Зарубежная литература XX века: практические занятия, стр. 26

Истории о привидениях примыкали к «готической литературе», родиной которой также была Англия конца XVIII века. Это литература тайн, мистики, чтение которой вызывает у читателя трепет страха, холодок ужаса – столь редкие в благополучном и насквозь рациональном буржуазном мире переживания. На мистической тайне и основан сюжет повести.

О произведении

После пролога, в котором один из гостей загородного дома, Дуглас, рассказывает историю рукописи и ее автора, следует собственно рукопись, т.е. повествование ведется от лица главной героини произведения, гувернантки. Она поступает на место, от которого уже отказалось несколько претенденток. Девушка поддается чарам молодого богатого холостяка, целиком поручающего ей двух своих осиротевших племянников, и принимает то условие, которое смущало ее предшественниц – дядя детей просит ее никогда ни при каких обстоятельствах не писать ему, не жаловаться, решать все вопросы самостоятельно и оставить его в покое. Она должна жить с детьми в его родовой усадьбе Блай в Эссексе и принять на себя полную ответственность за них.

Рассказ разворачивается как воспоминания гувернантки о событиях в Блае, о ее попытках проникнуть в тайну поместья и защитить своих воспитанников от злого воздействия сверхъестественных сил. Дети, порученные ее заботам, – ангельские создания, десятилетний Майлз и восьмилетняя Флора, – ведут себя идеально и любят свою гувернантку. Однако встречая в поместье призраков умерших слуг, лакея Квинта и гувернантки мисс Джесселл, повествовательница начинает подозревать своих воспитанников в том, что за ее спиной они общаются с призраками. Она намерена спасти их и, героически пряча свои страхи, пытается вырвать у детей признание, найти доказательства их испорченности.

Никто из обитателей поместья, за исключением гувернантки, не видит призраков, и когда в кульминационной сцене на берегу озера гувернантка указывает на призрак мисс Джесселл Флоре и домоправительнице миссис Гроуз, они говорят, что никого не видят. Миссис Гроуз увозит заболевшую от переживаний Флору из поместья, оставив гувернантку с Майлзом. В финальной сцене гувернантка ведет схватку за душу мальчика с Квинтом, который то появляется, то исчезает за окном. Когда она заставляет Майлза произнести вслух имя Квинта, ребенок замертво падает ей на руки. История заканчивается внезапно, словами: «его сердечко, опустев, остановилось».

Первые двадцать лет после публикации повести писавшие о ней критики восхищались мастерством Джеймса в создании атмосферы тайны и безоговорочно доверяли повествованию гувернантки, ее версии событий. Однако по мере распространения психоанализа в культуре XX века происходило постепенное переосмысление повести, и американский критик Эдмунд Уилсон в статье 1934 года сформулировал основные аргументы такого прочтения повести, при котором гувернантка видится сексуально озабоченной истеричкой, подверженной галлюцинациям. Эта версия выдвигает на первый план не находящую выхода влюбленность девушки в патрона, груз ответственности, который лишает ее сна и заставляет видеть наяву то, чего нет на самом деле. Тогда гувернантка превращается из героини, ведущей неравную схватку с силами зла, в монстра подозрительности и деспотизма.

Но уже давно большинство критиков отказывается видеть в главной героине повести либо образец морали, спасительницу детей, либо опасного невротика. Возобладала тенденция следовать в интерпретации повести вслед за Джеймсом, который как всегда избегал однозначности и заложил в текст возможность не двух, а множества прочтений. В Предисловии 1904 года Джеймс писал: «Я сказал себе, что надо только создать у читателя достаточно мощное ощущение зла – а это уже само по себе очаровательная задача – и его собственный опыт, собственное воображение, сочувствие (детям) и ужас (перед их ложными друзьями) снабдит его всеми остальными деталями».

Конечно, в зависимости от того, как отвечает для себя каждый читатель на принципиальный вопрос – признавать или нет существование потусторонних сил, верить ли в привидения, – повесть наполняется противоположным смыслом. Но сотни попыток предложить последовательное, исчерпывающее прочтение повести все-таки оставляют чувство неудовлетворенности, потому что они не адекватны тексту: произведение задумано и выполнено как внутренне двойственное, многозначное, не поддающееся прямому истолкованию. В этом Джеймс дает урок литературе будущего XX века. Поэтому интересно будет понять, какими способами и приемами автор добивается этой многозначности и как она влияет на процесс чтения.

Главный прием, используемый автором для активизации воображения восприимчивого читателя, – прием недоговоренности. Сдержанность, недоговоренность, переходящие в чопорное лицемерие, – это привычные характеристики английской викторианской культуры (действие в повести разворачивается в 1840-х годах), и стремление не покидать рамки приличий, условностей выглядит вполне органичным в образе гувернантки, Как говорится в первой главе повести, для повествовательницы «вполне естественно, что о многих вещах мы могли говорить ...только темными и окольными намеками, обмениваясь изумленными и радостными взглядами». Но для читателя нет гарантии, что гувернантка правильно истолковывает все многочисленные обмены взглядами, что достаточно туманные намеки адекватно воспринимаются собеседниками. Заметим, что неизбежные при любом переводе потери смысла в случае с «Поворотом винта» особенно досадны – русский перевод в ряде важных мест прямолинеен, он заставляет отдать предпочтение версии о призраках как порождении больного воображения гувернантки, чего нет в оригинале.

Всю существенную информацию о гувернантке читатель узнает из пролога к повести, от некогда влюбленного в нее Дугласа. Он сообщает, что рукопись прислана ему гувернанткой перед ее смертью двадцать лет назад, и отзывается о ней как о «самой прелестной женщине ее профессии, достойной самого высокого положения в обществе». Его поражали «ее незаурядный ум и утонченность», т.е. читатель вслед за Дугласом располагается отнестись к рукописи с полным доверием. Дуглас приводит только факты, никак не комментируя их следствия для психологического портрета будущей рассказчицы. Попробуем задуматься над этими фактами.

Существенно то, что гувернантка в момент начала действия – «младшая дочь бедного сельского пастора, девушка двадцати лет, в страшном волнении приехала в Лондон, оставив свое первое место учительницы в школе, чтобы лично ответить на объявление, с автором которого она заранее списалась». Перед нами молодая девушка с жизненным опытом, которого явно недостаточно для ее будущих обязанностей в Блае: раз она младшая дочь в семье, она не могла участвовать в воспитании других детей, и краткий опыт учительницы в дневной школе, которая прежде всего обучает детей, никак не компенсирует отсутствие у нее опыта воспитательницы. Она получит полную власть над своими воспитанниками, впервые в жизни займет полновластное положение, не зная толком, как этой властью распорядиться.

В самой рукописи будет неоднократно сказано, что она строга к слугам и заводит в доме строгий распорядок – возможно, она столь же непомерно строга и к детям? Далее, контраст между бедным родительским домом и великолепием старинного поместья ей также внове. Она с восторгом описывает убранство своей парадной спальни, внушительный вид остальных помещений особняка – сами эти интерьеры тоже в известной мере кружат ей голову.

Наконец, в цитированной фразе есть слова «в страшном волнении...». Она в волнении от грядущей перемены в своей жизни, в волнении от шумного Лондона, столь отличного от привычной ей сельской тишины, в волнении от переписки со своим будущим патроном. В громадном особняке на Гарлей-стрит, «набитом сувенирами путешествий и охотничьими трофеями», «растерянная и взволнованная девушка из гэмпширского пастората» встречает мужчину, которого «могла увидеть только во сне или в старинном романе». Она «поражена» и «пленена» его «красотой, галантностью и великолепием»; слов «влюблена», «начала питать самые невероятные надежды» в тексте нет, но все это описание, подчеркивающее его «очаровательные манеры в обращении с женщинами», наводит на мысль, что гувернантка влюбляется в дядю детей.