Стеклянные цветы, стр. 84
Стащил с себя куртку.
— Давай-ка, я под тебя подсуну.
Амелия шевельнулась, пытаясь тоже сесть — он обнял ее, помог.
— Знаешь, а меньше болит. — Она замерла, словно прислушиваясь к собственным ощущениям. — Да, меньше.
Он надеялся, что не вздрогнул при этих словах; в памяти промелькнули строчки из энциклопедии: «Стихание болей нередко отмечается при переходе болезни в самую тяжелую стадию»…
— Поцелуй меня, — сказала она вдруг.
— Что? — Филипп не сразу понял, о чем она говорит.
— Поцелуй меня. Ну один разок — пожалуйста!
Он откинул ей капюшон, прикоснулся ладонью к щеке. Амелия молча смотрела на него, глаза казались на осунувшемся лице огромными.
Медленно потянулся к ней, поцеловал — и сам удивился нежности, охватившей его в этот момент. Отстранился, взглянул на нее и снова поцеловал, пытаясь вложить в этот поцелуй все то, что не мог сказать вслух: «Живи! Пожалуйста, выживи, прошу тебя!»
— Значит, я точно умру, — жалобно улыбнулась она. — Ты меня никогда раньше в губы не целовал…
— Перестань! — Филипп тоже сумел улыбнуться. — Ты же видишь, мы уже дошли. А по-настоящему я тебя еще поцелую, когда мы выберемся из всей этой истории.
И тут, словно в ответ на его слова, вдали мелькнул слабый отблеск.
— Подожди! Вон… машина! — Он вскочил — непонятно, откуда взялись силы.
Машина появилась из-за поворота и начала стремительно приближаться. Филипп сделал несколько шагов, встал посреди дороги и зажмурился от бьющего в глаза света.
Ближе… ближе… скрип тормозов — и свет, наконец, погас.
Он открыл глаза — перед ним, метрах в восьми, стоял большой оранжевый грузовик; светились подфарники, сквозь ветровое стекло смутно виднелось лицо водителя. Помахав ему рукой, Филипп медленно пошел к кабине.
Открылась дверь, мужской голос спросил по-немецки с итальянским акцентом:
— Эй, что случилось?
— Там, — голос сел, едва удавалось говорить громко, — там женщина, ее нужно в больницу, срочно.
Водитель спрыгнул вниз — щуплый, невысокий, чуть ли не на голову ниже Филиппа. Спросил деловито:
— Что, автомобильная катастрофа? — Оглянулся, ища глазами разбитую машину.
— Нет, аппендицит. Мы сверху спустились, с горы. Здесь где-то должны спасатели ждать и «Скорая помощь»…
«Скорую помощь» они увидели километрах в полутора. Машина мирно стояла на обочине рядом с микроавтобусом, возле которого виднелись люди в одинаковых ярко-оранжевых куртках.
Итальянец притормозил, высунулся из окна и выдал тираду, смысл которой сводился к тому, что больная женщина, из-за которой весь сыр-бор, у него в кабине — и может, кто-нибудь сообразит наконец, вместо того чтобы глаза на него пялить, дорогу к больнице показать?!
Через полминуты «Скорая помощь», мигая маячком, уже мчалась впереди грузовика, а забравшийся в кабину парамедик колдовал над Амелией — смерил ей пульс, давление, сделал укол в вену.
Лицо медика было бесстрастно-профессиональным, и Филипп не мог понять, что тот думает об ее состоянии. Да он и не всматривался — смотрел больше на нее, держал за руку и повторял: «Ничего, скоро уже доедем, потерпи!», пока не понял, что она его уже не слышит…
Глава двадцать четвертая
Больше Амелия до самой больницы так и не пришла в себя.
Двое санитаров положили ее на каталку и увезли. А Филипп остался в приемном покое. Ответил на несколько вопросов медсестры, сидевшей за стойкой: полное имя, возраст, нет ли каких-то хронических заболеваний или аллергии, адрес…
— Она что — правда баронесса?! — спросил итальянец-водитель грузовика. Филипп и не заметил, что он до сих пор стоит рядом.
— Да.
— Дочь барона?!
— Нет, жена. То есть вдова, барон умер в позапрошлом году.
— Пройдите в комнату для ожидающих, — вмешалась сестра за стойкой. — По коридору прямо, потом на первом повороте налево до конца.
