Козявкин сын, стр. 3
— Нету лошади, всю паскотину исходил.
— Куда корзинку девал? — набросилась на него Марфа.
— Какую?
— С яйцами, какую... бесстыжий... говори сейчас... Копила, копила, а он вон что!.. Иной бы за хлеб-то каждый бы день в ноги кланялся, у-у, стервец! — и тетка Марфа, не слушая Пашкиных оправданий, оттаскала его за волосы.
— Вон, чтобы тебя не было!.. — Марфа захлопнула дверь и скрылась за ворота.
Не успел Пашка что-либо предпринять, как Марфа вернулась вместе с Силантием.
— Вот, полюбуйся, вора приютили!
Дядя Силантий пришел злой, видно, много наговорила тетка Марфа.
— Ты что это — шкодить? Тебя кормят, одевают, а ты чего... У-у! — дядя Силантий выругался и замахнулся на Пашку уздой.
Пашка от страха прижался к стенке.
— Иди за конем, да скоро... без лошади не приходи, изобью... На! — и Силантий бросил в Пашку уздой. Железные удила звякнули о Пашкину голову, и слезы сами брызнули из глаз.
— Не дерись! — с трудом выговорил Пашка, — где его, коня-то, взять... всю паскотину исходил...
— Исходил ты... яйца краденые продавал, а не коня искал... У, шкода несчастная!
Перед разгневанным Силантьем Пашка опять себя почувствовал маленьким.
Ходит Пашка по паскотине, а у самого обида на сердце. А тут Карька точно провалился сквозь землю. В поле не выбежал ли? В поле у самых ворот цыган сидит, около него лошаденка на привязи, ледащая.
— Дяденька, не видал ли карей лошади?
— Карька? На спине подпарина?
— Да, да, подпарина от седелки, на ляшке мета такая, вот загогулина, — и Пашка выводит в воздухе пальцем.
Цыган подумал, сузил свои черные глаза, как будто спрятал их от Пашкиного взора, ткнул рукой в сторону.
— Твой конь... туда, мужик увел.
Недалеко в кустах заржала лошадь.
— Будто Карька, — встрепенулся Пашка.
— Нэ, нэ, Карька... твой Карька сэчас мужик по этой дороге повел.
— Не догнать?
— Зачем не догнать... возьми мой лошадь и догонишь... Нэ зэвай... Отдавать нэ будет — мэнэ крыкни...
Цыган подсадил Пашку на коня.
— Вот по этой дороге гони.
Пашка повеселел. Забылась обида, одна мысль у Пашки: Карьку догнать!
— Вот цыгане-то какие бывают, не все воры... своей лошади не пожалел.
Пашка вглядывался вдаль — никакого мужика не видать.
— Неужто угнал? Ну, да Карька-то вон какой, не как эта... Нно! — кричал Пашка, подхлестывая лошадь поводом. Лошадь махала хвостом, не желая увеличивать шага.
В стороне от дороги Пашка заметил мужика с лошадью.
— Вон куда махнул, это чтоб следы замести.
— Я тебе покажу лошадей красть! — кричал Пашка, направляясь прямо по полосам.
Мужик, на удивленье Пашки, не бежал прочь, а стоял и ждал.
— Ты что же, пащенок, хлеб топчешь... дороги не знаешь?
У Пашки вся храбрость пропала — не Карька.
— Дяденька, тут мужик не прогонял лошади?
— Никакого мужика здесь не было. Да ты где Митряхиного коня-то взял? он с самого утра ищет...
— Это цыганова лошадь, он мне дал вора догнать.
— Какого цыгана?
— Да вон он там, у паскотинских ворот.
— Там... Ай-да туда! — и мужик быстро отвязал свою лошадь, вскочил на коня и прямиком, по хлебу, погнал лошадь.
У ворот цыгана не оказалось.
— Где же твой цыган? Молодой, а туда же путать, — укорял мужик Пашку.
— Митряха! — закричал он.
— А-а! — донеслось из лесу.
— Сюда-а! Конь нашелся!
Пашка ничего не понимал: куда делся цыган? Вспомнил, что за кустом лошадь ржала, хотел бежать туда, а мужик схватил его за ворот:
— Куда, удирать хочешь? Подожди, парень.
— Там лошадь ржала, как будто Карька, голос схожий.
— Пойдем, коли, вместе.
За кустом свежие следы, а лошади нет.
— Ты уж не с цыганом ли орудуешь, парень? Ты чей?
— У Силантия живу... Вороновский...
