Князь оборотней, стр. 67
— Косточки собаки прикапывают, мы, медведи, ежели чего и запасаем, так целыми тушами! — с достоинством сообщил Хадамаха и поглядел на Хакмара выразительно, намекая, что и его тушку в случае чего можно запасти. Хоть мяса на ней и немного.
Хакмар только фыркнул пренебрежительно и вывалился из кустов прямо к забору.
— Ну и где тут дырка? — поинтересовался он, пробуя колья один за другим.
Они пробовали, и пробовали… и еще пробовали. Дырки не было.
— Обманул братец Биату, — не сулящим ничего хорошего тоном заключила Аякчан. — Говорила я — с Огоньком надо было спрашивать. Но еще не поздно вернуться.
— Не обманул, — негромко сказал Хакмар. — Глядите!
Несколько кольев в заборе аж светились — точно новенькая заплатка на прохудившихся штанах. От свежего затеса ощутимо пахло стружкой. И вовсе не безалаберные обитатели Буровой заборчик вот починили… Собранное тремя поколениями Мапа золото осталось на той стороне.
Свиток 36,
где Донгар встречается с отцом и пытается с ним поговорить
Поперек леса торчал высокий забор. А вдоль забора торчали четыре попы. Большая Хадамахина, поменьше — Хакмарова и совсем тощая — Великого Черного Шамана Донгара Кайгала (хотя, конечно, шаманское величие не шириной попы меряется). И еще одна, девичья, полностью теряющаяся в обвислых складках штанов. Попы упирались в подступающие к забору кусты и очень страдали от засохших прошлодневных колючек, но никому даже не приходило в голову сменить позицию: попа в лесу, зато глаз приник к щели в заборе!
— Думаешь, они нашли ваше золото? — прижимаясь то одной, то другой щекой к бревнам, Аякчан вертела головой, пытаясь получше рассмотреть задний двор Буровой.
— Если б нашли, стал бы местный жрец так расстраиваться, что Канда им припас больше поставлять не хочет, — пропыхтел Хадамаха — впервые он жалел, что ему от рождения достались не только широкие плечи, но и физиономия — телегой не объедешь. Щелочка махонькая, как тут извернешься, чтобы хоть что-то увидеть!
— А Канда найти мог? — продолжала нагнетать ужасы Аякчан.
— Канда не знает! Биату золото для себя припрятал.
— А вдруг узнал? — страшным шепотом выдала Аякчан. — Канда такой ушлый, что нашему Донгару еще расти и расти!
— Чего мы мучаемся? — возмутился Хакмар. — Перелезем, раскопаем и посмотрим.
— Лучше я перелечу! — немедленно выдвинула предложение Аякчан.
— Увидят местные незнакомую жрицу у себя на заднем дворе, неправильно поймут, однако! — предостерег Донгар.
— Ничего, надо будет, я им все объясню! — стряхивая с пальцев россыпь синих искр, заверила жрица.
— Как она, однако, к мешку золота рвется! — вдруг протянул Донгар.
Даже Хадамаха прекратил изучать местность сквозь дыру в заборе и недоуменно воззрился на Донгара. Если бы Хакмар Аякчан гадость сказал — это понятно. Но Донгар с его благоговением перед девушкой-жрицей? Хотя за последнее время благоговения здорово убавилось.
— Донгар, ты что, думаешь, я хочу Хадамахино золото присвоить? — с совсем не свойственной ей растерянностью спросила Аякчан. — Нет, я, конечно, обязательно бы присвоила, если бы это было чье-нибудь еще золото, но Хадамахино… Честное слово, я ничего такого не думала!
Хадамаха осуждающе поглядел на Донгара — действительно, как-то уж он слишком…
— Пока не думала, а потом выкопаешь — и очень даже додумаешься! — Донгар был непреклонен.
Всякая растерянность слетела с Аякчан, сменившись привычной злостью.
— Ах так? Тогда сами лезьте, раз такие умные — я теперь точно не полечу, не хватало!
— Ай-ой, вот и хорошо! — немедленно заверил ее Донгар. — Я полечу.
— Как? — опешил Хадамаха. — Крылышками помашешь?
Донгар ухмыльнулся и вытащил из вещевого мешка черные вороньи крылья.
Не права Аякчан. Не так уж долго Донгару до Канды расти: чем дольше идут, тем больше тощий растерянный мальчишка из хант-манского пауля походит на того Донгара Кайгала Черного, про которого страшные истории сказывают. Чем дальше — тем черношаманистее. Если ему так уж хочется оказаться рядом с папашей — пусть летит. Хотя обижать ради этого Аякчан вовсе не обязательно. Можно было, например, ее по голове стукнуть — и лети куда хочешь!
