Роковое ухо, стр. 9
Два оставшихся дня он щедро раздавал возле храмов и на базарах милостыню, а ночами молился Белу.
И вот приблизилась долгожданная третья полночь. Стоя возле шкафа, Агизар облачался в темный халат и кожаные туфли, прикидывая, сколько слуг взять с собой, чтобы унести сокровища. Решив захватить пятерых, он захлопнул створки шкафа и поспешил к выходу…
Развалины зловеще темнели на фоне звездного неба, черная труба торчала выше зубчатого края городской стены. Ювелир велел слугам ждать у ограды, сам же, пройдя по знакомым дорожкам сада и залам особняка, вскоре оказался в темном коридоре, возле закрытой двери, ведущей в комнату с круглым очагом.
Из замочный скважины пробивался неяркий зеленоватый свет и слышалось какое-то невнятное бормотание. Агизар приник ухом к отверстию, прижал его покрепче, и только тогда разобрал слова мага, говорившего:
– …и освободит дух твой из заточения на Серых Равнинах. Что же ты медлишь, Фларенгаст, или раздумал выполнять обещание? Настал третья ночь, а бедняга Шелам не получил ни гроша!
Сердце ювелира затрепетало в недобром предчувствии.
Тут из комнаты долетел непонятный звук, похожий на звон бронзового колокольчика, и сейчас же голос призрака зарокотал:
– Что можешь понимать ты, смертный, в наших делах? Шелам получил половину требуемой суммы от прохвоста Агизара, который хотел обмануть его и присвоить мои сокровища. Выкинь свой плат на помойку! Ибо ювелир оказался недостойным милостей моих, хоть ты за него и ручался. Клянусь Кромом, этот старый пес навсегда лишил себя надежды осчастливить хоть одну суку… Ну, ты понимаешь, о чем я говорю, не надо подмигивать. Кстати, сейчас этот шмат дерьма подслушивает под дверью. Это нехорошо. Я сделал так, что он не сможет оторвать свое грязное ухо от замочной скважины, пока не уплатит Ловкачу Ши еще пятьдесят тысяч монет. Ну, что еще я забыл? А, вот это: да послужит сие уроком ему и назиданием потомкам его!
Душа ювелира провалилась в пятки. Он хотел бежать, но почувствовал, что ухо и в самом деле словно приросло к двери. Агизар забился, царапая ногтями створки… И тут кто-то мягко тронул его за плечо.
Скосив глаза, несчастный старик увидел в колеблющемся свете масляной лампы ухмыляющуюся рожу Шелама, державшего грязными пальцами клочок пергамента.
– Слышал, что сказал великий и ужасный Фларенгаст? – спросил оборванец и показал ювелиру длинный язык. Потом помахал у него под носом пергаментом. – Вот, тут написано: «Я, Агизар с Алмазной улицы, находясь в твердом уме и полном здравии…» Не болит ухо-то? «…Повелеваю слугам моим выдать подателю сего ровно пятьдесят тысяч монет золотом и доставить означенное золото туда, куда будет указано получателем.» Поставь-ка, почтеннейший, свою закорючку…
Обливаясь холодным потом, Агизар принял протянутое ему стило и дрожащей рукой вывел свою подпись. Он чувствовал себя словно в кошмарном сне, который никак не мог кончиться.
– И еще, – сказал Ши, – отдай-ка ты мою расписочку. Сдуру я ее тебе дал, клянусь Белом! Сам подумай, как это нищий может лишить себя подаяния, да еще за целых три дня? Так и ноги протянуть недолго.
С этими словами плут пошарил за пазухой ювелира, извлек пергамент с отпечатком своего пальца и удалился, почесываясь и хихикая.
За дверями раздался жестяной грохот: очевидно, призрак Фларенгаста провалился обратно в Нижний Мир.
Потом наступила тишина, нарушаемая лишь жалобными стонами несчастного соискателя молодости и сокровищ…
4
Приятно купать пальцы в золоте, тем более еще недавно тебе не принадлежавшем. Шейх Чилли, Ши Шелам по прозвищу Ловкач и Конан-киммериец сейчас этим делом и занимались.
Чилли предложил разделить все деньги, включая уплаченные ему Агизаром за «вызывание духа», поровну.
– Несправедливо, – сказал Конан, – ты все это придумал, значит тебе причитается большая часть.
– Золото мало что для меня значит, – отвечал Чилли, – я лишь следую своему предназначению, открытому мне мудрым пустынником. Я – орудие высшей справедливости…
– Ладно, – согласился варвар, – орудие так орудие. Не скажу, что я предпочитаю золото хорошей драке, доброй выпивке или женским ласкам, но без него жить тоже как-то кисло. Одного не понимаю: отчего было не взять побольше, коли нас допустили в закрома этого ублюдкаростовщика? Если уж говорить о высшей справедливости, то надо было просто пустить его по миру.
– Не следует лишать последнего даже самого отъявленного негодяя, – сказал Чилли, – ведь кроме груды монет у несчастного старика ничего в этой жизни не осталось. Он и так получил хороший урок, прилипнув к дверям своим длинным ухом…
– И долго ему там стоять? – спросил Ши.
– Клей, которым я намазал створки, держит достаточно крепко, и, к тому же, весьма едок. Думаю, к утру кожа с рокового уха облезет, и наш Агизар вновь обретет свободу. Поблагодарим же его и разделим его золото поровну, ибо каждый из нас потрудился на славу. Конан мужественно терпел неприятный запах светящийся краски, покрывавшей его тело, и весьма успешно изображал грозного Фларенгаста, правда иногда и сбивался с текста. Ши добросовестно дудел в спрятанные в дымоходе жестяные рожки и вовремя подал нам сигнал колокольчиком о том, что старик приложился к замочной скважине. Я же, согласитесь, весьма искусно изобразил мага…
– Кстати, хотел спросить, – перебил его киммериец, – кого ты там поминал в своих заклинаниях? Ну, Сет, Змей Вечной Ночи, это понятно, его всегда призывают стигийские колдуны, а в Черных Королевствах именуют Дамбаллахом. Треглавый Пес, кажется, стережет вход на Серые Равнины. Но кто такие эти азы и четкеры?
– Сам не знаю, – улыбнулся Чилли, – просто пришло в голову. Думаю, их вовсе не существует, как и призрака Фларенгаста.
…Шейх Чилли ошибался: старый звездочет все видел и все слышал. Когда его полуразрушенный дом опустел, весьма довольный тем, что, вопреки приказу несправедливого Субаши-Хаша имя его не забыто, зеленый призрак вышел из каменной кладки очага, взмахнул полупрозрачными руками и канул сквозь каменные перекрытия, сквозь залившую подвалы воду – вниз, вниз, к тайным убежищам своих несметных богатств.
И духи-хранители, сотканные искусством чернокнижника из душ замурованных в стены рабов Аза и Четкера, закрыли за ним невидимый людскому глазу проход.