— Ай-да в деревню... что-то мне подозрительно... Черти... пакостники... — заругался мужик и взял у Пашки поводья: — за гриву держись.
Чувствует Пашка, что дело не ладно — дрожь какая-то напала, в висках токает.
— Ох, и попадет... Мужики озлятся... еще изобьют.
«У, шкода», — вспомнился ему замах дяди Силантия, и Пашка даже прижался к лошадиной шее.
Змейкой вьется лесная тропка от паскотинских ворот через лог, прямо к кузницам.
Мужик оглядывается на Пашку, точно угадывает его думы, а у Пашки одно на уме: бежать.
Только бы сворачивать к логу, заартачилась мужикова лошадь, — через канаву боится, крутит хвостом, в сторону воротит, в кусты.
— Куда тебя нелегкая несет! — ругался мужик и выпустил повод Пашкиной лошади.
Надоело, видно, тянуться ей за мужиковой лошадью, почувствовав свободу — остановилась.
Пашка спрыгнул с лошади — и назад, за кусты. Отбежал немного, остановился.
Слышал, как мужик ругался:
— Сбежал таки... сразу видно, что вор, цыганов подрушный.
— Митряха-а! — раздавалось по лесу.
Откликался ли Митряха, Пашка не слыхал, так как изо всех сил улепетывал в сторону от деревни — к Симану.
V. НА ВОЛОСОК ОТ СМЕРТИ
Воет ветер над Симаном, гнет деревья на острову. Пашка лежит под кустом, на крутом берегу и не замечает, как разыгрались волны, гоняются друг за другом, озоруют с лодками, привязанными у причала. Его отвлекла надвигающаяся туча.
«Кабы гроза сейчас, да ливень на деревню, а то молния бы... в Козихинский дом... Эх, запылал бы!»
Пашке будто бы полегчало от такого желанья, точно отплатил своему обидчику.
А Козихина он считал своим врагом и виновником всех своих бед. Особенно крепко затаилась обида, когда Козихин прогнал от склада, не дал посидеть и погреться на солнышке. А Пашке тогда так было хорошо и весело.
Когда он будет комиссаром, то непременно прогонит Козихина из заготконторы, непременно.
Пашке представилось, что как он явится к Козихину в дом, поднимет половицы, а там напрятано всякого добра — и заготконторского и своего, прежнего.
Недаром мужики на деревне кивали на Козихина и тихонько передавали, что половина разверстки Козихину пойдет. А сказать боятся, потому Ванька в городе комиссар.
Накрапывавший дождик вывел Пашку из комиссаровского состояния.
«Промочит» — думает Пашка, и забрался в самую середину куста.
Перед ним опять всплыла его невеселая жизнь.
«Цыган еще тут подвернулся, обманщик, краденую лошадь подсунул. Еще дядя Силантий подумает, что и Карьку я цыгану отдал. Да, в деревню итти и думать нечего! Куда же итти? — размышлял Пашка, — хоть топись»!
«А и утоплюсь, всем на зло, вот... пусть знают»...
Пашка вытянул шею, посмотрел с обрыва в бушующие волны.
«Ох, и страшно! Если бы кто столкнул в воду, и кричать бы не стал... окунулся бы с головой, набрал бы воды полон рот и готов».
Отполз от обрыва подальше, а в голове одно — утопиться.
«Эх, разбежаться разве, да с обрыва... Потом он будет утопленником, выбросит его где-нибудь на острове, далеко от деревни, распухнет... никто и не узнает, что это Пашка».
Нет, Пашке нужно, чтобы вся деревня узнала, что из-за них он утопился.
Мрачные Пашкины мысли были прерваны каким-то шумом, доносившимся из-за острова.
— Неужели пароход? — Пашка вскочил, прислушался, — и действительно между порывами ветра ясно слышалось шлепанье парохода.
— Уехать бы, куда-нибудь далеко, на край света...
Скоро из-за кустов острова тихо вышел пароход.
Пашка знал почти все пароходы, плавающие мимо их деревни: «Власть Советов», «Урицкий», «Пролетарий», «III Интернационал» и др., но этого парохода он еще не видал.
— Не иначе — новый...
Но как ему перебраться через Симан, на Телячий остров, где была пристань?
А Симан, точно на зло Пашке, еще с большей яростью наскакивал на берег, выл: Не пущу-у!
Пашке видать и перевоз деревенский и Яша-перевозчик с кем-то на берегу стоит, дивятся на Симан.
К Яшке нечего итти, ни за что не поедет и лодки не даст.