Освобожденный Франкенштейн, стр. 32

Я увидел, что Йет с трудом поднялся на ноги и, не спуская полных ужаса глаз с чудища, переместился поближе к ведущей вниз лестнице. Очутившись там, он вытащил из-под полы огромное ружье, короткий ствол которого заканчивался раструбом, — это, наверное, был мушкетон, — и направил его на чудовище.

Инстинктивно я бросился на пол. Монстр обернулся. Он вскинул одну руку и громко закричал, когда ружье выстрелило.

Грохот и дым заполнили комнату.

Йет кубарем скатился по лестнице.

— Ты убил моего хозяина! А теперь ты ранил меня! — вскричал монстр.

Одним прыжком он вскочил на ноги и ринулся в погоню, бросившись вниз по лестнице за кричащим от ужаса Йетом.

Шум подействовал на Франкенштейна. Он застонал и пошевелился.

Сообразив, что через минуту он очнется, я плеснул остатки вина ему в лицо, чтобы поскорее привести в себя, и устремился обратно в лабораторию.

До конца ночи здесь явно должно было произойти убийство, и мне хотелось убраться отсюда подобру-поздорову. Я с треском захлопнул за собой дверь, но изнутри на ней не оказалось ни одного засова — впрочем я и не воображал, что какой-либо засов способен задержать горящее жаждой мести чудовище.

Женщина по-прежнему лежала там, уставившись водянистыми глазами куда-то вдаль, словно дожидаясь, что ее оттуда позовут. Я прошел мимо нее и схватил стремянку, которой Виктор пользовался, чтобы добраться до верхних полок.

Вытащив ее на середину комнаты, я вскарабкался на нее и, ухватившись за край светового люка, через который чудовище проникло внутрь, подтянулся и пролез в него.

Сколь сверхъестественно силен ни был бы монстр, я не мог себе представить, чтобы он сумел взобраться по отвесной наружной стене башни.

Значит, он сделал себе лестницу. Разве не упоминал Виктор о такой возможности?

На крыше царили леденящая стужа и непроглядный мрак, хотя повсюду лежал снег.

Нервничая, я двинулся вперед, неуверенно тыкаясь в зубцы стены, пока наконец не наткнулся на торчащую жердь. Это и была лестница. Только ужас, что меня схватит чудовище — я так и видел, как оно скидывает меня с крыши, — и заставил меня перелезть через край и попытаться нащупать в пустоте первую ступеньку лестницы. Но я ее нащупал и быстро, как только мог, начал спускаться вниз, хотя и с трудом, поскольку ступеньки отстояли друг от друга почти на метр.

Наконец я очутился на земле — почти по колено в свежевыпавшем снегу.

Первым делом я оттолкнул огромную лестницу от стены, так что она, с треском разламываясь на куски, повалилась на деревья. Потом, обогнув башню, приблизился к воротам и затаился там, с мучительным предчувствием вслушиваясь, что происходит внутри.

Изнутри доносились звуки ударов. Звяканье металла, будто кто-то отодвинул засов. Настежь распахнулась маленькая дверка в огромных воротах.

Появился Йет, он покачивался, словно пьяный, и сжимал рукой плечо.

К тому времени мои глаза уже привыкли к темноте. Я прятался за деревом, но мне был достаточно хорошо виден его бочонкообразный силуэт. Позади него нечто пробивалось через дверь. Чудовище. Я инстинктивно отбежал на пару деревьев подальше. Йет замер на прогалине словно в нерешительности. Он скользнул к ближайшему дереву — по счастью в нескольких метрах от того места, где прятался я, — и повернулся к башне.

Тут я понял, что он ранен и не может бежать, и заметил в руке у него меч.

Монстр по-прежнему пытался протиснуться в слишком узкую для его огромного туловища дверь. Рыча от ярости, он выламывал добротную обшивку.

Под его напором дверная коробка с жутким треском рухнула. Он прорвался наружу и в мгновение ока пересек прогалину, отделявшую его от Йета.

Йету хватило времени на один удар. Возможно, это была сабля. Я увидел, как тускло блеснуло широкое лезвие, услышал удар по рукаву шинели чудовища.

Из груди монстра вырвался яростный вопль. Он не дал Йету времени ударить во второй раз.

Сначала он швырнул его головой в сугроб. Затем в бешенстве вспрыгнул на него сверху и схватил за горло — как когда-то, должно быть, схватил и маленького Уильяма. И Йет мог оказать чудищу не больше сопротивления, чем Уильям.

Через миг монстр выпрямился и, едва заметно пошатываясь, направился назад к темной башне. Позади него на снегу лежало безжизненное тело Йета.

21

— Ты опять убил! — вскричал Виктор Франкенштейн.

Он стоял на пороге выломанных дверей лицом к лицу с монстром — еще одна тень в череде теней. Со своего места я мог различить лишь его отточенный профиль, слегка затуманенный темнотой и страстью.

Чудовище замерло перед ним. — Хозяин, почему ты выставляешь в ложном свете каждый мой поступок? Я напал на твоего слугу только потому, что решил, что он убил тебя. Твоя собственность и твои слуги, как ты прекрасно знаешь, священны для меня! Будь благосклонен к тому, что молвлю, — не своей ль заменой ты сотворил меня?

— Прекрати цитировать мне свои Мильтоновы писания! Ты осмеливаешься сказать это, Изверг, и притом угрожаешь жизни моей невесты?

На это монстру было нечего ответить, и он замер в молчании. Они так и застыли; некоторым образом они общались друг с другом, со своего наблюдательного пункта я почувствовал, что их связывают узы необходимости.

Возможно, монстр был неподвластен никакому господству, но Франкенштеин, будучи человеком, не мог не предпринять попытки.

— Ты увещеваешь меня, злобное отродье, когда твои руки еще влажны от крови моего брата Уильяма. Я знаю, ты — причина его смерти, что бы ни говорил на сей счет суд.

Тогда монстр заговорил своим безутешным голосом:

— Ты должен придерживаться решений суда, ибо волей-неволей подпадаешь под человеческое правосудие. Не так обстоит дело со мной, ведь я обделен человечностью. Скажу лишь, что, ошеломленный и смущенный своими неудачами, как некогда Искуситель, через Уильяма я нанес удар по тебе. Для меня он был еще одним твоим отродьем, совсем как я сам.

— И свое мерзкое деяние ты переложил на другого.

На это монстр издал смешок, подобный взвизгу побитой ищейки.

— Я сорвал медальон с окровавленной шеи твоего брата и подсунул его в карман горничной, пока она спала. Если ее за это повесили, в этом заслуга людской системы правосудия!

— За эту дьявольскую жестокость тебе сполна воздается, будь спокоен!

В горле у монстра заклокотало рычание. Опять они истощили свой запас слов. Виктор оставался на пороге разнесенной в щепки двери. Безымянный ждал снаружи, его очертания слегка размывал пар, медленно поднимавшийся от одежды. Ящерице не сохранить подобной неподвижности — пока он не заговорил снова, на этот раз с ноткой мольбы в голосе:

— Дозволь мне вступить в башню, мой Создатель, дай мне лицезреть, как ты даешь жизнь подруге, которую, как знаю, ты мне приготовил, подобную мужчине, но другого пола, пригожую такую. А потом, поскольку в твоем сердце не отыщется любви ко мне, мы разойдемся разными путями на веки вечные, чтобы никогда больше не встретиться. Ты пойдешь куда пожелаешь. Я же со своей новобрачной отправлюсь прозябать в студеные края — и ни один человек не увидит нас впредь!

Снова молчание.

Наконец Франкенштейн промолвил:

— Ну хорошо, да будет так, коли не может быть иначе. Я дам женщине жизнь. Потом вы должны удалиться и никогда больше не омрачать мой взор.

Огромная тварь упала в снег на колени. Я видел, как она протягивает руки к башмакам Франкенштейна.

— Хозяин, клянусь, я буду чувствовать одну лишь благодарность! Мысли, что меня мучат, я позабуду. Я твой раб. Как я хочу хотя бы раз, пока меня ты не изгонишь, побеседовать с тобой на восхитительные темы! Что за мир ты мог бы для меня открыть… но все, о чем мы говорим с тобою, это вина и смерть, не знаю почему. Могила всегда близка моим размышлениям, Хозяин, и когда малышка умирал в моей руке — о, тебе этого не понять, это было, как сказал Адам, ужасное зрелище — мерзостно глядеть, ужасно мыслить — каково снести!