Голодная дорога, стр. 12
Пока комната сотрясалась от обрывочного барабанного стука по столу, синкопированных ритмов, голосов, музыки бутылок и общего разгула, к нам заявился фотограф с соседней улицы, в своей белой шляпе. Его звали Джеремия. На его лице была жидкая бородка, и, казалось, все его хорошо знали. Он тут же стал объектом для шуток. Одни высмеивали его чувство времени, поскольку он пропустил вкуснейшего кабана, который только что бегал среди леса. Другие убеждали его поскорее снять белую шляпу и напиться со всеми как можно быстрее. Женщины хотели узнать, почему он не принес с собой камеру. Он ушел и вскоре пришел с камерой, все быстро закончили танцы и поспешили сбиться в кружок для групповой фотографии. Мужчины боролись за самые выгодные места. Старик, утверждая свое право приоритета, позировал впереди всей группы. Женщины выходили привести себя в порядок и возвращались, нарушая расстановку фотографа. Мама взяла меня на руки, и вместе с Папой мы расположились сразу за стариком. Фотограф, устанавливая свою камеру, давал много инструкций. Он ходил взад и вперед, заставляя нас наклонять головы. Он заставил Папу скрестить ноги, Маму – держать шею под неудобным углом, а меня – изобразить достаточно придурковатую улыбку на лице. После всех проволочек, фотограф пустился представлять свой собственный набор драматических поз. Он приседал к полу, вставал на цыпочки, на колени, взбирался на стул и даже пытался имитировать орла в полете. Он изрядно припадал к бутылке с пивом. Покачиваясь, наклоняясь назад и сверкая глазами, он велел нам сказать:
– Сы-ы-ы-р!
Пока мы играли с этим словом, обыгрывая его на все лады, фотограф сделал первый снимок. Когда камера дала вспышку в виде причудливого всполоха, из яркого света явились призраки и, ошеломленные, растаяли у ног фотографа. Я вскрикнул. Все засмеялись. Фотограф сделал пять групповых снимков, и призраки падали к его ногам, в изумлении от вспышек. Когда он понес в свою студию камеру, призраки последовали за ним. Когда он вернулся, их уже с ним не было. Фотограф присоединился к буйной пирушке и сильно накачался.
Через некоторое время объявился лендлорд. Толпа поприветствовала его. Маме пришлось приготовить еду. Папа пошел покупать новую выпивку в кредит. Меня тискали и подбрасывали в воздух, пока у меня не заболели ребра, и все молились за меня. Фотографу вновь пришлось идти за камерой.
После важничанья и множества таинственных приготовлений, словно перед сеансом магии, фотограф поднял камеру. Он находился в окружении маленьких призраков и духов. Они вскарабкивались друг на дружку, чтобы поближе рассмотреть его инструмент. Они были так очарованы камерой, что взобрались на самого фотографа, сидели на его руках и стояли у него на голове. Фотограф был очень пьян и сделал три снимка с лендлордом. Когда он закончил, ему стало лень относить камеру на студию, и он повесил ее на крючок. Духи и дети собрались вокруг, показывая на нее пальцами и вскрикивая изумленными голосами.
Мужчины, которые были пьяны, стали громко ругаться. Некоторые женщины повели детей спать. Ругань была в полном разгаре, мужчины орали во всю глотку, и тут занавес расступился, опустилась тишина и в дом вошла мадам из бара. Лендлорд, заметив ее, испуганно вскрикнул. Все уставились на нее в пьяном молчании. Духи оставили камеру и слетелись к ней, окружив ее и держась чуть в отдалении. Женщина улыбнулась и благожелательно поприветствовала всех нас. Папа поднялся с места, тепло пригласил ее присоединиться к празднику, нашел ей местечко и начал рассказывать всем о фантастическом истоке ее легенды. Все уже знали эту историю и смотрели на нее как на августейшую, пусть и нежданную, гостью. Мама пошла готовить еду. Папа послал за выпивкой в кредит, но это было не обязательно, поскольку она принесла с собой шесть тыквенных бутылей пальмового вина в честь празднования моего возвращения. Когда огогоро, за которым послал Папа, прибыло, она взяла бутылку, резко привстала, рассылая волны тишины, идущие от чистой силы ее легенды и внушительной осанки. Она подняла мою руку и сказала:
– Так это тот мальчик, чье возвращение мы празднуем?
– Да, – ответила толпа.
