Ребята с нашего двора, стр. 21

— Железная логика! Я ведь знаю, что иногда не хватает мелочи и сдачу билетами дают. А вот спросить бы не догадался!

— Это не логика, — сказала Вера. — Мало ты по магазинам бегаешь. Это горький женский опыт.

— Лежу на лопатках. Сдаюсь. Слушай, Вер, как по-твоему: куда он прет эту глину?

— Не знаю. Женского опыта мало, чтоб ответить.

— Оголтелый какой-то. Мало в деревне глины — отсюда попер. Печку обмазывать, не иначе…

Вера отмахнула волосы, придержала их ладошкой. Склонив голову, посмотрела на Павлика.

— А ты вообрази, что он большая шишка. Тебя ведь это смущает?

— Ничего меня не смущает! Просто гадаю, что за тип.

— Вообрази, что он главный специалист по глинам. Разведал сырье для гигантского комбината. Алюминия будет — завались!

— Угу. Дедушка русского алюминия.

— Или так: этой глиной не печку обмазывают, а спутники. Чтоб не сгорали в верхних слоях атмосферы.

— Угу, и теперь космос — нарастопашку.

— Правильно. В общем, вообрази, что ты — мальчик Ваня.

— Который дурачок?

— Что ты. Который необыкновенный герой. Знаешь, попадаются в книжках такие истории: как мальчик Ваня спас Москву. Или месторождение алмазное открыл, помогая геологам.

— Я скромнее.

— Ты такой же.

— Нет, извини. Я не такой.

— Прежде чем помогать старику, тебе хотелось у него справку потребовать. О заслугах… Обыкновенные-то дедушки тебе не годятся, заслуженных подавай.

Измазанный глиной, как папуас на военной тропе, с ввалившимися от усталости глазами, возник сзади Сережка:

— Пора исчезнуть!..

— А что?

— Милиция!! Этот старшина идет и еще двое с ним!..

— Ну и пусть. Нам-то что?

— Шкаф открыт, дед испарился. Разбираться начнут!

— Да в чем?!. — изумясь до крайности, раздраженно спросила Вера.

Под малиновое звяканье подковок дружно шли к тупичку знакомый старшина, пожилой майор, державший в руке планшетку, и паренек в штатском — вероятно, отыскавшийся наконец-таки дежурный по камере хранения.

Взгляд старшины очертил полукруг и споткнулся об открытую дверцу шкафчика. Дверца беззащитно обнажала свою оборотную сторону.

— Вскрыли все-таки?!

— Открыли, — сказала Вера.

— Где владелец вещей?

— Уже уехал, — сказал сережка обреченно.

— Так… Быстро вы. И каким же способом вскрыли?

— «Ай-кью», — сказал Сережка.

— Горький женский опыт, — добавил Павлик для полноты картины.

Старшина обследовал дверцу, ища следы повреждений. Дверца была чем-то заляпана, однако царапин, вмятин и иных повреждений не имела.

— Напрасно шутите. Я бы просил отвечать серьезно.

— Старик сам вспомнил, — сказала Вера.

— Если человек забыл, он вспомнить не может.

— Может, — сказала Вера.

— Не может! — возразил старшина, как припечатал.

Павлик придвинулся поближе к майору, почувствовав, что надо вмешаться. У майора было домашнее, неофициальное выражение лица, и китель не годился для парада. И фуражка была выгоревшая, со светлым донышком. Все это позволяло надеяться на взаимное понимание. Павлик разъяснил:

— Количество чисел у замка — девять в четвертой степени. Значит, имеем около шести тысяч вариантов шифра. Так ведь? И если не вспомнишь номер, будешь перебирать цифры примерно сутки. Все логично, товарищ майор?

— Логично, — кивнул майор, не высказывая, впрочем, особого интереса к этим выкладкам.

— Отсюда вывод: старик сам вспомнил.

— Они пытаются ввести в заблуждение, — предупредил старшина. — Старик не мог вспомнить. Он прибыл с периферии, ему это оборудование незнакомо. Я, товарищ майор, каждый день подобных стариков встречаю. И не было прецедента, чтоб вспомнили. Все голову теряют, понимаете ли. Шум стоит, гам.

— Мы только помогли вспомнить, — сказала Вера.

Парнишка-дежурный тоже осмотрел дверцу, зевнул с полным безразличием:

— Так я не нужен?

