Голодная дорога, стр. 9

Вечером Папа стал добрым гигантом, который открывал мне содержание нового мира. Мы были окружены великим лесом. Мы шли через густой буш и низкие деревья. В буше раздавалось пение птиц и треск цикад. Папа вел меня по узкой дорожке. Мы миновали женщин, сгибавшихся от тяжести хвороста на головах и разговаривавших на странных языках. Молодые девушки шли с соседнего источника, неся на головах ведра воды.

– Видишь ли ты все это? – Папа обвел рукой лес и заросли буша.

– Да, – ответил я.

– Сейчас это буш, так ведь?

– Да.

– Но быстрее, чем ты думаешь, здесь не останется ни одного дерева. От леса не останется совсем ничего. И везде будут понатыканы кривые домики. Там будут жить бедные люди.

Я смотрел по сторонам в изумлении; я не мог себе представить, как такой могучий стройный лес может стать совершенно другим. Папа усмехнулся. Потом снова замолчал. Он положил руку мне на голову и голосом грустного великана сказал:

– На этом месте будешь жить и ты. Здесь с нами произойдет много событий. Но если я исчезну сейчас или когда-то в будущем, помни, что мой дух всегда будет оставаться здесь, чтобы защищать тебя.

Его голос немного задрожал. Когда он замолчал, я заплакал. Он поднял меня на руки и усадил на плечо. Он не делал ни одного движения, чтобы руководить мною. Когда я перестал плакать, он таинственно усмехнулся. Мы остановились у первого встретившегося на пути бара с пальмовым вином.

Он заказал одну тыквину пальмового вина и начал заигрывать с женщиной, которая обслуживала нас, налив мне с верхом стеклянный стаканчик. Папа пил из своего калабаша [5], я из своего стаканчика. Папа был счастлив. Он сказал:

– Учись пить, сын мой. Мужчина должен справляться со своей выпивкой, потому что в нашей нелегкой жизни выпивать совершенно необходимо.

Я сидел рядом с ним на деревянной скамейке, пил наравне с ним, вдыхал запахи бара, ароматы столового вина, перечного супа и рыбных палочек. Везде жужжали проворные мухи. Разговаривая, клиенты старались отогнать их от лица. В углу бара на самой дальней скамейке в полутени, прислонившись к стене, сидел мужчина, и его голова то и дело свешивалась вниз в пьяном бессилии. Папа заказал еще одну тыквину пальмового вина, его лицо светилось от удовольствия. Он обменивался шутками и анекдотами с клиентами, такими же незнакомцами. Потом он сел играть в шашки.

Поначалу он играл легкомысленно, все время подшучивая. Играя в этом духе, он выиграл партию. Он сыграл еще игру и проиграл. Чем больше он проигрывал, тем меньше шутил. Его голос становился все более агрессивным, и один раз он задел меня острым локтем, так и не заметив. Двое мужчин настолько увлеклись игрой, что стали обвинять друг друга в жульничестве. Их кулаки угрожающе летали над шашечной доской. Их голоса становились все громче. Наблюдатели, сделавшие свои ставки, казались еще возбужденнее, чем сами игроки. Папа постепенно проигрывал и ядовито оскорблял своего противника; противник отвечал на выпады с настоящей злобой. Я забеспокоился. Папа сделал абсурдно большую ставку, а его противник ее удвоил. Внезапно в баре стало очень напряженно. Папа угрюмо пил, потея. Он заказал еще две тыквины вина. Напряжение дошло до того, что когда кто-то начинал говорить, его толкали, чтобы он замолчал. Немало времени уходило на то, чтобы утихомирить ссорящихся. Папа повысил ставку, и голова его опять стала кровоточить. Его противник, большой человек с маленькой головой, стал смотреть на Папу с таким презрением, что мне захотелось откусить ему все пальцы. Он взглянул на меня своими маленькими пьяными глазками и сказал:

– Твой отец даже не знает, как надо играть.

– Замолчи, – огрызнулся я.

В воздухе повисла пугающая тишина.

– Что ты такое сказал? – спросил он подозрительно.

– Ничего.

Папа сказал:

– Оставь моего сына в покое. Играй свою игру. Пользуйся своими мозгами, а не языком.

