На границе тучи ходят хмуро..., стр. 25
В преддверии бала проверив парадно-выходной мундир, князь решил, что проще будет съездить за новым в Ченстохов, чем позориться в старом, который заметно поистрепался да и немного жать стал – в плечах. Портной встретил его, как родного сына после долгой разлуки.
– Господин офицер! Очень рад вас видеть, очень, да-с! Вам, как и в прошлый раз? О! Эй, бездельники, ну-ка живо ко мне!
За ту цену, что заломил портной Стоцман, можно было пошить три обычных мундира, но этот таких трат стоил. Красивая и весьма дорогая ткань, идеальная подгонка по фигуре, соответствующие по виду и стоимости остальные мелочи. Переодеваясь, Александр держал в памяти то самое первое впечатление, желая понять, как сильно он изменился за прошедшее время. Вид переодетого корнета подействовал даже на привычного ко всему портного.
– Доволен ли ясновельможный пан? Я оговорился, прошу меня простить, ваше высокоблагородие! Может, прикажете чего еще?
– Да. Неплохо бы поглядеть в большое зеркало.
– Это совсем легко устроить, прошу следовать за мной.
«Повыше стал. Поплотней и на качка немного похож, что ли? Вон какие плечи. Уже не мальчик, но мужчина».
Отражение показало молодого и уверенного в себе офицера, в дорогом даже на беглый взгляд мундире, с бронзовым загаром на слегка скуластом и оттого хищном лице. И самое главное – глаза. Золотисто-желтая радужка сверкала живым янтарем и являлась вдобавок настоящим индикатором душевного состояния князя: когда он был спокоен или веселился, то они принимали медовый оттенок, а когда был раздражен или сердит – на всех смотрели светло-желтые глаза лесной рыси.
«Здравствуй еще раз, корнет-князь…»
Глава 19
Само награждение запомнилось Александру длинной и необычайно скучной речью, которую добрых полчаса толкал (без бумажки и подсказок, между прочим) генерал-майор Франтц. Торжественность момента не ощущалась вообще, и приходилось постоянно следить за собой: зевать хотелось неимоверно! Вчера он полночи проворочался в постели, пытаясь составить жизнеспособный план. Кое-что уже, конечно, вырисовывалось, и достаточно важное: к примеру, он довольно точно оценил состояние семейства Ягоцких. Несмотря на то что Кшиштофа по праву именовали купцом-миллионщиком, реальный максимум (то есть то, что он в состоянии быстро собрать) для него составлял пятьсот тысяч: вот в эту сумму и будет оценена живая и почти целая тушка его сынка. Сразу после вручения наград был заявлен бал, и участие в нем отличившихся было строго обязательно: как не отнекивался князь Агренев, подполковник и слушать его не стал, только пожурил снисходительно:
– Что же вы стеснительный такой, корнет?
Этот бал сильно отличался от предыдущего: и зала была украшена заметно лучше, и участники другие. Основную часть публики составляли молодые, бледно-анемичные девицы (увы, солнечный загар был сильно не в моде) под бдительным присмотром мамаш, откровенно выглядывающих перспективных кандидатов в мужья. Затем шли офицеры, украдкой косившиеся и облизывающиеся на наиболее эффектных «кобылок». Совсем немногочисленную группу составляли чиновники. Побродив между публикой, разделившейся на мелкие группки «по интересам», князь прикинул, сколько ему еще полагается здесь торчать, и неподдельно загрустил.
«На награждении зевать хотелось, а здесь и вовсе с тоски помереть можно. Светская жизнь, чтоб ее».
Отведав шампанского, Александр непроизвольно скривился – какая кислятина! Через час даже шампанское уже было в радость, до того надоело слушать разнообразные сплетни из размеренно-унылой повседневной жизни местного бомонда.
– К вам просто страшно подойти, князь!
Со спины неслышно подобралась баронесса и теперь сдержанно улыбалась, довольная произведенным эффектом.
– Рад вас вновь видеть, Софья Михайловна. Позвольте полюбопытствовать, отчего же страшно?
– Ну как же, такой строгий офицер. Вы можете мне не верить, но когда я вас увидела, поначалу даже смутилась – вы так холодно глядите на окружающих. Или вы мне не верите?
Баронесса обмахнулась пару раз изящным веером и стрельнула глазами по сторонам, убеждаясь, что их никто не слышит.