— Пошли! — водитель дернул его за рукав.
— Сейчас, я должен позвонить ее отцу.
— Ладно, я там пока посижу. Кстати, меня Джино зовут.
— Филипп.
По телефону Трента ответил незнакомый женский голос. Филипп удивленно переспросил:
— Кристина?! — Обычно трубку брал если не сам миллионер, то его секретарша.
— Это кабинет мистера Трента. Кто его спрашивает? — Нет, голос был определенно незнакомый.
— Филипп Берк.
— Оставьте, пожалуйста, ваш номер — с вами свяжутся.
Номер был выгравирован на стенке кабины. Филипп подумал, что хорошо бы еще у кого-нибудь спросить, в каком он городе находится, когда его собеседница вдруг словно поперхнулась и быстро сказала:
— Подождите минуточку… сейчас… — И тут же, практически без паузы, заговорил сам Трент: — Слушаю, Берк.
— Здравствуйте, мистер Трент. Вы получили мое предыдущее сообщение?
— Да, я только что прилетел с Западного побережья, и мне передали, чтобы я позвонил в Швейцарию насчет дочери. Что с Мелли, что она там опять натворила?!
— Она в больнице. Скорее всего, аппендицит.
— А, ч-черт, вот оно что! Кристы нет — я без нее, как без рук. Она бы меня уже давно разыскала, а эта, новенькая… черт… — Впервые за время их знакомства Трент позволил себе выругаться. — Как ее состояние? Оперировали уже?
— Мы недавно совсем добрались до больницы. Дорога была завалена…
Филипп коротко рассказал о происшедшем — только факты, в том числе и объяснявшие, почему, вопреки мнению Цолля, он все же решился идти к шоссе, не дожидаясь спасателей. В какой-то момент, увидев проходившую мимо женщину, бросил в трубку:
— Минутку! — и обратился к ней: — Мадам, простите, как называется это место?
— Вад-Лоссенская городская больница, — без малейшего удивления ответила она. Он повторил Тренту название.
После первой вспышки эмоций миллионер заговорил в своей обычной манере — лаконично и деловито. Сказал под конец:
— Спасибо. Держите меня в курсе и позвоните, когда закончится операция.
— Никаких новостей нет, — доложил Джино, едва Филипп вошел в комнату для ожидающих.
Он кивнул, сел рядом.
— Да не волнуйтесь, все будет хорошо, — сочувственно сказал итальянец. — Хотя представляю, что бы я чувствовал, если бы моя жена сейчас в таком положении была. Мы год как поженились. Она у меня очень хорошенькая, волосы такие же светлые, как у вас. Хотите кофе? Тут, за углом, автомат есть.
Джино было двадцать семь лет. Жил он в небольшом городке рядом с Миланом, они с женой купили там квартиру. Взяли ссуду, да и помимо этого влезли в долги, зато квартира была куплена большая — что называется, «на вырост», и с красивым видом из окна.
«Вырост» — то есть прибавление семейства должно было наступить через месяц. Поскольку Аурелия, жена Джино, плохо переносила беременность, она полгода назад ушла с работы, и теперь семья жила на зарплату Джино, пусть и неплохую, но с учетом ссуды и долгов ее хватало едва-едва. Работал он в мебельной фирме — развозил продукцию по всей Европе, даже в Швеции и Англии довелось побывать. Правда, ничего толком там увидеть не успел: приехал, сгрузился и сразу обратно.
Все это Джино поведал Филиппу, решив, очевидно, скрасить беседой бесконечно тянущееся время. Говорил он по-немецки, с сильным акцентом; рассказывал со всеми подробностями — даже изобразил в лицах разговор с директором банка, у которого сумел выпросить ссуду на выгодных условиях. Все-таки сходил и принес кофе, возмущенно замахал руками, когда Филипп полез за бумажником.
Филипп был благодарен ему и за эту болтовню, и за кофе — не потому, что ему так уж хотелось этого кофе, а потому что рядом был человек, которому тоже было не все равно, останется Амелия жива или умрет.
Он слушал, кивал, даже порой о чем-то спрашивал, поддерживая беседу, но мыслями был далеко от итальянца и от его проблем. Он думал об Амелии, которая где-то в этом же здании, совсем недалеко, сейчас лежала на операционном столе. И немецко-итальянский говорок Джино не мог заглушить сверлившую изнутри голову мысль: «А если она умрет?».