Противник, охваченный негодованием, сказал:

– Ты хочешь сказать, что позволяешь мальчишке – у которого молоко на губах обсохло – оскорблять меня.

– Играй, друг мой, – ответил Папа холодно.

– Там, откуда я родом, мы так детей не воспитываем, – сказал мужчина, грозно уставясь на меня.

– Играй свою игру, мой друг.

Мужчина пришел в такую ярость от равнодушия Папы, что его внимание притупилось, и он вскоре потерял всякое равновесие. Он продолжал кипеть от злости на меня, ругаясь на разных языках. Папа медленно, но верно его побивал, с приближением победы выпивая все меньше и меньше. И затем одним опустошительным наскоком он выиграл серию партий и смел себе в карман все заработанные тяжким трудом деньги противника. Мужчина в приступе дурного настроения выпил все содержимое своей тыквины, осыпал нас ругательствами, горько пожаловался на современное плохое воспитание детей и вывалился в густую темноту.

Вышло так, что он не заплатил за свое вино и перечный суп. Мадам из бара ринулась за ним, и они заспорили. Папа допил свой стакан с особенной безмятежностью. Он был очень доволен собой и его лицо светилось от глубокого удовлетворения. Когда я докончил свой стеклянный стаканчик, он заплатил помощнице мадам, и мы вышли.

На улице собралась толпа. Неудачник в дурном настроении отказывался платить мадам только из-за того, что я сказал ему: «замолчи».

– Я не буду платить, пока вы не заставите мальчишку извиниться передо мной, – кричал он.

– Это не мое дело, – парировала ему мадам, – все что мне надо – это мои деньги!

– Мальчишка оскорбил меня в вашем баре! – отвечал он.

Женщина перестала его слушать: она обхватила его и рванула за штаны. Он попытался освободиться от мастерской хватки женщины, которая сумела достать его интимные места. Он стал отрывать от себя ее пальцы, и когда это ему не удалось, начал бить ее по рукам, выкрикивая ругательства всем собравшимся. И вдруг, ко всеобщему изумлению, женщина подняла его за брюки и швырнула оземь. Толпа закричала. Мужчина поднялся, отряхнулся и с обиженным видом выругался. Затем он бросился на мадам, пытаясь попасть ей в лицо. Папа было двинулся в их сторону, но его попытка вступиться быстро была прервана. Мадам схватила бедного неудачника за промежность, и он закричал так громко, что толпа даже замерла. Затем она отработанным движением, развернув его, вскинула на плечи, показала его небу и жестоко бросила на тяжелую землю. Некоторое время он лежал без сознания с открытым ртом. Она повернула его и опустошила его карманы, забрала то, что ей причиталось, приспустила его штаны, пошла обратно в бар, вернулась с недопитой тыквиной и плеснула на него опивками.

Он оправился быстро. Когда он очутился лицом к лицу со своим публичным унижением, то стал кричать, не веря, что это произошло с ним, побежал в сторону леса, и с его брюк капало вино. Больше мы его не видели. Толпа находилась в таком изумлении от представления, устроенного женщиной, что все смотрели на нее, открыв рты. Женщина пошла обратно в бар и начала вытирать столы, словно не случилось ничего особенного. Затем, мы видели это снаружи, она схватила шашечную доску, расколола ее надвое и выбросила в окно. Когда она увидела, что толпа смотрит на нее в таинственной тишине, она пошла в нашу сторону и, уперев руки в боки, громким голосом сказала:

– Вы будете смотреть или вы будете пить?

Толпа, пробудившись от чар, разразилась десятками голосов. Некоторые пошли обратно в бар отпраздновать рождение ее мифа. Другие пошли по домам, прихватив с собой истории, трижды приукрашенные, об одной из самых сенсационных драм, свидетелями которой они были. Женщина обслуживала новую клиентуру с шикарным безразличием. С того вечера и покатилась ее слава. О ней заговорили шепотом. Легенда, которая еще породит тысячи галлюцинаций, была рождена на наших глазах – рождена из историй, слухов и сплетен, которые в скором времени станут одной из самых экстравагантных реальностей нашей жизни.