– Как ваша… ваше здоровье, Александр? Признаться, я сильно переживала, когда мне поведали о вашем ранении. А Сергей Юрьевич только и мог, что твердить как попугай: все будет хорошо, все будет хорошо.
– Благодарю, Софья Михайловна, все в полнейшем порядке. Позвольте вас пригласить на первый круг?
В этот раз одним вальсом дело не ограничилось: полька, краковяк, кадриль – ну и опять вальс, но только уже венский. В перерывах баронесса рассказывала-знакомила его с окружающими, давая им подчас очень язвительные характеристики.
– Коллежский асессор Зябликов, большой любитель волочиться за богатыми дамами, причем имеет успех… как он думает. Корнет Вагурский, частый гость в салоне мадам Кики. Такой красивый голос! Титулярный советник Баринов, с дочкою и женой. Очень достойный господин, а вот про супругу поговаривают…
Гнусным наветам на добропорядочную замужнюю женщину Александр поверил без колебаний – уж больно блудливые глаза были у Натальи Павловны, молодой жены сильно уже пожилого советника. Поздний брак имеет и свои минусы, увы. Это утверждение некоторым образом относилось и к его прекрасной собеседнице: ее обручальное кольцо посверкивало на безымянном пальце левой руки, свидетельствуя о вдовстве далеко не старой еще красавицы. Ой как не старой! Неравные по возрасту и договорные браки – обычное в общем-то дело. Хотя надо заметить, что убитой горем его дама не выглядела, скорее наоборот. Выпитое без удовольствия шампанское даже не расслабило, зато все отчетливее просилось наружу, а уйти просто так было нельзя, потому как дю моветон! Вот и пришлось импровизировать на ходу:
– Софья Михайловна, прошу простить, но мне необходимо ненадолго отлучиться.
– Я вам наскучила?
– Что вы! Просто мне надо помочь другу.
– Вот как? Вы познакомите меня с ним?
– Непременно – как только представится удобный случай.
Как он и думал, случай представился быстро. Чем ближе была полночь, тем более откровенно флиртовала с ним раскрасневшаяся от танцев и вина красавица: вначале невинные «случайные» прикосновения, затем незаметное поглаживание по руке, и кончилось все предложением – подышать свежим воздухом в саду. Короткая прогулка, предложение зайти к ней на чай… Целоваться начали еще в экипаже, а раздеваться – на мраморной лестнице, ведущей на второй этаж небольшого и уютного особнячка баронессы. К тому моменту, когда показалось широкое ложе в небольшом будуаре, они были уже практически голыми, а как пропали с их тел жалкие остатки одежды, он так и не вспомнил. Жаркое дыхание, тяжелая упругая грудь, выгибающаяся под его руками и губами, дурманящий аромат гладкой как шелк кожи – сладкое безумие любовной страсти. Александр так разошелся, что не заметил, как наступило утро. Уже вовсю чирикали ранние пташки, когда утомленная, но довольная донельзя баронесса уснула, а ее гость стал тихонечко собираться, разыскивая и поднимая брошенную где попало одежду: сапоги – на входе в будуар, бриджи валялись под креслом… отглаженную рубашку и китель (с фуражкой) ему подала невозмутимая горничная, напоившая его крепким горячим кофе со сливками и проводившая до двери.
«Мавр сделал свое дело, мавр может уползать! Или надо было остаться? Выясню в следующий раз».
Едва не вывихнув богатырским зевком челюсть, корнет не спеша побрел к офицерскому собранию за своим средством не роскоши, но передвижения: роскошными или просто отличными отрядные лошади никогда не были. Впрочем, и сильно плохими тоже – все-таки строевые кони. Спустя две или три недели штаб-ротмистр Блинский доверительно поведал ему, тихо похохатывая при этом, что баронесса так лестно отрекомендовала князя своим подругам, что те единодушно записали его в первостатейные жеребцы. Титул хоть и негласный, но очень желанный и почетный для многих и многих офицеров, а для некоторых и вовсе подороже иного ордена будет. Растерянный ответ корнета: «Да там ничего такого и не было», – вызвал у Сергея Юрьевича натуральную истерику и слезы от продолжительного хохота, потому как он посчитал последнее ну просто невероятно остроумной шуткой. Пользуясь приступом хорошего настроения у начальства, Александр осторожно поинтересовался, можно ли получить короткий отпуск. Командир всея заставы для начала неподдельно удивился: