Не хочу, чтобы он умирал, стр. 10

Атыя нашел черепки и цистерну. Ему хотелось взять лопату и вернуться для небольших раскопок, но Скотт пообещал, что они сделают это на обратном пути. Сэм предупреждал об опасности. На вечерней заре, когда грязновато-розовое марево растеклось до самого края горизонта, он поставил мачту своей антенны.

— Капитан! Кашинг говорит, что южнее через пески идут два итальянских «дизеля». Они где-то там за барханами.

— По какой трассе они движутся? — издали спросил его Скотт.

— Он не сказал.

— Выясни, Сэм. Но не думаю, чтобы это нас касалось. Вот завтра нас наверняка будут беспокоить самолеты. На всякий случай снимемся в семь. Сегодня ночью начнем провешивать дорогу для Черча.

Пока Атыя ориентировался по звездам. Скотт ушел в темноту, чтобы наметить начало трассы, а остальные следовали за ним, делая отметины. Там, где встречались скалы, они выкладывали из камней пирамиды. На следующий день, когда они отъехали дальше на запад, скалы исчезли, потянулись отлогие известковые склона, и они пропахивали по ним борозды, подвязав небольшой лодочный якорь к заднему мосту грузовика. Один Куотермейн знал, откуда взялся этот якорь, и шутки ради хранил его два года, пока всем не надоело спрашивать, как он к нему попал.

На третий день они обозначили откос эскарпа, насыпав на него белой извести, а внизу разбросали куски сгоревших танков, на которые вряд ли могли позариться бедуины. Для посвященных все эти знаки служили вехами; для тех же, кто ничего не знал, отметины казались случайными и друг с другом не связанными.

В полдень четвертого дня, когда они лежали без всякого прикрытия среди невысоких каменистых холмиков, за которыми трудно было укрыться, их заметил самолет с акульей пастью, нарисованной на носу.

— «Мессершмитт-109» — сказал Бентинк. — Что-то он больно низко летит. Он нас может увидеть?

— Вам это лучше знать, — ответил ему Скотт.

— Во всяком случае, он возвращается.

Спасаясь от непрерывно дувшего холодного ветра, они лежали плашмя на этом жестком и открытом ложе. «Мессершмитт» сделал поворот, качнув тупо обрубленным крылом, и пошел на них.

— Если он хоть немножко опустит нос книзу, — закричал Бентинк, — тогда берегись!

Скотт приказал им лежать неподвижно.

— Не шевелитесь. Он нас видел и возьмет на прицел. — И когда самолет сделал круг и стал пикировать на их убежище. Скотт внезапно поднялся и хладнокровно направился к воткнутой в песок лопате. Он положил ее на плечо и спокойно, не торопясь, пошел прочь. Подняв голову, он поглядел на самолет, который пронесся мимо него на высоте двухсот футов, подрагивая крыльями на сильном ветру.

Когда шум мотора стих, Скотт заставил и других встать и расхаживать как ни в чем не бывало. У Скотта голова была непокрытой, как всегда в пустыне, а на Куотермейне теперь была надета мягкая островерхая пилотка итальянского образца, которую он хранил для подобных случаев, и когда «Мессершмитт» вернулся, чтобы еще раз проверить, нет ли здесь чего-нибудь подозрительного. Куотермейн, не прячась, рыл яму. Он поглядел вверх и небрежно помахал самолету, широко улыбаясь своим белозубым ртом под черными усами.

— Они, наверное, приняли вас за итальяшку, — сказал Бентинк. — Вы на них похожи.

— Правильно, — сказал Куотермейн. — Когда самолет возвращается, заподозрив неладное, мне всегда удается его обмануть. Но один только бог знает, за кого они приняли вас, Бентинк. Просто чудо, что из-за вас нас не перестреляли: вы-то выглядите именно тем, кто вы есть.

— А что нам делать теперь? — спросил Бентинк, когда немецкий самолет удалился.

— Выбираться отсюда, — сказал Куотермейн.

Скотт позвал Сэма и Атыю, которые сидели на грузовиках у пулеметов:

— Если ночью их самолеты заметят «Харрикейн», когда машина пойдет на посадку, они поймут, что к чему. Завтра или, на худой конец, послезавтра вы, Бентинк, сможете заняться своим делом. Мы должны добраться до «Харрикейна» завтра ночью.

— Надеюсь, француз посадит машину так, что я смогу взять разгон. Мне понадобятся двести ярдов. И почва нужна твердая.

— Ну и ветер, — сказал Скотт, подставляя спину под его холодные удары. — Вам он здорово помешает?

— Не очень. Скорее поможет при взлете, если не будет слишком порывистым.

— Он может поднять песчаную бурю, — сказал Скотт. — А это нас задержит. Поэтому давайте-ка лучше двигаться. Если удастся, ночью доберемся до эскарпа, — сказал он Куотермейну и стал убирать маскировочные сети с грузовиков. Сэм снял пулеметы со станин и засунул их, не разряжая, под веревки тента.

6

В темноте нельзя было различить очертаний эскарпа: по одну сторону его высилась какая-то тень — вот и все, что было заметно. А где-то впереди, в сухой долине, вади [7], на изогнутых железных палках ржавели переплетенные ряды колючей проволоки.

— За проволоку не ходите, — предупредил Скотт Бентинка. — А лучше вообще не трогайтесь с места.

— Это почему? В чем дело?

— Да ни в чем. За колючей проволокой минное поле, и никто не знает его границ. А меньше всего тот, кто его минировал.

Скотт сказал это таким странным тоном, что Бентинк сразу заинтересовался. Он спросил, кто минировал это поле.

— Ваш приятель Черч, — разъяснил ему Куотермейн, так как Скотт ничего не ответил. — Любимое минное поле самого генерала Черча.

Скотт ждал, отзовется ли в двадцатилетней душе офицера его величества, летчика Бентинка, неясное эхо того, что здесь прозвучало.

— Это тут был убит муж Люси Пикеринг?

— Пикеринг и многие другие, — сказал ему Куотермейн. — Двадцать два человека, в пятистах метрах от вади.

— Правда, что Пикеринг разгуливал с флейтой за поясом?

— С флейтой? — переспросил Скотт, а потом рявкнул: — Ага, теперь это уже стало флейтой! Раньше говорили, что с губной гармошкой.

— Как же Пикеринг мог допустить такую ошибку?

— Какую ошибку?

— Разве он не сам забрел на это минное поле? — Бентинк с наслаждением жевал дымящееся жаркое, которое приготовил Сэм, и тут же добавил, чтобы сделать ему приятное: — Вы, греки, здорово умеете приготовить любую дрянь.

— Я еврей, а не грек, — поправил его Сэм, не желая получать незаслуженный комплимент. — И Пикеринг не сам забрел на минное поле, а его туда загнали.

— Хватит, — сказал Скотт.

— Пусть знает правду, — настаивал Сэм.

— Перестань, Сэм. Замолчи.

Они не думали больше о Пикеринге, пока не попили чаю. Скотт сказал, что, когда стемнеет, он перейдет через проволочное заграждение. Остальные могут его сопровождать, но точно по его следам, не то угодят на мины. Атыя заявил, что он остается.

Миновав заграждения, Скотт повел их по твердой и скользкой дорожке вдоль откоса эскарпа.

Они вышли в горловину вади, перегороженную рядами колючей проволоки. Когда склоны долины расступились, Скотт со своими спутниками, оказался над небольшим высохшим водоемом, поросшим душистыми кустиками тамариска и солончаковых трав, чуть отдающих приятной затхлостью во влажном ночном воздухе.

— Вон бочки со смолой, — сказал Скотт, показывая на темное пятно внизу. — Обождите здесь, я найду проходы. Впрочем, вы, Куорти, можете пойти со мной.

— Да нет, я лучше подожду, — сказал ему Куотермейн. — Зачем же идти дальше…

Скотт пошел вперед, и Сэм последовал за ним.

— А он знает дорогу? — спросил Бентинк.

— Пойдет по воронкам от взрывов.

— Зачем они туда пошли? — снова спросил Бентинк, уставший от темноты, от ожидания, уставший от тоски, которая охватила их всех.

— Да просто так. Хотят поглядеть на это место, вот и все.

— Почему?

— Ну вас, заткнитесь, — спокойно отрезал Куотермейн.

— Простите… — смешался Бентинк.

— Пожалуйста, — сказал Куотермейн, и хотя на него тоже напала тоска, она была не такой острой, как у других — скорее покорность судьбе, чем отчаяние. — Вы имеете хоть какое-нибудь представление о том, что здесь произошло?