Зарубежная литература XX века: практические занятия, стр. 54
О произведении
«Нечто тонкое и неуловимое проникло в Америку – стиль жизни», – писал Фицджеральд о послевоенном десятилетии. «Нечто тонкое» проникло в это же время и в американскую литературу – стиль письма. Одним из лучших подтверждений тому служит роман «Великий Гэтсби». Своеобразное видение мира, новаторский, отчетливо модернистский и неповторимо индивидуальный почерк Фицджеральда сказывается в его способе подачи материала – поэтическом и художническом, а принимая во внимание ритмико-интонационное построение фраз, и музыкальном:
...оркестры каждый год вводили в моду новые ритмы, отражая в мелодиях всю печаль и двусмысленность жизни. Под стон саксофонов, ночи напролет выпевавших унылые жалобы «Бийл-стрит блюза», сотни золотых и серебряных туфелек толкли на паркете сияющую пыль. Даже в сизый час чаепитий иные гостиные сотрясал непрерывно этот сладкий несильный озноб, и знакомые лица мелькали то здесь, то там, словно лепестки облетевшей розы, гонимые по полу дыханьем тоскующих труб.
Особый ракурс видения заявляет о себе подбором образов, связанных с печалью и увяданием («стон саксофонов», «унылые жалобы» блюза, «лепестки облетевшей розы», «тоскующие трубы»), которые связаны одной ритмической организацией с образом блеска золота и серебра, а иногда спаяны в едином образе – «сияющей пыли» на паркете и «сладкого озноба». Все это передает хрупкую поэзию, эфемерную и уже тронутую распадом красоту «века джаза», создает образ времени, который, подобно музыке и поэзии, находит живой эмоциональный отклик и потому буквально впечатывается в читательское сознание.
Веяние послевоенного десятилетия ощутимо и в особом способе организации материала, который соответствует духу литературного эксперимента, охватившего американскую словесность, и вместе с тем абсолютно индивидуален. Фицджеральд не воссоздает поэтапно и последовательно всю биографию героя, как это делают писатели старшего поколения (например, Драйзер в «Американской трагедии»), а как это свойственно роману XX века, уплотняет действие; его роман виртуозен по композиции, компактен и лирически сжат. Это образец центростремительного романа.
После Джеймса, начавшего игру с использованием «точки зрения», образ повествователя в литературе XX века усложнился, возросло его значение. Судьба «великого» Гэтсби дана через фильтр восприятия рассказчика, Ника Каррауэя. Ник – лицо вполне беспристрастное, он «сдержан в суждениях», т.е. терпим к человеческим слабостям, лишен праздного любопытства и способен объективно оценивать характеры и обстоятельства. При этом, будучи по профессии биржевым маклером, Ник не домысливает «историй», а пишет лишь о том, что видел сам или же узнал из первых рук. Это создает впечатление объективного повествования, читатель проникается доверием к рассказчику.
Непосредственное развитие действия укладывается в краткий временной отрезок знакомства и личного общения Ника и Джея Гэтсби в течение лета 1922 года, проведенного Ником в фешенебельном пригороде Нью-Йорка, на Лонг-Айленде. Остальные факты реконструируются по воспоминаниям – самого Гэтсби, а также людей, знавших его в разные периоды его жизни. Порядок поступления – и воспроизведения – этих отрывочных сведений о прошлом не соответствует хронологической последовательности событий. Фрагментарность изложения получает, таким образом, психологическую мотивировку. Сложить же общую картину из фрагментов предоставляется читателю, который, помимо эмоциональной вовлеченности в книгу, невольно оказывается втянутым и в процесс сотворчества.
Появление заглавного героя на страницах романа подготавливается исподволь и обставляется всевозможной таинственностью. Живя по соседству с роскошной виллой Гэтсби, Ник Каррауэй знает лишь фамилию ее владельца, затем слышит о нем от общих знакомых (Джордан Бейкер); сам же богатый сосед предстает перед ним внезапно – как фигура обособленная и романтически двойственная – среди звуков и шорохов непостижимой ночной природы:
Ветер утих, ночь спала, полная звуков, – хлопали птичьи крылья в листве деревьев, органно гудели лягушки от избытка жизни, раздуваемой мощными мехами земли. Мимо черным силуэтом ...прокралась кошка, я повернул голову ей вслед и вдруг увидел, что я не один – шагах в пятидесяти, отделившись от густой тени соседского дома, стоял человек и, заложив руки в карманы, смотрел на серебряные перчинки звезд. Непринужденное спокойствие его позы, уверенность, с которой его ноги приминали траву на газоне, подсказали мне, что это сам мистер Гэтсби... Я так его и не окликнул, потому что он вдруг ясно показал, насколько неуместно было бы нарушить его одиночество: он как-то странно протянул руку к темной воде, и ...мне показалось, что он весь дрожит. Невольно я посмотрел по направлению его взгляда, но ничего не увидел, только где-то далеко светился зеленый огонек, должно быть, сигнальный фонарь на краю причала. Я оглянулся, но Гэтсби уже исчез, и я снова был один в неспокойной тишине.
Этот зеленый огонек – один из лейтмотивов произведения, – как окажется впоследствии, обозначает в пространстве место, где живет Дэзи, средоточие вселенной Гэтсби, «золотая девушка» его мечты. Гэтсби протягивает руку в сторону пролива, разделяющего два поселка на Лонг-Айленде: Уэст-Эгг, где он приобрел дворец, недавно выстроенный пивоваром, воплощает «новые деньги» с их уродливой безвкусицей, а через пролив лежит элитный Ист-Эгг, где живут обладатели «старых денег». Эти тонкости социальной иерархии в мире богатых играют существенную роль в романе.
Получив затем приглашение на одну из бесчисленных шикарных и расточительных вечеринок в усадьбе Гэтсби, Ник не сразу обнаруживает, что его случайный собеседник, оказавшийся, как и он, бывшим фронтовиком и даже его однополчанином, и есть хозяин дома. Таким образом, Гэтсби предстает в ореоле определенного величия, которое сообщает ему его баснословное богатство, и некой тайны. Неизвестны источники роскоши, его окружающей; отчетливо двойственна и непостижима его фигура, как противоречивы и слухи о нем, циркулирующие среди гостей: «Он бутлегер, – шептались дамы, попивая его коктейли и нюхая его цветы. – Он племянник фон Гинденбурга и троюродный брат дьявола, и он убил человека, который об этом проведал», «во время войны он был немецким шпионом», «он учился в Оксфорде. ...Впрочем, я этому не верю».
Уже здесь обозначается позиция Гэтсби в обществе богачей как позиция чужака: пользуясь его гостеприимством, эта публика относится к нему с подозрением и снисходительностью (показателен эпизод в библиотеке, где случайный гость поражен тем, что книги там – настоящие), чему, впрочем, сам Гэтсби с его нуворишеской расточительностью и отсутствием вкуса дает все основания. Описание его приемов выдержано в тонах социальной сатиры: «...на виллу являлась целая армия поставщиков. Привозили ...такое количество разноцветных лампочек, будто собирались превратить сад Гэтсби в огромную рождественскую елку. На столах, в сверкающем кольце закусок, выстраивались окорока... салаты, пестрые, как трико арлекина, поросята... жареные индейки, отливающие волшебным блеском золота».
В толпах гостей, которых радушно привечает Гэтсби, выделяются типажи, как будто разыгрывающие комедию нравов. Особенно впечатляюще выглядит каталог имен, который открывает четвертую главу. В целом же «обычно находился кто-нибудь, кто представлял вновь прибывшего хозяину, и потом каждый вел себя так, как принято себя вести в загородном увеселительном парке. А бывало, что гости приезжали и уезжали, так и не познакомившись с хозяином, – простодушная непосредственность, с которой они пользовались его гостеприимством, сама по себе служила входным билетом».
Еще более явно, чем в кричащей роскоши его приемов, вульгарность и чрезмерность характера Гэтсби раскрывается в его вымышленной биографии, поведанной им Нику: обучение в Оксфорде, богатое наследство, «жизнь молодого раджи», путешествия, охота и коллекционирование драгоценных камней, героизм на полях сражений Первой мировой. В этой биографии правда причудливо переплетается с вымыслом, точнее – с баснословным преувеличением.