Стеклянные цветы, стр. 56
— Я так понимаю, что ты никуда в ближайшее время ехать не собираешься? — поинтересовался он. — Тогда я пойду пару часов посплю.
— Там же Рене! — возмущенно напомнила баронесса.
— Я в гараже посплю, в машине, — терпеливо объяснил Филипп. Понятно, что пристроиться где-нибудь на диване в гостиной не выйдет — если горничные найдут его там, то будут судачить об этом несколько дней.
— Да чего ты — спи здесь! — предложила Амелия, кивая на свое серебристо-розовое ложе. — Места хватит. Я тоже, кстати, часика три подремать не прочь.
С одной стороны, на кровати спать, конечно, удобнее, чем в машине, с другой…
— Не бойся, я на тебя кидаться не собираюсь! — заметив его колебания, ехидно сморщила нос Амелия. — Хотя… — Скорчила рожу, оскалилась и щелкнула зубами, подняв к плечам руки и подрыгав полусогнутыми пальцами — все это, очевидно, означало готовую наброситься кошку. — Р-рр! Вот сейчас кушу!
— А ну тебя! — невольно рассмеялся Филипп и встал.
Поворачиваться боком к расшалившейся баронессе, как выяснилось, не следовало.
— Р-рр! — Неожиданно она налетела на него, пихнула так, что, не удержав равновесия, он плюхнулся на постель. — Р-рр!!! — Амелия одним прыжком оказалась рядом и, стоя на коленях, торжествующе потрясла над его головой растопыренными «когтями». — Сдавайся!
— Ах, вот как?!
Оба ее запястья мгновенно оказались зажаты в его руке, еще секунда — и баронесса рухнула ничком на кровать, а Филипп навалился сверху, полный намерения шлепнуть ее пару раз по заду — несильно, лишь для острастки…
И тут она перестала вывертываться, так внезапно, что уже занесенная над ее попкой ладонь застыла в воздухе. Потом все-таки опустилась — но не шлепнула, а погладила.
От растрепанной светлой гривы, в которую он уткнулся лицом, пахло розами.
«Что я делаю?!» — пронеслось в голове.
Какая-то неведомая сила помогла ему рывком оказаться на ногах. Когда Амелия повернула голову, он встретил ее взгляд с усмешкой.
— Учти, станешь еще задираться — отшлепаю и не посмотрю, что баронесса!
— Подумаешь! — протянула она, поднимаясь. — С маленькой справился!
— Это ты-то — маленькая?! Ладно, надеюсь, у тебя одеяло еще одно найдется? — Он снял пиджак и пристроил его на спинке кресла.
Сердце колотилось, и запах роз все еще стоял в ноздрях.
— Можешь взять плед на кресле.
Амелия стянула лифчик и отбросила в сторону. Через секунду туда же полетели трусики, а сама она направилась в сторону ванной.
Филипп уже успел задремать, когда кровать содрогнулась от плюхнувшегося на нее увесистого тела.
— Эй, пусти, ты на одеяле лежишь!
Он приподнялся, одеяло выскользнуло; баронесса повозилась, устраиваясь за его спиной, и прислонилась к нему теплым боком.
— Интересно, что это все-таки за мужик?! — полусонный Филипп не сразу понял, что она снова говорит о подруге. — Я ее спрашиваю: «А если он не приедет?!» Плечами пожимает, отвечает: «Не знаю». На самом деле наверняка знает, просто говорить не хочет. Она вообще такая, вроде тихая и мягкая — но если в голову что-то вбила, переубедить ее невозможно.
— Вы с ней очень разные.
— Ты неправ, — Амелия, как обычно, поняла все по-своему. — Рене очень хорошенькая — просто подать себя не умеет. Я ей сто раз об этом говорила.
— Ладно, давай спать, а?
Баронесса недовольно хмыкнула, но заснула быстро, как зверек — не прошло и минуты, как из-за спины Филиппа донеслось равномерное еле слышное посапывание.
Он не стал объяснять ей, что имел в виду другое — то, о чем невольно подумал, когда Рене поздоровалась с ним и улыбнулась посиневшими дрожащими губами: интересно, сколько поколений аристократов должно было родиться и умереть, чтобы промокшая, перепуганная и еле держащаяся на ногах женщина могла так улыбнуться — и так протянуть руку…
Глава десятая
В полдень, едва ушли горничные, Бруни побежала проверять, не проснулась ли Рене.