Донгар встряхнул крыльями, как плащом… и большой ворон неуклюже пошел на взлет вдоль забора. Хадамаха проводил его завистливым взглядом — на земле кучки одежды не осталось, значит, вороньи крылья накидываются сверху. Перекинется обратно Донгар — будет выглядеть прилично. Умеют шаманы устраиваться!
Цепляясь брюхом за колья, будто летал если не первый, так второй раз в жизни, ворон-шаман перевалил через забор и не столько приземлился, сколько плюхнулся на другой стороне. Хадамаха с азартным сопением приник к щелке: ворон неуклюже двигался по заднему двору Буровой (что-то в его походке было странное, но Хадамаха никак не мог сообразить — что именно!) и вертел птичьей головенкой, оглядывая окрестности то одним круглым глазом, то другим.
— Биату сказал — сараюха у задней левой опоры! — убрав из щели глаз и выставив вместо него губы, прошептал Хадамаха. — От ее угла — пять шагов по прямой!
Ворон спланировал над самой землей и принялся отсчитывать пять шагов. С торжествующим карканьем взвился в воздух и… сложив крылья, с размаху воткнулся в землю клювом! Промерзшая за Ночь земля разошлась с глухим треском, как рваная ткань. Ворон принялся забуряться вглубь, вгрызаясь в землю не хуже иного крота! Мгновение — из земли торчали лишь скрюченные птичьи лапки, да рядом рос холмик вывороченной земли.
— Донгар! Чурбан ты! — срываясь с шепота на крик, завопил в щелку Хадамаха. — Не вороньих пять шагов! Медвежьих!
Чпок! Из «раскопа» с глухим чпоканьем вылетел перемазанный землей ворон. Пронзил Хадамаху гневным взглядом круглого птичьего глаза и принялся отмеривать пять медвежьих шагов. Хрясь! Снова взлет, кувырок, и птица целеустремленно ввинтилась клювом в землю с явным намерением прокопаться до Нижнего мира.
— Ты сам чурбан, Хадамаха! — решительно объявил Хакмар. — Брат Биату перекидываться не умеет, значит, шаги не медвежьи, а человеческие!
— Точно! — Хадамаха от расстройства ляснул себя ладонью по лбу. — Донгар, вылезай, снова не те шаги!
— А как глубоко Биату закопал? — задумчиво поинтересовался Хакмар, когда уже и птичьих лапок стало не видно, а гора земли у третьей дырки выросла человеку по пояс.
— Может, мы не от того угла считаем? — тоже призадумался Хадамаха. — Слышь, Донгар, выкапывайся обратно! Давай с другой стороны попробуем.
Цепляясь коготками за земляные стенки и отталкиваясь клювом, ворон выполз наружу, отряхнулся, одарил Хадамаху очередным недобрым взглядом — тот только руками развел! — и направился отмечать новое место раскопок.
— Это… это что… кто? — по ту сторону забора раздался вдруг дрожащий голос.
Подскочив, будто его стегнули колючей веткой, Хадамаха заметался вдоль забора, обнаружил довольно широкое отверстие между прутьями и торопливо приник к нему глазом. Ну конечно! Если один великий черный шаман залетит на двор Буровой, думая, как бы ему своего папочку повидать, можно догадаться, что у папочки появится желание прогуляться именно на задний двор!
Худое, как у Донгара, лицо жреца-геолога, начальника Буровой, вытягивалось все больше, а глаза выпучились так, что казалось, вот-вот вывалятся и мячиками запрыгают по земле. Чего это он? Хадамаха слегка передвинулся у дырки — и понял, чего! Деловито, не обращая внимания на постороннего, мимо жреца прошагал ворон. Именно прошагал, как ходят люди: переставляя одну ногу впереди другой. В вороньем теле это производило сокрушительное впечатление. Подошел чуть не к самым сапогам жреца, примерился и — тра-та-та! — принялся долбить клювом землю, мгновенно прокопав вертикальную штольню в человеческую руку длиной!
Жрец Огня окинул двор помраченным взглядом — тут и там красовались такие же узкие выдолбленные дыры, будто Буровую посетила стая сумасшедших кротов, обожающих копать мерзлоту! Умгум, хотя на самом деле всего-навсего один безумный ворон!