Не хочу, чтобы он умирал, стр. 7

Скотт встал:

— Простите, что я так поздно.

— Почему вы так долго к нам не приходили? — спросила Алиса по-английски.

— Нам было очень некогда…

— Мы всегда так рады вас видеть.

— Я приду к вам еще, — пообещал Скотт, по-прежнему ощущая неловкость. Он никогда не чувствовал себя непринужденно в этой комнате, в этом тихом, сумрачном доме, если здесь не было Сэма или остальных сестер; они так весело щебетали по-французски, по-итальянски и по-еврейски, радостно его встречали и даже кокетничали с ним, чего, конечно, нельзя было принять всерьез, хотя это и льстило Скотту. Он продолжал вежливо беседовать с Алисой о болезнях и семейных делах, пока наконец не отважился спросить:

— А Сэм уже готов?

— Сэм? Сэми в кино, — сообщила ему Алиса. — А разве он должен был куда-нибудь ехать?

— Да, но видно я забыл его предупредить. Вы знаете, в какое кино он пошел?

— Нет, но думаю, что в какой-нибудь из кинотеатров в саду, поблизости. Они еще не закрылись. Сэм любит ходить туда со своими греками. Они никогда не снимают кепок и страшно шумят в передних рядах. Поищите его в передних рядах…

Скотт откланялся.

Приказав шоферу остановиться у ближайшего кино на открытом воздухе, Скотт подошел к контролеру и заорал, стараясь перекричать голоса американцев с экрана:

— Сэм! Сэми Гассун!

Ему пришлось покричать Сэма у входа еще в два кинотеатра, пока он его не нашел. Всякий раз в ответ на его зов раздавались грубоватые шуточки: ему давали советы, как лучше всего поступить с Сэмом. В третьем кинотеатре, в двух первых рядах тростниковых стульев сразу же поднялась какая-то суматоха. Из темноты вынырнул Сэми; он шел по проходу в сопровождении трех своих друзей греков, его бритая голова блеснула в луче проекционного аппарата.

— Вы меня? — крикнул он, еще не зная, кто его зовет.

— Да, — сказал Скотт. — Идем, нам пора.

— Уже? О господи, и правда пора. Одну минуточку, капитан.

Он распрощался с тремя борцами греками и взобрался на заднее сидение «виллиса», приговаривая:

— Как же это я мог забыть? Ну да, конечно, ведь я целый день боролся с приятелями. Вот оно что! И совсем забыл.

— Ты там поскорее, — сказал ему Скотт, когда «виллис» остановился у обувной лавочки.

— Тогда пойдемте со мной наверх.

Чтобы ускорить дело, Скотт поднялся наверх. Сэм окликнул сестру, и Алиса к ним вышла. Она пожурила брата со всегдашней своей невеселой безропотностью:

— Ты только посмотри на себя! Неужели тебе непременно надо одеваться, как эти греческие мастеровые?

Алиса призвала на помощь Скотта:

— Разве он не должен носить форму, когда приезжает в город? Почему вы ему позволяете шляться с этими греками, да еще в такой кепке?

— Что это ты тут ругаешь моих друзей? — спросил Сэм, входя в гостиную в накинутом поверх голубой рубашки кителе; под мышкой у него был сверток с форменными штанами, рубашкой и кепи. — А мы кто? Можно подумать, что мы не халибы [6]. Разве обо мне люди не говорят, что вот я-де еврей из Алеппо и что со мной стыдно показаться на улице? Твои же евреи говорят.

— Это совсем другое дело, — сказала Алиса.

Целуя ее на прощанье, Сэм сунул руку в карман.

— Видишь! — он шлепнул пачкой денег об стол. — Не истратил ни пиастра! — Довольный своей выдержкой, он объяснил ее тем, что ушибся на ковре. — Вот так! — и стукнул себя со страшной силой кулаком по затылку. Скотт пожал Алисе руку и вышел вслед за Сэмом.

5

Впервые за два с половиной года, которые он провел в пустыне с дорожно-топографическим отрядом Пикеринга, Скотт не испытывал ни приятного возбуждения, ни острой радости, когда, свернув с Хамудского тракта, он направил свои два грузовика в пустыню, занятую немцами, для того чтобы наметить двести миль военной трассы. Каменистые, усеянные галькой, продуваемые ветром просторы его не влекли. Изменчивые розовато-лимонные дали не радовали глаз.

— Еще полчаса, — сказал он Сэму Гассуну, сидевшему за рулем, — и на сегодня хватит.

— А разве мы не поедем дальше после обеда? — спросил Сэм.

— Сегодня нет тумана. Нельзя, чтобы нас так скоро обнаружили, особенно здесь.

Была и другая причина, но он не мог ее назвать. Страх за отряд стал преследовать его, как наваждение: он не верил больше в предусмотрительность командования. И не только генералу Черчу, а им всем — его точила мысль о тех провалах, которые сводили на нет тяжкий труд солдата, его бесконечную игру с опасностью, но никак не волновали каирское начальство.

Отряд был второй день в пути. Сегодня они выехали за три часа до рассвета, но только теперь, свернув с широкой, разбитой колесами трассы со следами шин, начинали настоящий поход по вражеской земле.

Скотт оглянулся на второй грузовик.

Сэм тоже посмотрел назад и сказал:

— Опять взяли это ведро?

Скотт ведра не заметил.

Раньше, бывало, в тот самый миг, когда для них начиналось настоящее дело, его волновала каждая мелочь. Утренний час, горячее, отдающее ржавчиной дыхание грузовика — оно бьет им в лицо, смешиваясь с росой. Влага пропитала воздух, прибила песок и приглушила гулкие звуки пустыни; низко рокочут моторы «шевроле». Он то и дело поглядывает через борт грузовика на лейтенанта Куотермейна, проверяя, все ли там в порядке…

Грузовик с походной рацией, который шел позади, ничем не отличался от его собственного, не считая того, что лейтенант Куотермейн управлял им очень аккуратно и бесшумно переводил скорости. Если надлежало что-нибудь сделать, вы могли не сомневаться, что Куотермейн это сделает. Потому-то Пикеринг и вытащил его в свое время с интендантского склада — этой армейской ссылки для неблагонадежных. Куотермейн жаловался, что военные власти относились к его политической деятельности куда серьезнее, чем он сам. Как бы там ни было, его сослали на интендантский склад, куда Пикеринг как-то раз устроил набег, и Куотермейн выдал ему всю месячную норму, не потребовав никакой писульки, ибо ему казалось разумным, чтобы Пикеринг эту норму получил. Такой поступок, по мнению Пикеринга, свидетельствовал о незаурядном уме, и он прихватил Куотермейна вместе с провиантом, потребовав его перевода задним числом. Переписка по этому поводу тянулась по сей день; Куотермейн собирался вести ее до конца войны, а если повезет, то и дольше. Внимание военных властей его просто обижало; он не жалел усилий для того, чтобы они начали относиться к нему менее серьезно.

— Он держится к нам слишком близко. Это еще что за штуки? — удивился Сэм.

— Я сказал ему, чтобы он поравнялся с нами на повороте. Не хочу, чтобы, когда начнутся пески, мы поднимались на дюны гуськом. На этом мы уже раз потеряли «виллис».

Скотт поглядел на грузовик Куотермейна и заметил ведро. Но на этот раз его не позабавили глубоко штатские замашки Куотермейна. Они-то, правда, и делали его таким умелым и ценным работником, хотя частенько и очень раздражали всех его товарищей.

Сэм щелкал дынные семечки, — их ему должно было хватить еще дня на два, — и лениво вел грузовик, будто катался по улицам Каира. Пустыня для него не была безлюдной. Он поглядывал по сторонам, словно рассчитывая встретить кого-нибудь из своих приятелей греков.

Скотт услышал, как гремят на грузовике железные полосы, которые подкладывают под колеса, чтобы они не вязли в песке, но не обратил на это внимания. Он не думал ни о чем, даже о себе. И уж никак не думал о женихе, о молодом Бентинке, который ехал с ними, чтобы доставить назад «Харрикейн».

— Ну как вы там? — крикнул он Бентинку, нехотя о нем вспомнив.

— Замерз, как черт, — сгорбившись и не поворачивая к нему головы, произнес юный лорд в новеньком меховом комбинезоне. — Неужели мне придется торчать здесь еще два дня?

— Да. Больше вас некуда посадить.

— А не могли бы мы время от времени меняться местами?