Как выяснилось, проснулась. Лежала, читала детектив и чувствовала себя вполне нормально. Так что Бруни быстренько приволокла ей завтрак, сама перекусила за компанию — и повела показывать дом. Ока еще с ночи предвкушала это удовольствие!
За эти годы она не раз приглашала Рене в гости, но та каждый раз говорила, что приедет позже, сейчас неудобно… теперь понятно, почему! Этот гад Виктор, оказывается, ее не отпускал. Причем добро бы ревновал — так нет, просто из вредности не разрешал никуда одной ездить!
Зато теперь Рене ахала, восхищалась, задирала голову, разглядывая витражи, и трогала лепестки стоявших в вазах цветов. Чувствовалось, что ей все тут страшно нравится.
Под конец Бруни повела ее в мастерскую, показала свое оборудование и «выставку цветов».
— Ты можешь мне цветочек какой-нибудь дать… на счастье? — попросила вдруг Рене. — Как тогда, помнишь — перед экзаменом!
Еще бы не помнить! В школе Рене перед экзаменами всегда страшно мандражировала, даже есть толком не могла. И в один прекрасный день Бруни. не зная, чем еще помочь, подарила ей «талисман» — зеленый листик, сделанный из бутылочного осколка. Сказала: «Приколи к воротнику, на счастье!». Рене так и сделала — и сдала на шестерку, и потом на все экзамены приходила с этим листиком, приколотым на лацкане форменного жакета.
На этот раз Бруни выбрала в качестве талисмана цветок — анютины глазки — фиолетово-бархатистый, с переходом к голубому на концах лепестков и с золотыми бусинками вместо тычинок. Включила горелку, приделала застежку, чтобы получилась брошка, и посоветовала Рене купить при случае к этой брошке серый костюм, желательно светлый, жемчужного оттенка — получится очень красиво.
Потом они еще немного посидели в спальне и поболтали; Бруни рассказала про Кемера и статьей в журнале, конечно, похвасталась. Хотела сбегать в кабинет, принести журнал и показать, но решила, что можно и потом… вот уж воистину — никогда ничего не стоит на потом откладывать!
Стоило ей упомянуть бассейн, как у Рене аж глаза загорелись — оказывается, по милости мужа и этого удовольствия она тоже последние несколько месяцев была лишена. Поэтому Бруни немедленно подобрала ей купальник и повела плавать.
Почти сразу туда же прибежал и Эрни. Они втроем поиграли в мяч и только по настоящему разыгрались, как в дверном проеме обрисовался Филипп. Выразительно мотнул головой — мол, иди сюда, дело есть.
Рене тоже заметила его, глаза ее стали тревожными.
Бруни беззаботно улыбнулась:
— Это меня к телефону. Наверняка Клара звонит — Эрни сегодня уезжать, а она, небось, номер рейса забыла!
— Мама вечно все забывает и теряет, — вовремя встрял Эрни. — Недавно поставила машину на стоянке — и забыла, на каком этаже! Пять этажей обегала, пока нашла!
— Играйте без меня, я через минуту вернусь, — Бруни отпасовала Рене мяч и скользнула к лесенке.
Филипп ждал в коридоре. Доложил, что несколько минут назад в калитку позвонил человек, подходящий под описание, которое Рене дала своему таинственному другу: выше среднего роста, худощавый, с темными волосами. На вопрос, кто он такой, мужчина ответил, что приехал к мадемуазель Рене. Филипп провел его в гостиную второго этажа, сейчас этот тип сидит там и ждет. Судя по выговору, он француз — скорее всего, парижанин.
Бруни наскоро причесалась, набросила халат (застегивать не стала — ясно же, что когда у мужика отвисает челюсть, то и язык легче развяжется) и побежала смотреть, кто это такой.
Мужик действительно пребывал в гостиной — долговязый и длинноносый, с усиками, волосы с проседью. Стоя у стены, он с интересом разглядывал цветочную композицию на мраморном столике, собирался даже потрогать, но при появлении Бруни отдернул руку.
Они пару минут поговорили — мужчина утверждал, что Рене звонила ему этой ночью и просила приехать. Так что, делать нечего — пришлось вести его в бассейн, на «опознание». Филипп шел следом, при малейших признаках испуга со стороны Рене готовый прихватить гостя и увести обратно в гостиную, а там пригрозить полицией и выяснить, кто он.