Преодоление, стр. 58

Я решительно встала, отошла в сторону, сняла рубашку и выжала ее. Натянула.

— Все еще стесняешься как барышня? — усмехнулся Паук. — Чего ты уходишь? Тут только мы вдвоем.

— Привычка, — буркнула я, покраснев. Хорошо еще ночью он не видит, это у меня зрения сейчас не хуже, чем днем благодаря магии. — Лучше давай ногами перебирай пошустрей. Надо уйти подальше.

— Да иду, иду, — встал и он.

— И, кстати, на, держи. Велика, конечно, но потом что?нибудь придумаем. — Я сунула вытащенную из сундука тряпку и в самом деле оказавшейся рубашкой, причем довольно неплохой.

Паук моргнул, но подарок принял и тут же напялил на себя. Я с трудом удержалась от смеха, настолько нелепо она на нем смотрелась. Рукава болтались у колен, подол спускался ниже и путался в ногах. Мальчишка хмуро глянул на меня, закатал рукава, подтянул подол и заправил его в штаны. Ну вот, совсем другой вид. Свое рванье он без сожалений швырнул в реку.

Я отвернулась от него, скрывая улыбку, и посмотрела вслед барже. Что ж, тоже дополнительный шанс, рабов ведь будут искать там, где она пристанет к берегу, а значит, какой?то выигрыш во времени у нас появится. Так не будем его упускать, вперед.

Глава 7

Я слушала Паука и размышляла, что магия такой же обман, как сказки. Улучшение организма, отсутствие болезней… почему же тогда у меня так болит сердце?

— Ты пойми, Ларс, я благодарен за все, что ты сделал, но я просто не могу тебя с собой взять! Если бы не клеймо раба… ты смог бы стать хорошим членом гильдии, но ради раба никто ничего не сделает. Нас просто сдадут властям.

Зачем столько слов? Я уже давно поняла, что я для Паука стала лишней сразу, как только мы сбежали.

— Если бы был хоть какой?то шанс… я не уверен, что даже меня примут и укроют…

Он чувствует себя виноватым, вот и идет этот поток слов и оправданий. Зачем? Разве я прошу его взять меня с собой? Уговариваю не бросать? Просто стою и смотрю на него. И слушаю. Ну почему же так болит сердце? Магия испортилась?

— Извини, Ларс, если бы не клеймо…

Да поняла я уже. Хорошо, что не успела открыться ему. Только-только собралась, но он заговорил первым.

— Ну не могу я, пойми. Даже меня, члена гильдии могут не принять…

Начал уже повторяться. Хотя может и не врет. Кому охота связываться с беглым рабом? Проще сдать. Скорее всего, его «друзья» так и сделают. Он ясно показал цену дружбы. А был ли он мне другом или я только обманывала себя? Смогу ли я теперь поверить хоть кому?то?

— Не ходи за мной! Нас обоих убьют! Да пойми ты, наконец!

Он с кем спорит? Разве я сказала хоть слово? Только смотрю… И он смотрит на меня и не может опустить голову. Вроде бы не магичу, что ж он не уйдет? И себя мучает и меня. И его прозвище… Почему только сейчас сообразила, что прозвища просто так наугад не дают. Кто такие пауки? Такие мелкие и очень противные насекомыми, которые сидят в углу и плетут паутину, куда попадают их жертвы. Они могут прикинуться и дружелюбными и добрыми, чтобы вернее поймать жертву. Насколько же был честен со мной Паук? Где был он настоящий, а где притворство? Я маг, сильнее многих на Алкене, возможно, но я не могу сказать когда он был честен, а когда обманывал.

— Ларс, прошу, уйди. Очень прошу! — Он покрепче стиснул кулаки и уже смотрел на меня с откровенной злостью. Почему он сам не повернется и не уйдет? Почему никак не может отпустить мой взгляд? Что он видит в моих глазах, из?за чего вместо того, чтобы уже идти к своим стоит и пытается оправдаться? Не передо мной, перед собой, это тоже видно.

Кажется, он понял, что так оправдываться будет долго, резко развернулся и зашагал в лес. Но не пройдя и десяти шагов остановился и обернулся. Наверное, если бы я побежала за ним, он нашел бы что сказать, нашел бы слова, оправдывающие его, мол достал его, Ларс, надоел, что бегает за ним постоянно. Но я не сдвинулась с места, так и смотрела ему вслед.

Понимает ли он, что с ним поступят также, как он со мной? Цену дружбы он уже показал, почему он думает, что его друзья отнесутся к нему лучше, он ко мне? Почему я не пытаюсь ему это объяснить? Не стараюсь как?то удержать? Наверное, понимаю, что он и сам это знает лучше меня, но прийти одному, без посторонних, для него единственный крошечный, но шанс. С посторонним его не примут, а вот одному могут и помочь. Наверное, у него есть и должники в гильдии, недаром он Паук. Кто знает, кто в его паутине бьется.

Да уж. Раньше считала, что люблю его, сейчас делаю из него чуть ли не профессора Мориарти.

— Да скажи же хоть что?нибудь!? — не выдержал Паук.

А ведь он понимает, что предает, но жить хочет больше, чем сохранить дружбу. А мне сказать нечего. Это его выбор и облегчать его я ему не собираюсь. Кто сказал, что я должна подставлять правую щеку, если меня ударят по левой? Пальцы правой руки невольно сложились щепотью. Один щелчок и сердце Паука остановится, но перестанет ли от этого болеть мое? Это его выбор.

— Ну и стой там, упрямец дурной!

Неужели он хочет, чтобы я его отговорила от бегства? Пальцы сами собой разжались. Не буду ничего делать. Хочет он, чтобы я его отговорила или нет, уже ничего не изменит. Всегда хочется верить, что тот, кто тебе симпатичен — рыцарь на белом коне, который пойдет с тобой в огонь и в воду. А если тот, от кого ты ожидаешь слишком много тебя подводит, то простить его становится практически невозможно. Пусть идет своей дорогой. Только почему тогда я никак не могу опустить взгляд? Отвернись я и он уйдет, а так мой взгляд продолжает держать его, продолжает беспокоить его совесть, если она у него есть. Но не может же быть, чтобы он меня обманывал постоянно. Не рассчитывал же он, что я организую побег?

Паук сплюнул, отвернулся и уже не оглядываясь убежал. Я дождалась, когда его спина перестанет мелькать среди деревьев и устало опустилась на землю, спрятала лицо в ладонях.

— Что же я делаю? Почему так получилось?

Нет ответа. А ведь так хорошо начиналось. Убежали от реки мы без проблем, да и не ожидал их никто. Почти до самого утра двигались на север, наверное даже караван опередили, если те остановились, чтобы разобраться с потерей. Идея показалась нам с Пауком хорошей: вряд ли нас будут искать там, куда нас везли. Глупость, конечно, нашим рабские печати светились с пяти километров, а в караване наверняка есть артефакты, для их обнаружения. Наша надежда была в том, чтобы выйти за пятикилометровую зону обнаружения. Паук тогда сильно удивился, когда услышал про расстояние.

— Точно только пять километров?

Я кивнула. Вот уж не знала, что из этого делают тайну.

— Сам слышал.

— Вот оно как… кое?кто заплатил бы за эту информацию хорошие деньги. Мы всегда думали, что расстояние, на котором можно обнаружить рабскую печать намного больше.

— Кто это «мы»?

— Гильдия.

— А-а–а. А что в этом ценного?

Паук махнул рукой.

— Мал еще, все равно не поймешь.

Я не придала тогда значения, что после побега отношение Паука ко мне изменилось, приобрело некоторую покровительственность старшего к младшему. Появилось даже определенное высокомерие. И когда мы поспорили, что делать дальше мало обращал внимания на мои аргументы. А потом он сообщил, что не может дальше идти со мной и что я должна сама о себе позаботиться. Ладно, хоть котомку оставил, не забрал. Полагаю, что совесть у него хоть немного, но была. Хоть бы спасибо сказал, за то что жизнь спасла ему, про побег уж не говорю, тут он не знает, что его я организовала, но когда я его чуть ли не ложечки кормила, заставляя есть, теребила, когда он потерял всякую надежду…

Ну вот, только себя извожу. Может в этом все дело? Кому приятно находиться рядом с человеком, который видел тебя в таком состоянии? Мне бы тоже было неприятно.

Не поняла? Я пытаюсь его оправдать? Где я слышала фразу про то, что только истинно благородный человек имеет мужество не ненавидеть человека, который спас ему жизнь? От отца, наверное.