— Нет, — сказал майор. Он перевел взгляд на Сережку, на Павлика. Затем опять на заляпанную дверцу.

— Я их предупреждал! — сказал старшина. — Специально просил, чтоб не касались!

— Поезд ведь уходил, — напомнила Вера.

— А дежурного не найти было! — сказал Сережка.

Павлик снова обратил все надежды к майору:

— Старик говорил, что не может опаздывать. Лучше, говорит, под паровоз кинусь. Вероятно, какие-то срочные дела у него. Какое-нибудь задание важное… держался он очень внушительно.

— Я проверил паспорт, — сказал старшина. — Старик в игрушечной артели работает. Штамп стоит: «Артель «Красная Игрушка». Вы не пытайтесь запутать! — Павлик осекся.

— Какая разница, где он работает! — сказала Вера. — Кому хочется на поезд опаздывать? Все очень понятно!

Старшина доложил:

— Данные старика имеются, товарищ майор. Я взял на заметку. Беспокоит меня другое. Не исключено, что эти вот граждане натолкнулись на способ открывать камеры.

— Какой это способ? — спросил майор.

— Я только предполагаю. Они случайно могли натолкнуться на способ, который пока неизвестен. Иначе как бы они вскрыли? А впоследствии проболтаются, и могут возникнуть неприятности.

— Да нету таких способов! — нервничая, загорячился Павлик. — Смешно же! Неужели конструкторы не предусмотрели?!

— Всего не предусмотришь, — сказал старшина. — Телефонные автоматы — наглядный пример. Молодежь пошла слишком сообразительная.

Сережка сказал с укором:

— Я же сразу к вам побежал! Сюда вас привел! Зачем тогда приводить милицию, если мы взломщики?

— Не запутывайте простое дело. Вы поздней обнаружили этот способ.

— Нету у нас способа!!

— Полагаю, что стоило бы их задержать, товарищ майор.

— Полагаете?

— Для выяснения. Вполне возможно, что я ошибаюсь. Но с другой стороны, не дай бог, начнут страдать пассажиры. Вскрыта одна камера — могут быть вскрыты и остальные. Имеется прецедент.

— Мы вас не обманываем, — сказала Вера. — Даем честное слово.

Павлик заканючил, уже не заботясь о производимом впечатлении:

— Мы из турпохода, товарищ майор! Замучились жутко, мозоли на ногах… А сейчас метро закрывается! Если уже не закрылось!..

— Пройдемте, — сказал майор, перебрасывая планшетку из одной руки в другую.

— Куда?! Мы же все рассказали!..

— Пройдемте.

Старшина испытал минутную неловкость. Он не хотел, чтоб его считали сухарем и формалистом. Ребятишкам действительно пора укладываться в постели. Тем более, что вина их не доказана. И действовали они, надо полагать, без всякого злого умысла.

— Можно вызвать их завтра, товарищ майор.

— Продолжайте дежурство, старшина.

— Слушаюсь!

— А вас попрошу со мной, — сказал майор и повел всех троих к выходу.

4

Алексей Петухов сидел под фонарем — на манер бродячего бременского музыканта — и наигрывал самодельную песенку.

Над фонарем плясали, блестя крылышками, какие-то осенние мошки. Площадь внизу тихо шумела. Не мешали прохожие — не было их вовсе. Распевай, если нравится, во все горло.

Песенка лилась на редкость легко, свободно. Она очень нравилась Петухову. Но вот это обстоятельство его и смущало.

Что-то неладное происходит с его творчеством.

Он, Петухов, умеет создавать серьезные, значительные стихи. Выступает с ними в заводском клубе, публикует в газете. Но эти стихи, рожденные в поте лица, он почему-то вскоре забывает. Не снятся они ночами. Не звенят безотчетно в душе. Стыд и срам — Петухов читает их по бумажке, когда выступает в клубе… А вот всякие пустячки, рождающиеся сами собой, отчего-то запоминаются. Прилипают, как банный лист.

Если вникнуть в песенку, которую он исполняет сейчас, то руками разведешь. Ни складу, ни ладу, ни значительной темы. «Ускакали деревянные лошадки»… Вы представьте эту картину. Ведь кошмарное зрелище: какие-то палочки безногие скачут. И куда они скачут, простите? На пастбище? Но чепуховина эта возникла невесть откуда, и запомнилась, и даже понравилась, и Петухов исполняет ее. Вопреки здравому смыслу.