Три повести о Малыше и Карлсоне. Художник А. Джаникян, стр. 48

– Нулле, рас нет! – закричал Филле.

Он хотел сказать: «Рулле, нас нет», но когда он пугался, он всегда путал буквы в словах.

– Ксорее в робгарде! – скомандовал он, и они оба спрятались в гардеробе и притворили за собой створку, словно их и не было вовсе.

– Филле и Рулле нет дома, они просили передать, что их нет, они ушли! – раздался вдруг испуганный голос Филле.

Карлсон и Малыш вернулись назад и снова уселись на крыльце, но Малышу уже не было так весело, как прежде: он думал о том, как трудно обеспечить безопасность Карлсона, особенно когда рядом живут такие типы, как Рулле и Филле. А тут ещё в доме будут фрёкен Бок и дядя Юлиус… ах да, он ведь совсем забыл рассказать об этом Карлсону!

– Слушай, Карлсон… – начал Малыш.

Но Карлсон его не слушал. Он вовсю уплетал булочки и запивал их соком из маленького голубенького стаканчика, который прежде принадлежал Малышу, – он подарил его Карлсону три месяца тому назад на его прошлый день рождения. Карлсон держал стаканчик обеими руками, как держат маленькие дети, а когда всё выпил, стал его катать по полу, тоже как это делают маленькие дети.

– Ой! – вырвалось у Малыша, потому что это был маленький голубой стаканчик и ему не хотелось, чтобы он разбился.

Но он и не разбился: Карлсон очень ловко придерживал его большими пальцами ног. Дело в том, что Карлсон снял башмаки и из его драных носков в красную полоску торчали большие пальцы.

– Послушай, Карлсон… – снова начал Малыш.

Но Карлсон его тут же перебил:

– Вот ты умеешь считать. Прикинь-ка, сколько стоят мои большие пальцы, если всего меня оценили в десять тысяч крон.

Малыш рассмеялся:

– Не знаю. Ты что, продавать их собираешься?

– Да, – сказал Карлсон. – Тебе. Уступлю по дешёвке, потому что они не совсем новые. И, пожалуй… – продолжал он, подумав, – не очень чистые.

– Глупый, – сказал Малыш, – как же ты обойдёшься без больших пальцев?

– Да я и не собираюсь обходиться, – ответил Карлсон. – Они останутся у меня, но будут считаться твоими. А я их у тебя вроде как одолжил. – Карлсон положил свои ноги Малышу на колени, чтобы Малыш мог убедиться, насколько хороши его большие пальцы, и убеждённо сказал: – Подумай только, всякий раз, как ты их увидишь, ты скажешь самому себе: «Эти милые большие пальцы – мои». Разве это не замечательно?

Но Малыш решительно отказался от такой сделки. Он просто пообещал отдать Карлсону свои пятиэровые монетки – все, что лежали в его копилке. Ему не терпелось рассказать Карлсону то, что он должен был рассказать.

– Послушай, Карлсон, – сказал он, – ты можешь отгадать, кто будет за мной присматривать, когда мама и папа отправятся путешествовать?

– Я думаю, лучший в мире присмотрщик за детьми, – сказал Карлсон.

– Ты что, имеешь в виду себя? – на всякий случай спросил Малыш, хотя и так было ясно, что Карлсон имел в виду именно это.

И Карлсон кивнул в подтверждение.

– Если ты можешь мне указать лучшего присмотрщика, чем я, получишь пять эре.

– Фрёкен Бок, – сказал Малыш. Он боялся, что Карлсон рассердится, когда узнает, что мама вызвала фрёкен Бок, когда лучший в мире присмотрщик за детьми находился под рукой, но, странным образом, Карлсон, напротив, заметно оживился и просиял.

– Гей-гоп! – Вот и всё, что он сказал. – Гей-гоп!

– Что ты хочешь сказать этим «гей-гоп»? – с каким-то смутным беспокойством спросил Малыш.

– Когда я говорю «гей-гоп», то я и хочу сказать «гей-гоп», – заверил Карлсон Малыша, но глаза его подозрительно заблестели.

– И дядя Юлиус тоже приедет, – продолжал Малыш. – Ему нужно посоветоваться с доктором и лечиться, потому что по утрам у него немеет тело.

И Малыш рассказал Карлсону, какой тяжёлый характер у дяди Юлиуса и что он проживёт у них всё время, пока мама и папа будут плавать на белом пароходе, а Боссе и Бетан разъедутся на каникулы кто куда.

– Уж не знаю, как всё это получится, – с тревогой сказал Малыш.

– Гей-гоп! Они проведут две незабываемые недели, поверь мне, – сказал Карлсон.

– Ты про кого? Про маму и папу или про Боссе и Бетан? – спросил Малыш.

– Про домомучительницу и дядю Юлиуса, – объяснил Карлсон.

Малыш ещё больше встревожился, но Карлсон похлопал его по щеке, чтобы ободрить.

– Спокойствие, только спокойствие! Мы с ними поиграем, очень мило поиграем, потому что мы с тобой самые милые в мире… Я-то во всяком случае.

И он выстрелил над самым ухом Малыша, который от неожиданности даже подпрыгнул на месте.

– И бедному дяде Юлиусу не придётся лечиться у доктора, – сказал Карлсон. – Его лечением займусь я.

– Ты? – удивился Малыш. – Да разве ты знаешь, как надо лечить дядю Юлиуса?

– Я не знаю? – возмутился Карлсон. – Обещаю тебе, что он у меня в два счёта забегает, как конь… Для этого есть три процедуры.

– Какие такие процедуры? – недоверчиво спросил Малыш.

– Щекотание, разозление и дуракаваляние, – серьёзно сказал Карлсон. – Никакого другого лечения не потребуется, ручаюсь!

А Малыш с тревогой глядел вниз, потому что из многих окон стали высовываться головы – видно, люди хотели выяснить, кто это стреляет. И тут он заметил, что Карлсон снова заряжает пистолетик.

– Не надо, Карлсон, прошу тебя, – взмолился Малыш. – Не стреляй больше!

– Спокойствие, только спокойствие, – сказал Карлсон. – Послушай, – продолжил он, помолчав, – я вот сижу и обдумываю одну вещь. А как по-твоему, может ли домомучительница тоже страдать онемением тела?

Но прежде чем Малыш успел ответить, Карлсон, ликуя, поднял руку с пистолетом над головой и выстрелил.

Резкий звук прокатился по крышам и замер. В соседних домах загудели голоса: то испуганные, то сердитые, а кто-то крикнул, что нужно вызвать полицию. Тут Малыш совсем вышел из себя. Но Карлсон сидел с невозмутимым видом и жевал булочку, уже последнюю.

– Чего это они там расшумелись? – недоумевал он. – Разве они не знают, что у меня сегодня день рождения?

Он проглотил последний кусочек булочки и запел песню, милую песенку, которая так хорошо звучала летним вечером.

Карлсон – первый ученик

В тот вечер, когда мама и папа отправились в путешествие, косой дождь барабанил по стёклам и гудел в водосточных трубах. Ровно за десять минут до их отъезда в квартиру ворвалась фрёкен Бок, промокшая до нитки и злая как собака.

– Наконец-то! – прошептала мама. – Наконец-то! Она целый день прождала фрёкен Бок и теперь, конечно, нервничала, но фрёкен Бок этого не заметила.

– Я не могла прийти раньше. И в этом виновата Фрида, – хмуро сказала она.

Маме надо было о многом поговорить с фрёкен Бок. Но времени на это уже не было: у подъезда их ждало такси.

– Главное, заботьтесь о мальчике, – сказала мама со слезами на глазах. – Надеюсь, с ним ничего не случится за время нашего отсутствия.

– При мне никогда ничего не случается, – заверила фрёкен Бок, и папа сказал, что он в этом не сомневается.