На границе тучи ходят хмуро..., стр. 21
– Да! Пан офицер, он угрожал мне, говорил, что, если я не помогу, он подожжет хутор!
– Надо же, зверь какой. Я вам почти сочувствую.
Тайник в лесу отыскали не сразу. Пришлось порыться в толстом слое опавших листьев, нащупывая люк с веревочным кольцом-ручкой. Зато внутри пошли одни сюрпризы. «Тайничок» был раза так в три больше первого, правда, не такой полный, как первый, зато товар там был заметно подороже спирта (который тем не менее тоже был в наличии). Одни только большие бидоны с анилиновыми красителями тянули как минимум на двадцать тысяч, а может, и больше – это смотря в каком настроении чиновник будет. А ведь была еще разнообразнейшая бижутерия и тряпки, в том числе и шелковое нижнее белье. Женское, конечно (один из солдат покраснел как рак, когда понял, что именно он держит в руках). Остаток дня заняло составление подробного рапорта и долгая беседа с въедливым жандармским ротмистром, уверенно подтвердившая его давнишние предположения: есть стукачок в его взводе, определенно есть, и очень похоже, что из недавнего пополнения.
«Хорошо поохотились. Жаль, не всех «контрабасов» прихватили. И вчерашний набег толком не раскрыт. Зато сколько многообещающих фамилий и хуторов прозвучало! Нда. Надо бы узнать про родных солдата и поддержать финансово, от чиновников хрен чего дождешься».
Глава 16
К первым числам декабря обделенных его вниманием хуторов (из тех, что были под подозрением) почти не осталось. Этому сильно поспособствовали две вещи: его искренняя улыбка и револьвер. Слухи о нестандартных методах допроса, практикуемых командиром второго взвода Олькушского отряда, разошлись еще с первого раза, поэтому сомневающихся не было – пристрелит без колебаний при «попытке к бегству». Конечно, у Александра ничего бы не вышло без самой деятельной и активной помощи самих хуторян. Стоило только намекнуть на то, что очередного «страдальца» сдал один из его конкурентов по нелегкому бизнесу, и невзначай потрясти бумагами с якобы доносом на него, как следовала короткая, но пламенная речь на тему: «Они меня заложили по полной? И я их сдам, да с потрохами!» И начиналось самое плодотворное сотрудничество: имена, кто кому товар сбывает, привычные маршруты караванов, перечень известных тайников. Сливали только своих недругов, но и этого хватало для нужных выводов. Главное – правильно понимать все намеки и увязывать разрозненные факты в одну цепочку. И с жандармами отношения наладились. Получая задержанных в комплекте с доказательствами и протоколами первичного допроса, так сказать «на блюдечке», они едва заметно, но все же радовались – начальство будет довольно! А если довольно начальство, то, как правило, дело заканчивается поощрением или хотя бы прощением старых ошибок. Но больше всего жандармов удивляло, что корнет спокойно с ними общается – обычно офицеры брезговали не то что руку пожать, говорить не желали с «душителями свобод» и «ищейками».
Вот и сейчас ротмистр Васильев нет-нет да и поглядывал удивленно на сидящего напротив него за столиком в кофейне собеседника.
– И все же, корнет, ваши методы… Вы не находите их излишне жестокими?
– Ну что вы, ротмистр. Легкая, даже можно сказать легчайшая разновидность полевого допроса, не более того. А излишняя, как вы говорите, жестокость… На самом деле я просто разговариваю с каждым так, как он того заслуживает.
– Заслуживает? Интересно. Вот, помнится, вы передали нам некоего Анджея Вишневецкого. Так он до сих пор на попечении тюремного врача. Вы считаете, он это заслужил?
– Вы знаете, никто не заставлял его стрелять в спины дозорным. В его доме обнаружили две берданки. Думаете, он их купил? Забрать штатное оружие пограничника можно только у мертвых солдат, и то – постараться надо.
– У вас странная логика, корнет. Впрочем, я вас не осуждаю, и даже, возможно, в некоторых моментах вы были правы. Но все же позвольте дать вам добрый совет. Насколько я знаю, вами недовольны, да-с. Официально сделать, конечно, ничего не выйдет, но ведь на границе служим, возможно всякое. Вы меня понимаете?
– Вот как. Ну что же, благодарю за предупреждение и постараюсь не подставляться под пулю.
– Всего хорошего, князь, надеюсь вскоре увидеть вас.
– Благодарю за беседу, господин ротмистр.