– Так это тот мальчик, который пропал и был найден?
– Да!
Затем она повернулась. Ее большие глаза спокойно смотрели на меня. Она сказала:
– Дорога никогда не поглотит тебя. Река твоей судьбы всегда будет побеждать зло. Ты можешь уже узнать свой жребий. Страдания никогда не разрушат тебя, а сделают тебя сильнее. Успех никогда не собьет тебя с пути и не рассеет твой дух, но направит твой полет еще выше, к доброму свету. Твоя жизнь всегда будет удивлять тебя.
Ее молитва была так прекрасна, что после нее воцарилось молчание. Все изумленно смотрели на нее. Затем Папа, оправившись от потрясения, сказал:
– АМИНЬ!
Собравшиеся повторили это слово. Женщина, все еще стоя, сотворила возлияния, затем выпила полбутылки огогоро одним долгим глотком; ее большие груди дрожали в жаркой комнате. Закончив, она села, и ее мясистое лицо покрылось потом. Духи окружили ее, говоря о ней изумленными голосами.
Но она не могла оставаться долго. И когда, слишком рано для многих (они хотели раскрыть ее тайну), она поднялась и сказала, что ей пора возвращаться в бар, мы все пытались убедить ее остаться. Но она была недоступна просьбам. Папа поблагодарил ее за визит. Мама поблагодарила ее за молитвы и вино. Когда она подошла к двери, покачиваясь, как большой корабль, она остановилась, строго на меня посмотрела и сказала:
– У вас странный сын, мне он нравится. – И затем добавила мне: – Приходи ко мне как-нибудь, ладно?
– Приду, – ответил я.
Когда она вышла из комнаты, духи были с ней. Тем вечером мы узнали ее имя. Все ее звали Мадам Кото.
Глава 12
После всех возлияний наконец люди угомонились: мужчины спали на стульях, дети на полу, везде валялись бутылки, на подоконнике лежали обглоданные кости. Фотограф храпел нос к носу со спасенными ботинками Папы, а лендлорд пускал слюни, приманивая многочисленных мух. Я сидел, прислонившись к стене, то засыпая, то просыпаясь, окруженный свалкой человеческих тел, и вдруг вновь услышал сладчайшие голоса. Мои духи-спутники обольстительными до изнеможения голосами пели мне о верности нашему договору, о том, чтобы я не поддавался чествованиям людей, и просили возвратиться в страну, где празднования не знают конца. Они убеждали меня своими ангельскими голосами, и я почувствовал, как поднимаюсь над телами спящих пьяных мужчин и улетаю в ночь. Я парил на крыльях прекрасных песен по улице без малейшего понятия, куда меня ведут голоса. Я плыл сквозь заросли буша и очутился у колодца, который был закрыт широкой доской. На доске лежал камень. Я попытался его сдвинуть, но не смог. Я чертил круг за кругом над нашим районом. У меня заболела нога. Я остановился и увидел, что большой палец кровоточит. Я не испугался. Я не чувствовал боли. Вскоре я оказался на краю великого леса, тьма которого была богом. Я был готов войти в темноту, когда увидел черного кота, его глаза сверкали, как раскаленные камни. Потом послышались шаги. Я повернулся и наткнулся на массивную фигуру Мадам Кото.
Она поймала меня, подняла к своим тяжелым грудям и молча отнесла домой. Мама везде меня искала. Увидев нас, она бросилась навстречу, пронесла меня мимо спящих, мимо детей, дремлющих у стен, и мужчин, спящих на стульях, и уложила меня в кровать. Мадам Кото зажгла палочку с благовониями, закрыла окно и вышла с Мамой на улицу.
Я слышал, как Мадам Кото рассказывала ей, как она меня нашла. Я слушал храп мужчин. Мама благодарила Мадам Кото. Мои духи-спутники плакали. Я опять заснул и проснулся, когда услышал шум у двери. Кто-то вошел с лампой. Я видел лампу и ее свет, но не видел, кто ее несет по комнате. Позади лампы была темнота. Темнота поставила лампу на стол. Занавеска всколыхнулась. Я лежал и ждал. Ничего не происходило. Я смотрел, как Папа ходит от одной спящей фигуры к другой, будит их и заставляет расходиться по домам. Мужчины были такие пьяные, что им лень было пошевелиться. Детей приходилось уносить в тех позах, в которых они спали. Когда Папа подошел к фотографу и потрепал по плечу, бедняга вскочил и сказал: