружейника, самозабвенно осваивающего промышленную логистику.