Стеклянные цветы, стр. 68

— Эти дни я у сестры был, в Спрингфилде.

— Дай потом номер! Я по тебе здорово соскучилась, — Амелия хихикнула. — Даже поругаться не с кем было! Манри, как я рада вас видеть! — она сорвалась с места и устремилась к вошедшей в холл новой паре гостей.

Вокруг мелькали веселые незнакомые лица. Это Филиппа вполне устраивало — болтать «ни о чем» не хотелось, выслушивать от кого-нибудь запоздалые соболезнования по поводу Линнет тем более.

Он прошелся по обвешанным гирляндами комнатам, полюбовался на огромную елку, украшенную гранеными хрустальными колокольчиками и шарами; попросил в баре белое вино и вышел с бокалом на балкон. Отсюда просматривалась подъездная дорожка и голубые олени перед входом. Было тихо, как бывает лишь зимой, когда свежевыпавший снег словно поглощает звуки. Лишь порой снизу слышался приглушенный шелест шин, хлопок двери машины и повторяющиеся «Сюда, сэр!» или «Прошу вас, мэм!».

Амелия выскользнула на балкон, веселая и разрумянившаяся, тоже с бокалом в руке.

— Ах, вот ты где! Ты за каким столом сидишь — за восьмым?! А я за первым, с папой. После ужина ты должен со мной потанцевать!

— Ты же знаешь…

— Ты что, забыл — хозяйке дома отказывать не положено!

— Иди в дом, простудишься! Ты же сверху вся голая!

— Снизу тоже! — беззастенчиво хихикнула она. — Под это платье белье не полагается надевать, только чулки на подвязках. Вот пообещаешь, что потанцуешь — сразу уйду!

— Потанцую.

— Три раза!

— Ладно, три, вымогательница! — рассмеялся Филипп.

— То-то же! — хихикнула она, убегая.

Следующий раз Амелия объявилась в конце ужина. Филипп как раз думал, не взять ли к кофе кусочек орехового безе, когда она побарабанила его пальцами по плечу.

— Тук-тук! Ну ты что — еще не кончил?! Мы же танцевать собирались!

Не просить же прилюдно хозяйку дома, чтобы она пошла прогуляться и дала ему спокойно допить кофе! Поэтому он сделал последний глоток и встал.

— Ладно, пойдем.

Баронесса тут же ухватила его под руку.

— Только учти — весь вечер я с тобой танцевать не смогу! — сообщила она уже в бальном зале. Филипп проглотил вертевшийся на языке ответ: что вообще-то никто ее об этом и не просил.

Фейерверк был великолепный: переливающиеся огненные струи, разноцветные вспышки, похожие на диковинные астры, и под конец — золотой дракон с развевающейся алой гривой. Увидев его, высыпавшие на балкон гости вначале онемели и лишь затем разразились восторженными криками.

Филипп представил себе, как визжала бы от счастья Линни, если бы увидела такое зрелище. И Линнет… Искра боли внезапно кольнула сердце, пробежала по спине мурашками, так что он невольно вцепился пальцами в холодные чугунные перила балкона. Вспомнилась последняя новогодняя вечеринка, на которой они были вместе: в полночь вдали загрохотало, кто-то крикнул: «Фейерверк!» — и все выбежали на крыльцо. Чтобы Линнет было лучше видно, он поднял ее и посадил себе на плечо. Она смотрела в расцветающее яркими вспышками небо, смеялась и то и дело спрашивала: «Тебе видно? А тебе не тяжело?».

Смеялась… смотрела… держала за руку… — все в прошедшем времени. Больше ее не будет никогда. Никогда…

В соседней с бальным залом комнате Филипп обнаружил небольшой бар. Присел у стойки, попросил рюмку арманьяка, потом — кофе и снова арманьяк.

Ароматная янтарная жидкость пощипывала язык и не то чтобы пьянила, а просто постепенно возникло ощущение, что нет ни прошлого, ни будущего, только этот бар, деревянная полированная стойка, легкий запах сигаретного дыма — маленький островок реальности в пустоте.

Из «безвременья» его бесцеремонно вырвала возникшая перед носом баронесса:

— Правда, шикарный фейерверк получился?! Пошли потанцуем еще!

Обещанные три танца она уже получила, поэтому он смог с чистой совестью сказать:

— Не хочу.

— Ты что — пьяный?!

