Дневник проказника, стр. 15

Глава 13. Я становлюсь разбойником

– Мое почтение! – сказал кто-то с самым спокойным видом на свете. – Куда это молодой человек так торопится?

Это был бродяга. Он сидел под деревом у дороги и ел пирог с говядиной.

Бродяги идут!

Я бежал уже часа два. Моя белочка была у меня в кармане, но собаки со мной не было, потому что она сбежала, когда Пат Финеган ей свистнул, – точно я не заплатил доллара за маленького мошенника – этакая бесчестная собака!

– И вам тоже! – сказал я.

– Садись, отдохни и съешь кусок моего пирога, – сказал он.

– Благодарю, – сказал я, – с удовольствием.

Я был страшно голоден и боялся, что ноги не понесут меня ни на шаг дальше.

– Куда ты идешь? – спросил он, когда я поел.

Я знал, что бродяги сами не очень-то хороший народ, и решил сказать ему всю правду.

– Я убежал из дому, потому что я такой скверный, что они стыдятся меня.

– Ага, – сказал он, – скверный мальчик! Так, так, – и засмеялся. – Что же ты сделал, голубчик? Убил кого-нибудь или ограбил лавку?

– Нет, господин бродяга, – сказал я, – но я постоянно что-нибудь натворю, точно я самый скверный мальчик на свете. Если бы у меня была обезьяна и шарманка, я мог бы питать себя сам, и моим родителям не пришлось бы сердиться на меня.

– У меня есть и то, и другое, – сказал он быстро, – там в лесу, где собралось несколько наших парней. Ты получишь обезьяну и шарманку, если захочешь остаться с нами. Мы ведем чудесную жизнь, срываем яблоки и орехи с деревьев и варим себе обед в котле на большом огне.

– Хорошо, – сказал я, – посмотрим, как это мне понравится.

В лесу было пятеро других бандитов страшного вида. Мне было досадно, что я попал к ним; но они смеялись, трепали меня по голове и говорили: «Какой ты молодчина!» Там не было ни огня, ни котла, ни обезьяны, но была шарманка, и они дали мне хлеба с сыром, а когда стемнело, мы все улеглись спать. Мне было так холодно, что я заплакал, потому что здесь не было Бетти, чтобы закутать меня потеплее, но я не дал им заметить, что плачу. Скоро я заснул, но они разбудили меня и сказали:

– Вставай, нам нужно теперь в дорогу; если ты хороший мальчик и сделаешь в эту ночь все, что мы тебе скажем, то тебе будет хорошо житься. Если же ты не исполнишь в точности того, что тебе прикажут, то уж не увидишь завтра восхода солнца.

Никакой язык не опишет того, что я почувствовал, когда услышал эти ужасные слова. Мы шли, пока я не устал до того, что едва передвигал ноги.

Двое из них отстали от нас, а мы пришли к месту, где по обе стороны стояли дома. Было ужасно темно, пошел снег, и мы вошли в какой-то двор. Бродяги шепнули мне, что если только я заговорю или наделаю шуму, то они задушат меня. Они решили просунуть меня в маленькое окно, а я должен был тихо проползти к кухонной двери, открыть ее и впустить их. В доме, куда они хотели забраться, была куча денег. Они открыли задвижку маленького оконца, подняли меня и протиснули внутрь.

– Вот несколько спичек, – шептали они, – Зажги их и сыщи дорогу к двери. Если ты издашь только звук, они схватят тебя, как вора.

Холодный пот выступил у меня на лбу. Что сказала бы моя дорогая мама, если бы знала, что ее маленький сын сделался разбойником! Я убежал, чтобы сделаться хорошим мальчиком, а теперь я был еще в тысячу раз хуже прежнего.

– Ну, вперед, ты там! – заворчал суровый голос через окно. Я зажег спичку. Она потухла. Я зажег другую и посмотрел вокруг.

Гм! Этот скверный мальчик Жоржи Гаккетт был сегодня львом города! Все радуются, что эти ужасные люди пойманы и брошены в тюрьму. Они ограбили в разных местах, по крайней мере, двадцать домов. Все вещи и серебро нашли в дупле дерева, где, как я указал, закусывали эти мошенники. Я все объясню тебе, дорогой дневник.

Когда я зажег спичку и осмотрелся, то увидел нашу собственную кладовую, фартук нашей кухарки на гвозде и остатки сливочного пирожного на тарелке. Мое сердце сильно забилось, я ощупью пополз по лестнице, не видать было ни зги, но я знал дорогу.

– Папа, – кричал я, – встань и застрели их, пожалуйста, чтобы они не могли задушить Жоржи!

Вот была сцена! Сначала они меня не поняли. Потом Монтэгю и папа выскочили, у них было два пистолета и ружье, когда они бросились на врагов. Сперва они не могли их найти, но потом разбудили шерифа и достали несколько лошадей. Уже рассветало, и меня взяли с собой для указания дороги. Поймали всех пятерых, и теперь я думаю, что не пойду больше к разбойникам, а останусь дома и буду вести себя хорошо.

Вот уже неделя, как я не пишу в дневнике. Через два дня после праздника я поехал к Лили, чтобы погостить у нее недельку. У них нет своей квартиры, они живут в гостинице.

– Веди себя, как можно приличнее, – сказала мне Лили. – Здесь в доме много разных людей. Я не желала бы стыдиться моего маленького брата.

– Разве они знают, что я дурной мальчик? – спросил я ее.

– Нет, и не узнают, если ты сам себя не выдашь!

Обед был готов, когда мы приехали, великолепный обед, масса блюд и под конец мороженое, а лакеи, которые прислуживали у стола, были со мной так же вежливы, как с другими взрослыми людьми. Против нас за столом сидела маленькая девочка – очень хорошенькая девочка. Я пристально глядел на нее, а она также часто взглядывала на меня. Монтэгю сказал мне, что дети будут танцевать в зале, и если я хочу танцевать, то он поведет меня туда.

Маленькую девочку звали Мод. Я отлично с ней разговорился. Она была очень любезна со мной и я несколько раз с нею танцевал. Я думаю, что не женюсь на Бетти, хотя она очень добра ко мне. Я сказал Мод, что, вероятно, никогда не женюсь на Бетти. Она смотрела вниз на свои башмаки, но ничего не сказала. Я на этот раз решительно ничего не выкинул, только раз вдруг вытянул ногу, так что один мальчик упал, но это была шутка.

Я спал на диване в комнате Лили, потому что гостиница была переполнена. Когда я проснулся, было еще очень рано; я тихо встал, оделся и проскользнул вниз, чтобы осмотреть город. Это был большой город, гораздо больше нашего. Я увидел корабли и воду и спросил о них одного человека. Он сказал, что это река Гудзон. Потом я пошел вниз, чтобы посмотреть, что там делается. У самого берега стоял пароход и пускал дым. Множество народа шло на пароход, пошел и я, просто, чтобы посмотреть и спросить о чем-нибудь человека, который стоял у колеса.

Нью-стрит в Нью-Йорке

– Когда он отходит? – спросил я его.

– Отошел сию минуту, – сказал он.

В самом деле! Колесо брызгало, как водопад. Трап сняли.

Река Гудзон

– Будьте любезны, мне хочется сойти!

Он засмеялся и сказал:

– Тебе придется немножко подождать!

– Не могу ли я телеграфировать моей сестре? Она подумает, что я пропал.

Это был совсем необразованный человек. Он только и ответил:

– Нету здесь! – и потом прыснул, точно его пощекотали.

Я почувствовал, что слезы навертываются у меня на глаза, но не хотел показать ему, что мне хочется плакать. Я начал свистеть. Мне было холодно. Я не завтракал. У меня не было денег на проезд, и мне хотелось домой.

Должно быть, я совсем посинел, потому что он скоро предложил мне пойти в каюту. Я пошел. Там было много мужчин и женщин. Сначала они меня не заметили, но потом стали спрашивать, чей я. Я сказал, что попал сюда по ошибке; они стали беспокоиться за меня и так много расспрашивали меня о том, как меня зовут и где я живу, что я под конец рассказал им про свой дневник и про то, какой я скверный мальчик, как я постоянно попадаю в беду, когда я вовсе этого не хочу, и что Лили теперь будет думать, что я совсем бессовестный мальчик, потому что я убежал, а я хотел только посмотреть на воду и узнать, почему колеса постоянно так вертятся.