Буран, стр. 7
В городе тоже небывалое движение: громыхала тяжелыми колесами артиллерия, офицеры в кошовках, запряженных парой, быстро мчались по Московскому тракту — на Иркутск. Военные хватали извозчиков, заставляя их везти как можно скорее на станцию; извозчики прятались от военных, удирали на окраины города.
Солдаты в походной форме куда-то двигались небольшими отрядами.
— Куда-то все уезжают? — недоумевали ребята. — Стало-быть, красные близко.
— Стой! Что везешь? — услыхали они окрик.
Часовой загородил дорогу.
Солдаты что-то объясняли, показывали бумагу.
Часовой одно твердил:
— К коменданту! Ничего не знаю. Город на осадном положении...
Ребята перетрусили: уж не красные ли в городе-то? Теперь, пожалуй, скоро и не выберешься.
Часовой дал сигнал.
Из ворот красного здания, около которого их остановил часовой, вышло три солдата. Взяли лошадей под уздцы, ввели во двор и захлопнули ворота.
Колька с Гошкой пошли погреться в караульное помещение.
XI. ПУРГА
Уж совсем в сумерки подходил Сенька к дому. Ноги дрожали, голова была горячая.
"Не иначе, простыл, — думал Сенька, — вчера сильно замерз да сегодня... Ничего, к Тайдану на печку заберусь, — пройдет!"
Всю дорогу жалел, что не захватили всех коней живыми, отдали бы солдаты, куда им!
Сенька больше всего любил лошадей, и поведение Кольки и Гошки возмущало его до глубины души. Обманщики! Конь голодный, а им хоть бы что! Наругает же он их, как придет! Хорошо, что черный пришел, а то что бы он стал делать? Ведь не заблудились же они в лесу: дорога известная. Так, наверное, балуются где-нибудь.
Подошел к дому. Ворота раскрыты настежь, мальчишек никого не видать. Девчонки с заплаканными глазами ходят по двору; Степанида стоит с Тайданом у крыльца, плачет, в фартук сморкается; Тайдан печальный, серьезный, глаза не смеются, как всегда.
"Не умерла ли Катерина Астафьевна?" — подумал Сенька.
Ему сделалось тоскливо.
"Куда делись Колька и Гошка, почему их не видно? — и сердце у Сеньки сжалось от тяжелого предчувствия.
— Дашка, что тут случилось! — спросил он проходившую девочку.
Та замахала руками.
— Закололи обоих — и Ваську тоже...
Сеньку как будто обухом по голове ударили. "Значит, Кольку, Гошку и Ваську Воронкова", — пронеслась в голове у Сеньки жуткая мысль.
— Давно, Дашка?
— Да уж в город увезли.
"Анатомировать!" мелькнуло соображение.
— Где Дашка, где?
— Чего, где? вот пристал! — рассердилась Дашка.
— Закололи-то где?
— Где, где — на дворе, где же еще!
Сенька увидал на снегу темноватые кровяные пятна, и ноги его похолодели. С трудом дотащился до Тайдана и чуть слышно спросил:
— Тайдан, кто Кольку с Гошкой заколол и Ваську?
— Как заколол? Что ты, парень?! кто ребят будет колоть... уж не бредишь ли ты? — сказал Тайдан и пощупал Сенькину голову. — И впрямь бредишь, ишь, голова-то горячая. Набегался по лесу! Иди-ка на печку в избушку да прогрейся.
— А Дашка говорит, закололи обоих и Ваську.
— Коров закололи с телком, глупый! А Колька с Гошкой в город уехали — мясо повезли, — а Васька вон он, чего-то тащит.
В ворота действительно вбежал Васька с двумя солдатскими котелками и старым сапогом.
— Солдаты все побросали и уехали! — наскоро сообщил Васька. — Там вся деревня!
Вбежали остальные ребята со всяким хламом, бросили на крыльцо и опять побежали к монастырю.
Сеньке стало сразу легче, но коров было жалко и бычка Ваську.
Ноги его плохо слушались, голова горела, а самому было холодно.
— Пойду прогреюсь, — решил Сенька и отправился в избушку.
Мальчишки обогнали мужиков, бабку Кундючиху, которая тоже бежала, спотыкаясь, на монастырскую заимку: все, может, чего-нибудь и ей перепадет.
С реки дул сильный ветер, лес шумел, ставни у окон стучали, предвещая бурю.
На заимке все с каким-то веселым задором обшаривали домики, где жили солдаты, чердаки, амбары. Тащили, что под руку попадет, все годное и негодное, били стекла, снимали двери, вынимали рамы.
Отец Онисим, монастырский настоятель, вышел было "усовещать" народ, но был встречен враждебными криками толпы и, подобрав полы, пустился бежать в свою келью.
Подросткам хотелось поджечь опустошенные домики, и уж Федька-кривой начал зажигать спички, но из-за сильного ветра не мог.
В стороне за рекой раздался выстрел...
Кто-то крикнул:
— Красные!
И вся толпа, как спугнутые воробьи с коноплянника, бросилась в разные стороны.
Сбитая с ног бабка Кундючиха спешно подбирала рассыпанные солдатские патроны и несколько старых фуражек без козырьков.
— Тьфу ты, нечистая сила, — ругалась она, — старому человеку нигде не дадут... проклятущие ребята...
Ветер дул сильнее, выл, залеплял глаза снегом.
Приютские ребята, нагруженные котелками, патронами, рваными сапогами, заржавленными саблями, бежали что есть силы и чуть не сбили с ног запиравшего ворота Тайдана.
— Красные идут! — кричали они, едва переводя дух.
— Где, какие красные? Болтаете вы зря, — недовольно проворчал Тайдан. — А это откуда барахло-то?
— Все оттуда же... От солдат осталось.
— Эх, наживешь беды с вами, ребята!
— Красные недалеко! — крикнул прибежавший последним Гришка, — наших, говорят, обошли, дорогу отрезали.
— Ну, ребята, айда спать, мало ли чего болтают, — сказал Тайдан и запер калитку.
Придя в избушку Тайдан зажег коптилку.
"Эх, буран поднимается. Не поехали бы ребята ночью из города. Замерзнут", — думал Тайдан, сидя за своим верстаком.
Сенька спал на печке и что-то бормотал. Тайдан подошел к нему, пощупал голову, руки... Сенька метался в жару и бредил.
Тайдан прислушался: больной поминал какого-то чалдона, черного, кладовку, хлеб черному и опять чалдона.
"Ишь ты, из-за кладовки мучится. Тоже видно, лазал, — подумал Тайдан. — Но какого он черного чалдона поминает? Может быть, какой-нибудь вор подговорил ребят. Долго ли опутать неразумных?"
Тайдан намочил полотенце и положил Сеньке на голову.
Ветер заунывно выл в трубе, рвал крыши, гремел железом. Тайдан пошел наверх проведать заведующую. Катерине Астафьевне сделалось хуже: с сердцем плохо.
Никто не ложился спать, собрались все в коридоре около печек, подальше от окон.
Пришли снизу мальчики: боялись быть внизу. Все уселись на полу, молчат; в комнате темно, жутко, Сколько просидели — неизвестно, показалось всем, что целую вечность.
Сквозь вой ветра слышались какие-то голоса, кто-то кричал, стрелял, какие-то всадники будто пронеслись мимо дома. Выстрелы то удалялись, то вновь приближались. К окнам подойти никто не решался — как бы не убили.
— Где-то наши ребята? — опять вспомнил Тайдан про Кольку и Гошку. — Не попали бы в переделку...
Всем сделалось еще страшнее и тоскливее: девочки плакали, Степанида тоже.
Кажется, и конца не будет этой ночи!..
Но усталость и пережитые за день волнения взяли свое: ребята, кто как сидел, так и заснули постепенно.
Тайдан, прислонясь к косяку двери, тоже забылся тяжелым сном.
Степанида, уткнувшись лицом в фартук, храпела. А на улице разыгралась настоящая пурга: с яростью налетая на дом, она, казалось, готова была разнести его до основания.
XII. НАХОДКА
Кольке с Гошкой с полчаса пришлось дожидаться, пока солдаты вышли от коменданта.
Пришел помощник коменданта, распорядился кожи сбросить на землю, а ребят отпустить...
— Может быть, переночевали бы здесь ребята, ваше благородие? — спросил помощника бородатый солдат, — а завтра утром поехали бы: а то как бы опять на ночь-то вьюга не разгулялась...
— Ну, ночевать еще! Что мы дороги не знаем, что ли! Живо доедем! — перебили ребята. Помощник посмотрел на них и сказал: