Голодная дорога, стр. 7

Когда эта сущность окончательно обосновалась во мне, за окном пошел дождь, и я успокоился. Дождь набирал силу, а ветер стучал по гофрированной крыше, задувая воду через щели в оконной раме. Стало холодно. Я повернулся к стене. Когда я понял, что могу двигаться, я сел на кровать. Призрак мертвого мальчика висел под потолком, излучая синий свет. Над домом гремел гром и сверкала молния. Лил уже проливной дождь, и ветер, завывая, стал колотить в окно. Опять блеснула молния. Казалось, что она целилась специально в этот дом. Местность за окном и комната осветились. Скоро я почувствовал запах дыма, который пробивался из-под двери.

Дым заполнял комнату, я стал кашлять и когда выбежал наружу, то едва ли мог что-то видеть из-за густого дыма. Я побежал на кухню, кашляя и протирая глаза, и увидел, что вся она охвачена огнем. Я принялся стучать к ним в дверь. Наконец оттуда вышел чиновник с висящим животом и красными от сна глазами. «На кухне огонь», – закричал я.

Пока мы воевали с огнем водой из ведер, духи стояли и смотрели на нас. Женщина плакала. Мужчина ругался. Дождь усиливался. Вся кухня промокла. Вода просочилась через дверь гостиной и пропитала ковер. Ветер разбил окно, и гусеницы и слизняки вползли в дом. На стенах появились маленькие змеи. За окном гремел гром. По дому бродил призрак мальчика, проходя прямо сквозь своих родителей, не узнавая их и не замечая их бедствий.

После того как мы успешно справились с пожаром и вытерли промокший пол, все разошлись. Я слышал, как всю ночь они ходили и разговаривали. Я тоже не спал. Перед самым рассветом, когда ночь только-только начала менять гнев на милость, раздался настойчивый стук в дверь. Дверь тряслась и стук был такой сильный, что казалось, ветер и гром объединились, чтобы войти наконец в этот дом. Я поспешил из своей комнаты к входной двери, но мужчина оказался там раньше меня. Я все равно подошел ближе. В дверях стояла женщина: волосы растрепанные и мокрые, ноги босые, глаза обезумевшие, шея напряженная. Дождь поливал ее безжалостно, и у ее ног лежали мертвые тараканы. Я увидел, что вокруг ее шеи обвивалась веревка, привязанная к небу. На секунду я подумал, что знаю женщину по какой-то другой жизни, по миру духов. Я оттолкнул чиновника и встал на порог. И затем словно свет ударил мне в голову, а жажда переполнила горло, я закричал:

– Мама!

Поначалу она стояла неподвижно. Казалось, что она не замечает меня и смотрит пустыми глазами. Но после короткого молчания она вдруг бросила на землю все, что принесла с собой, и молча обняла меня. Потом она подняла меня и крепко прижала к своему теплому мокрому телу.

Глава 8

Меня разбудили голоса из тьмы. Я сидел на маминых руках и видел женские лица, мокнущие под дождем и озаряемые вспышками молнии. Нас обступили женщины с распростертыми руками и добрыми глазами. Мы были окружены со всех сторон. Женщины прикасались ко мне и смотрели на меня так, как будто я был чудом, свалившимся с неба. Они гладили мои волосы, растирали кожу, щупали кости, словно, когда меня нашли, я стал принадлежать им всем. Они вселили в меня новую надежду, став веской причиной, чтобы остаться на этой земле – иногда нам выпадает вкусить радость возвращения домой.

Мама опустила меня. Ноги мои были еще слабые. Все выглядело странным. Наш барак выглядел чужим. Я пошел вперед, спотыкаясь на дрожащих ногах, и Мама взяла меня за руку, направляя мой шаг. Она провела меня в комнату, открыла входную дверь и сказала:

– Твой отец ждет тебя.