Филипп покачал головой. Он не был пьян — во всяком случае не настолько, чтобы не смог вести машину. Вопрос только, куда вести? В Спрингфилд, чтобы с утра пораньше выслушивать очередные попреки Эдны, что он полночи топал и не давал спать? Или, может, домой, в Бостон?

— Что ты пьешь? Дай лизнуть! — она выхватила у него из-под руки рюмку с арманьяком, глотнула и скривилась. — Б-рр! Нет, вермут лучше. Слушай, а кенгуру твоей дочке понравился?

— Да, — сам того не желая, усмехнулся Филипп, — она его всюду с собой таскает. А твоя черепашка (зорко взглянул в глаза — не промелькнет ли там скрытое ехидство?)… твоя черепашка ее просто очаровала!

— Правда? — По лицу баронессы расплылась неподдельная широкая улыбка.

Он надеялся, что она вот-вот отстанет, упорхнет куда-нибудь по своим делам. Но Амелия вместо этого присела на соседний табурет.

— Чего ты такой квелый?

— Я не квелый. Просто помолчать хочется.

— Слушай, а может, махнем куда-нибудь?!

— Че-его?! Куда еще?

— Здесь все уже скоро расходиться начнут, а я даже толком не потанцевала. Можно в какой-нибудь ночной клуб поехать!

Филипп скривился, показывая, что даже обсуждать эту бредовую идею не собирается. Но сам подумал — а может, действительно, несколько часов пересидеть в ночном клубе или в каком-нибудь баре? Пока туда-сюда — как раз получится, что в Спрингфилд он попадет к завтраку.

Только, разумеется, одному, без Амелии. До восьмого он выходной, пусть ищет себе чичисбея в другом месте (словечко-то какое поганенькое незнамо откуда выплыло: чичисбей…)

Он решительно кивнул собственным мыслям — и тут обнаружил, что табурет напротив пуст. Убежала… ну и хорошо, не придется нудно спорить и объяснять, почему он не хочет с ней никуда ехать.

— Двойной эспрессо, пожалуйста, — попросил он бармена.

— И?.. — выразительно взглянул тот на опустевшую рюмку.

— Нет, спасибо. Может, у вас найдется стакан холодного молока?

Бармен без малейшего удивления кивнул:

— Да, сэр, сейчас я узнаю.

Подошел к прикрепленной на стенке коробочке переговорника, неразборчиво произнес несколько слов. Не прошло и трех минут, как официант в темно-красном смокинге принес на подносе высокий запотевший стакан.

Несколько глотков ледяного молока очистили голову от хмельного ступора так, как не удалось бы никакому кофе. Филипп пожалел, что не попросил сразу два стакана.

Ладно, хорошего понемножку! Теперь можно двигаться…

Амелия появилась из-за угла, будто специально дожидалась этого момента; поверх платья на ней была пелерина из белоснежного меха. Подошла и покрутилась, будто манекенщица.

— Красиво, правда? Это мне папа на Рождество подарил. Ну, пошли?!

— Куда?

— В ночной клуб! Да, вот возьми. — Выпростала из-под пелерины руку — в ней была пластиковая сумочка, голубая с белыми снежинками. — Это тебе.

— Когда это я тебе сказал, что поеду с тобой в ночной клуб? — перебил он.

— Филипп?! — глаза ее от удивления, казалось, стали еще больше. — Ты что, совсем пьяный, не помнишь ничего? Мы с тобой здесь сидели, я тебе сказала: «Поехали в ночной клуб!» — ты немного подумал, кивнул, и я пошла одеваться!

За последние месяцы Филипп научился более-менее различать, когда Амелия блефует, а когда говорит правду. Сейчас на вранье было не похоже.

— Я и папе уже сказала, что с тобой еду! — обиженно добавила она. — И… это тебе подарок к Рождеству! — потрясла сумочкой со снежинками. — Чего ты?!

Конечно, можно сказать ей, что он никуда не поедет, а Тренту, если спросит, объяснить, что они с Амелией друг друга просто не поняли. Но объясняться будет очень неприятно. Да еще этот чертов подарок…

— Да нет, ничего. Ладно, поехали! — Взял у нее из руки сумочку, выдавил из себя улыбку. — Спасибо.

— Сейчас, в машине посмотришь! — просияла баронесса. — И для твоей девочки там тоже кое-что есть!

Глава семнадцатая

Рождественским подарком для него оказались запонки из гематита, прямоугольные, с узенькой полоской крохотных рубинов, пересекающей наискосок серую блестящую поверхность. И такая же булавка для галстука.