Викториум, стр. 6

Я прислушался к собственным ощущениям. Дурные предчувствия не отпускали меня с самого выезда из Джанкоя. Но в последние дни к ним добавилось что-то еще. Быть может, штабс-капитан был прав.

— Может быть, — не стал отрицать я. — Но это, — я потер пальцы левой руки друг о друга, — на уровне ощущений… Дурных предчувствий.

— У меня тоже, — кивнул Бойков. — Очень дурных предчувствий.

И я понял, что с этим штабс-капитаном у нас куда больше общего, чем показалось в первый момент.

Джундуб опустил бинокль. Он провожал взглядом возвращающихся к каравану всадников. Разведчику Черного Абдулы было интересно понять, зачем эти трое отдалились от головной повозки. Это не нравилось Джундубу. Такого не было до того, что же изменилось теперь?

Джундуб снова приник глазами к окулярам английского бинокля. Были бы у них такие в 93-ю войну, [7] она пошла бы совсем по-другому. А еще лучше такие же ружья, как те, что отдали им перед высадкой на больших стальных кораблях со снятыми флагами. Хорошие ружья, не хуже тех, что были у урусов, которых перебили на берегу.

Кроме ружей у отряда Абдулы теперь имелось и достаточно коней. Отряд хорошо прогулялся по мелким деревням и селам крымского побережья. Забирали коней у всех. И у урусов. И у неверных армян с греками. И у татар. Крымских татар ведь никто не любит.

Джундуб усмехнулся. Он вспомнил татарскую деревню, которую они сожгли третьего дня. Жители ее не пожелали расставаться с лошадьми. А уж когда изголодавшиеся по женской ласке башибузуки добрались до их жен и дочерей, взялись за ножи. Они — за ножи. Башибузуки — за сабли и винтовки. Деревня заполыхала через пять минут.

Джундуб снова опустил бинокль. Всадники вернулись в каравану. Тот продолжал движение со скоростью больного осла. Если все будет идти своим чередом, то к вечеру караван окажется в том самом удобном месте, что выбрал для нападения Абдула.

Разведчик сполз за холм, с которого наблюдал за караваном. Взял под уздцы стреноженного коня, быстро распутал его и вскочил в седло. Но он никак не мог выкинуть из головы странную поездку трех всадников, опередивших караван. Надо будет рассказать об этом Абдуле.

Коммодор Дуэйн Стрикленд, капитан линейного корабля «Бенбоу», сопровождающего десантную эскадру, снял форменную фуражку и прошел рукой по вспотевшим волосам. Машинально отметил, что они изрядно поредели за последнее время. Да и седины в них прибавилось. Последнее он все чаще замечал в зеркале во время утреннего туалета. Что поделать, даже великолепных лондонских денди не щадит время.

И эта сомнительная операция прибавила ему седых волос. Конечно, он бы ни за что не взялся оспаривать приказы Объединенного адмиралтейства, однако честь офицера флота восставала против этого. Возить левантийских бандитов к берегам Русской империи, да еще и спустив флаги, будто какие-то пираты. Это просто немыслимо. Ничего подобного КЕС не позволяла себя даже в войну русских с султанатом. А уж забивать трюмы не только транспортных судов, но и его линкора, этими грязными башибузуками. Выдавать им новенькие винтовки Ли-Метфорд, а ведь те поступили на вооружение далеко не всех полков британской армии. Все это попахивало новой войной.

Начнется она на вечно неспокойных Балканах, а вот что будет дальше, загадывать коммодор просто боялся. Слишком уж давно маячил на горизонте призрак чудовищной мировой войны. И вроде бы, как солдат ее величества королевы Виктории, коммодор Стрикленд должен радоваться ей, ведь эта война должна наконец позволить именно Британии занять место, положенное ей от Бога. Вот только скольким это будет стоить жизни. Сколько прольется крови. И не только вражеской, но и британской. А это уже никак не могло радовать Стрикленда.

Ведь некстати коммодор вспомнил о своих племянниках, которым сейчас было по четырнадцать лет. И воевать в самом скором времени придется именно им, а не седеющему лондонскому денди, который благодаря успешно выполненной операции по транспортировке башибузуков вполне может занять мягкое кресло в Адмиралтействе. Британском, а не Объединенном, но и это неплохо. Для начала.

— Старший помощник, — обернулся коммодор к коммандеру Шарку, — прикажите вымыть трюмы, где сидели эти чертовы башибузуки. Мне кажется, что «Бенбоу» провонял ими, словно алжирская галера.

Глава 3

Лагерь мы разбили на очень неудачном месте. Слишком открытое. Тут нас легко окружить. Взять в клещи и прикончить. Но выбирать не приходилось. Дорога на Симферополь шла по бескрайним таврическим степям. Хотя и врагов будет видно издалека.

— Жаль нет у нас кольев, — посетовал заведующий разбивкой лагеря капитан Муштаков, — как у римлян заведено было.

— Вы тоже чувствуете себя неуверенно, капитан? — спросил я у него.

Муштаков только кивнул в ответ. Он не хотел озвучивать собственные подозрения.

— И что за место этот Крым-Кырым? — бурчал себе под нос Негодяев, глядя, как его денщик споро ставит палатку. — Сколько лет тут война идет, а все никак окончательно усмирить его не могут. Еще при Анне Иоанновне сюда Миних ходил. Потом князь Потемкин. Татар, турок, ногайцев гоняли отсюда. Но нет же. Никак тут не успокоится все.

Собственно, поручик был во всем прав. Он говорил то, что я, например, только думал. Мысли эти мне совсем не хотелось облекать в слова.

— Петро, — бросил тем временем Негодяев, — подавай сюда мою лапу. С ней я уверенней себя чувствовать буду.

— Да погодили бы, вашбродь, — раздался из-под полога палатки голос Петра, негодяевского денщика. — Вот сейчас я вам палатку поставлю, а как вещички ваши распаковывать станем, так и достану лапу вашу окаянную.

— Что б ты еще в технике понимал, — рявкнул на него поручик. — Пошевеливайся давай. Ставь палатку — и подавай мне руку.

Я не понял тогда, о какой руке он толкует.

Но вот денщик Петро установил-таки его палатку. После этого он нырнул в здоровенный сундук, где хранились вещи поручика. Надо сказать, вещей этих у молодого офицера было достаточно много. Покопавшись в сундуке, Петро извлек на свет божий длинный ящик с клеймом Сестрорецкого оружейного завода. Подал его Негодяеву.

Тот уложил ящик на плоскую крышку сундука. Открыл. Я находился достаточно далеко, а потому не сразу увидел, что же лежит внутри таинственного ящика. Негодяев вынул оттуда нечто вроде протеза, который заменял правую руку генерала Радонежского. Однако это был скорее доспех или что-то в этом роде. Негодяев надел его прямо поверх кителя. С помощью денщика закрепил ремнями.

Следом за рукой Негодяев вынул из ящика револьвер. И что это было за оружие! С длинным стволом, мощной рукояткой и барабаном патронов на восемь — никак не меньше. Негодяев взял его рукой, закованной в сталь. В вырезы на рукоятке револьвера точно легли пальцы с металлическими накладками. Переломив револьвер, Негодяев левой рукой стал заряжать его патронами невероятного калибра.

Все офицеры подошли поближе к нему, чтобы разглядеть и руку, и револьвер.

Если честно, я слышал о таких вот руках. Их разрабатывало для Сестрорецкого оружейного завода товарищество инженеров «Богомолов и К⁰». Они должны были прийти на смену старым протезам, которые ставили сейчас солдатам и унтерам, чтобы вернуть в строй. Однако был и такой вариант, что надевается на здоровую руку. Их собирались вводить в инженерных частях, ведь благодаря таким вот искусственным рукам сила человека значительно увеличивалась.

Вроде бы даже Сестрорецкий завод в скором времени должен был начать массовое производство.

А вот столь мощный револьвер мне видеть приходилось впервые.

— Какой у него калибр? — поинтересовался у Негодяева генерал Радонежский.

— Пять линий, [8] — с оттенком гордости произнес поручик. — Разработан как дополнение к руке. Отдача такая, что если стрелять без усиливающей суставы руки, она переломает все кости. Зато одной пулей можно запросто двух человек прошить насквозь!