На стуле спал мужчина. Я не узнал его. На голове у него была повязка, и левая рука висела на грязной перевязи. Он был небрит, и его голая грудь вздымалась во время храпа. Комната была очень маленькая, она словно впитала в себя дурное настроение его сна, голод, отчаяние, бессонные ночи и свечной угар. На столе по центру прямо перед ним стояло полбутылки огогоро [4], рядом была пепельница и пачка сигарет. Москитная спираль чадила едким дымом, который заполнял комнату. Мужчина, спящий на стуле, был похож на гиганта из сказки. Он положил большую ногу на стол. Мужчина спал очень глубоко, пугая меня движениями своей груди.

Когда вспыхнула молния и дождь пошел еще сильнее, мужчина проснулся с суровым выражением лица. Вдруг его глаза изменились. Они стали большие, с кровавыми прожилками. Озадаченный, он оглядел комнату, как будто очутился в другом мире. Затем в дверях он увидел меня. На какое-то, довольно долгое, время он застыл в одной позе, с раскинутыми руками, застигнутый врасплох волшебством. И вдруг спрыгнул со стула с такой энергией, что стул отлетел далеко в сторону, и бросился ко мне. Я забежал за стол. Он преследовал меня, но я побежал в другую сторону, и стол остался между нами. Я понятия не имел, почему он бегает за мной, а я бегу от него. При первой возможности я с криком бросился к двери, но он нагнал меня в проходе между домами, под проливным дождем. С воплями ликования он подбрасывал меня в воздух так, что моя душа замирала. И когда он крепко прижал меня к себе и я ощутил его кипучую энергию, почувствовал его бьющееся сердце, то разразился плачем, сам не зная отчего.

Когда дождь кончился, Мама сняла с меня одежду мертвого мальчика и потом сожгла ее, пропитав керосином и жидкостями из трав. Одежда горела дольше, чем обычно. В глазах Мамы таился суеверный страх, и она все кормила керосином желтые языки пламени. Когда от одежды остались пепельные завитки, она собрала их в газету и пошла в темноту в сторону леса.

Вернувшись, она взяла меня за руку и отвела в ванную, где по стенам ползали многоножки и стоял бак специально приготовленной воды. Мне пришлось помыться коричневым мылом, которое почти не пенилось. Пока я старательно намыливал себя, Мама, стоя позади убогого бака, рассказала мне все, что случилось после той ночи восстания. Слушая ее рассказ, я все больше восхищался и изумлялся ей.

Той ночью, когда толпа разделила нас, разгневанный Маскарад гнал женщин по улицам, поскольку им не следовало его видеть. Она высматривала меня по всем углам, под каждой машиной, она кричала мое имя в горящие дома. И когда она вернулась домой в надежде, что я все-таки добрел туда сам и поджидаю ее, она убедилась, что и Папа тоже исчез.

– За одну ночь, – сказала она, – я потеряла своего единственного ребенка и своего мужа.

Она бодрствовала всю ночь, ходила по всему поселению, несмотря на то, что все наши пожитки валялись на улице. Наутро съемщики стали перемещаться в новые поселения, в другие гетто. Мама смогла отдать наши вещи на сохранение родственникам. И затем она прошлась по всем госпиталям и полицейским участкам, обошла весь город, убитая горем. И когда она уже была готова отчаяться, то вдруг очутилась возле полицейского участка в центре города, где ей сказали, что Папа посажен за то, что принимал участие в бунте. Ей удалось добиться с ним встречи. Он был избит полицией: на лбу у него был ужасный порез, ссадины на лице, и одна рука висела как плеть. На следующий день, после многих ходатайств и небольшой взятки, Папа был отпущен. Он пошел на работу и узнал, что уволен. Но за это время Маме удалось снять другую комнату. Она также смогла внести плату за месяц вперед. Папа пришел домой в дурном настроении и был очень озлоблен. Той ночью он слег, бормоча что-то о безумных солдатах, которые убивали белых людей на войнах за морями.

Мама сошла с ума от моего исчезновения. Друзья посоветовали ей проконсультироваться у травника. Поначалу она сомневалась, но после того как все испробовала, побывала во всех госпиталях и в полиции, она уступила. Ее отвели к травнице. Перед ее хижиной была насыпана гора битого стекла. Мама еще не успела войти, как травница, свирепого вида женщина, у которой один глаз светился ярче другого, крикнула ей, что тени уже сказали ей, зачем пришла Мама.