Уже на заставе Александр понял, кто им «недоволен». Купцы и перекупщики, больше некому! К примеру, купец первой гильдии Ягоцкий просто обязан быть недовольным, так как «пристраивал» половину всего контрабандного спирта во всех соседних городах и селах. Или вот некто Ханаан Шнеерсон, владелец целой сети рюмочных и пары рестораций. Весь перехваченный коньяк предназначался именно ему. С десяток обиженных на корнета торгашей точно найдется, ежели не больше.
«Нет минусов без плюсов! Зато счет изрядно подрос, и солдаты на заставе довольны, а кое-кто и за жалованьем забывает зайти, до того много премиальных выдали. А уж как расцвело любимое начальство! Еще бы, такие показатели – да и от премиальных им тоже кое-что перепадает. И «контрабасы» присмирели, перестрелок поменьше».
В один из дней корнет заметил, что его денщик осунулся и заимел тени под глазами, да и походка… так шаркать ногами полагается древнему старичку, а не молодому мужчине.
– Чего такой, Савва?
Тот, став еще угрюмее, буркнул что-то невнятное, слегка поклонился и попытался уйти. Не получилось. Александр приморозил его к полу коротким рыком:
– Стоять! Назад! Сесть! – И уже нормальным голосом продолжил: – Рассказывай.
История оказалась стара как мир. Служил Савватей некогда конным объездчиком, и полюбилась ему местная панночка, молодая вдовушка Марыся. И все у них складывалось хорошо, пока в очередной стычке ему не продырявили ногу. Приговор врача прогремел как гром: к строевой службе не годен! Так бы и пропал, да только старые товарищи помогли, невесть как исхитрились и пристроили его денщиком к новому офицеру. Уж чего им это стоило – но смогли. Он и хромать старался поменьше, вдруг командир заметит и прогонит? И вроде только все на лад пошло – жить бы да не тужить, так новая напасть свалилась. Дочка вдовы, которую он полюбил, как родную, слегла с жаром. Денег, чтобы заплатить хорошему врачу, не было отродясь, а деревенский коновал только резать и шить хорошо умеет, да кровь пускать – такая вот у него работа. Бабки-знахарки же нешуточно ревновали пациентку друг к другу, вдобавок советовали что-то невообразимое: и холодной водой обтирать, и молиться усердно, помет куриный с молоком давать, лед прикладывать, травок насовали разных. Не помогало ничего. Вот и исходил в бессилии Савва, отгонял от себя плохие мысли. Да только как ни старайся, все не отгонишь.
«История что надо. У девочки, похоже, сильная простуда или вообще пневмония уже началась. Деньги на доктора и лекарства – не вопрос, вот только самому глянуть надо».
– Сколько врач обычно берет?
– По-разному. Но меньше красненькой и слышать не хочет.
– Десятка, значит.
Александр спешно порылся по карманам.
– Вот тебе тридцать… нет, полсотни. И проводи-ка ты меня до больной, сам посмотрю. Не сметь!
Опять рыкнув на денщика, на полном серьезе собиравшегося упасть на колени, сам смущенно поморщился.
«До чего же придавило человека».
По дороге Савватей постоянно забегал чуть вперед, с надеждой вглядывался в лицо своего спасителя – тот просто излучал уверенность в том, что все будет хорошо, успокаивая тем самым родительское сердце. Подойдя вскоре к невзрачной избенке, вросшей в землю почти по самые окна, увидели выходящую из перекосившейся двери важно-суетливую старушку и, наверное, Марысю, нервно мнущую в руках линялый ситцевый платок.
«Ничего себе вдовушка – лет двадцать на вид. Не красавица, но и страхолюдиной не обозвать. Нет, не уродина, с такими-то формами. Так, что-то я отвлекся».
– Ты, главно, меня слухай да молись Господу нашему.
– Хорошо, тетя Бася.
Денщик, не останавливаясь, прошел в дом. Помедлив, следом зашел и корнет. В нос сразу ударил запах плесени от бревен и едко-раздражающая вонь из темного проема справа – кухня, что ли? Пока Савва торопливо собирался в поездку за доктором и шуршал в полутемной комнате одеждой, его командир углядел, в какой комнате лежит больная. Зайдя, понял, что погорячился: не комната – чуланчик пыльный, хорошо, что хотя бы окошко было в наличии, правда, глухое. На кровати, укутанная со всех сторон в лоскутное пестрое одеяло, неподвижно лежала девочка лет примерно шести и глядела как-то… устало. Постаравшись улыбнуться своей самой лучшей улыбкой, Александр негромко заговорил: