Схватка, стр. 24

Сначала ему показалось, что на поясницу ему вылили ведро раскаленного свинца — столь нестерпимая боль опоясала его спину. Но постепенно она стала смещаться к правому боку, его затошнило и одновременно ему показалось, что происходит непроизвольное мочеиспускание.

Арефьев вызвал секретаршу и велел ей в течение часа его не тревожить. В туалете ему показалось, что из него истекает раскаленный поток битого стекла. С невероятной болью из него вылилось несколько капель крови и гноя.

Морфий почти не помог. С трудом позвонил домой и, бодрясь, сказал Злате, что собирается переговорить со своим врачом. Она все поняла и, примерно, через сорок минут с доктором Камчадаловым они переступили порог офиса. Злата созвонилась с профессором Ивановым.

Вскоре в кабинет Арефьева вошли Голощеков и Воробьев. Врач, пропальпировав живот и грудную клетку Арефьева, и расспросив об ощущениях, долго держал паузу пока, наконец, не вынес свой вердикт: острая почечная недостаточность. Началось то, о чем он уже предупреждал.

Прибывший профессор Иванов, из центра трансплантации почек, подтвердил выводы Камчадалова и «приговорил» Арефьева к срочному оперативному вмешательству.

Злата вышла с профессором в приемную и без обиняков спросила — каков вероятный исход операции? Красная от возбуждения, взвинченная бесконечными нервотрепками, женщина с дрожью в груди ждала ответа. А профессор, седой, благородного вида человек, чего-то медлил…Он вытащил из кармана футляр для очков и как-то не по делу кувыркал его в руках. И не желал смотреть Злате в глаза.

В кабинет вошла бригада «скорой помощи» и тут же состоялся второй консилиум, после чего долгое, грузное тело Арефьева положили на носилки и, под всхлипывания Златы, понесли в машину.

Вместе с капельницей, которую к нему присоединили в машине «скорой помощи», отвезли в реанимационное отделение клиники Склифосовского. Злата хотела вместе с ним войти в палату, однако ее остановили и посоветовали подождать в приемном покое. В коридоре она села на топчан и, горько плача, стала вспоминать эпизоды из их жизни. Их было много и они, теснясь, скользили и скользили в ее воспаленном сознании. Ее охватили тоска и смятение. Подошедший Голощеков положил руку на ее плечо и сказал несколько утешительных слов. Он был значительно старше ее и искренне ей сочувствовал.

Через полчаса Арефьева повезли в операционную. Он не хотел умирать, но наркоз, словно внезапная смерть: только что человек ощущал мир, слышал голоса людей, обонял ионизированный воздух операционной, жмурил глаза от нестерпимо яркого света и вдруг — провал, темнота, абсолютное безмолвие.

Но когда он пришел в себя и почувствовал, что его увозят из операционной, его охватила паника. Ему показалось, что он тут был всего лишь несколько минут, за которые никакую операцию сделать, разумеется, невозможно. Он раскинул по сторонам руки и когда тележка, на которой он лежал, стала выезжать из операционной, он мертвой хваткой уцепился за косяк дверей и не отпускал его. Над Арефьевым наклонился ассистирующий хирург и ласково потрепал его по щеке. Медсестра так же ласково пыталась разжать его пальцы. Наконец Арефьев отнял руку и все свое внимание перенес на внутренние ощущения.

Над ним появилось лицо Златы, на котором лежала печать смятения. И он понял: все его надежды на операцию напрасны, хирургический нож ничего не изменил…

Пока к нему в палате присоединяли систему, Злата, в кабинете хирурга, пыталась узнать о результатах оперативного вмешательства. Врач жадно курил, пальцы его мелко вибрировали.

— У вашего супруга был гнойный рефлюкс-пиелонефрит и этим все сказано. Следствие — склероз почечного синуса…

— Эти слова мне ни о чем не говорят…Что с почкой — вы ее удалили или же…

— К сожалению, у нас не было выбора. Или это или отек легких с последующим отеком мозга и так далее. У него… злокачественная опухоль и операция — это единственный наш шанс…

Злата отвернулась к окну и горько заплакала. Утешительные слова врача на нее не действовали. Она их просто не слышала.

В тот же день, когда наркоз у Арефьева стал проходить, ее пустили к нему в палату. На нее смотрело бледное, с желтым отливом лицо. Глаза его не скрывали боли и отчаяния, однако паники в них не было. Сквозило ледяное понимание случившегося.

— Я обо всем догадываюсь, — сказал он. — К концу операции, сквозь наркоз, я слышал их разговор… Ничего, бывает и хуже, верно?

Она закивала головой, по щекам полились слезы. Он взял ее за руку.

— Пока я находился здесь, мне кто-нибудь домой звонил? — спросил Арефьев.

Злата насторожилась. Этот вопрос ей не понравился, ибо врать она не умела, а говорить правду было неуместно.

— Воробьев с Чугуновым все разговоры записывали на пленку. Они тебе все сами расскажут. Приходил пастух Петр, спрашивал, предлагал завотеделением свою кровь…

Дальнейший разговор не имел продолжения — зашедшая в палату медсестра, очень деликатно, попросила Злату оставить больного в покое.

На второй день в больницу приехал Шедов. Разговор между ними состоялся основательный — о жизни и смерти. Затронули и тему Расколова, и Арефьев рассказал о нападении на его дом.

— Мои близнецы ждут в машине, — сказал Шедов. — Если хочешь, я их тебе оставлю.

— Говоришь, надежные хлопцы?

— В каком-то смысле героические…Они в августе 91-го выводили Ельцина с Лужковым из подвалов Белого дома… Они подземную Москву знают лучше своей квартиры…А потом после победы над путчистами Бронька стоял рядом с будущим президентом на балконе дома правительства и держал перед ним пуленепробиваемый щит.

— Говорят, из гостиницы «Мир» кто-то стрелял по Ельцину…

— Да, пуля попала в щит и Бронька не растерялся: мгновенно повалил Ельцина на пол и накрыл его щитом…Вторая пуля угодила парню в плечо…

— Я думал, что это пустая молва, треп…

— Этот инцидент был засекречен, чтобы не вызывать аппетит у потенциальных киллеров…

Арефьев поморщился, отлежал бок, но повернуться у него не было сил.

— Я тебе уже говорил: твои ребята мне понравились, но ты все же определись с Буханцом, он где-то в коридоре дежурит. А лучше всего побеседуй с моим начальником безопасности Воробьевым…Подожди, не перебивай. К сожалению, мои физические дела далеко не блестящи и я прошу тебя только об одном…У Златы, кроме меня, никого больше нет…и она беременна…