Черный Баламут (трилогия), стр. 182

- Подобных тебе так и убивают - бесчестно. Это не сохранится.

КНИГА ПЕРВАЯ

ИНДРА-ГРОМОВЕРЖЕЦ ПО ПРОЗВИЩУ ВЛАДЫКА ТРИДЦАТИ ТРЕХ

Боли сказал:

- В стычках премудрые боги мною были разбиты,

Я швырял многократно горы с лесами и водопадами,

Вершины, скалы я разбивал о твою голову в схватке!

Но что же могу поделать?

Трудно осилить время.

Разве тебя, с твоим перуном, мне кулаком убить не под силу?

Но теперь не время отваге, время терпенью настало!

Maxaбхарата, Книга о Спасении, шлоки 370-374

Зимний месяц Магха, 28-й день

БЕСПУТСТВО НАРОДА

Тех, кто злобно отказывается изучать эти бесподобные строки, при торговых сделках, как правило, обвешивают и обмеривают торговцы, прибегая ко всевозможным хитростям. Тайно обманывая мужей, их извращенные и порочные женщины бесстыдно вступают в связь со своими слугами и со скотом. "Эй!" - обращаются к ним чандалы, а они отвечают псоядцам: "О почтенный!.."

ГЛАВА V

И ТЫ, КРИШНА?!

Оранжевые сумерки густо измазали террасы павильонов, играя пятнами теней в опустевших переходах. Как сари прилипает к разгоряченному телу апсары, они тесней тесного облепили кроны по-желай-деревьев и ажурные перекрытия беседок, звеня напряженной тишиной, - словно сотни тетив откликались вдалеке на осторожную ласку пальцев.

И мой Лучистый брат, Сурья-умница, был тут абсолютно ни при чем. Закат давным-давно состоялся, день без сопротивления перешел в вечер, а состарившийся вечер намекал на опасную близость ночи. Небось Заревой Аруна уже не то что распряг коней - заплел им гривы в косички, навесил замок на двери конюшни и теперь блаженствовал за трапезным столом в предвкушении обильного десерта.

Он, Аруна-возница, такой - не зря же единоутробен с нашим замечательным Проглотом!

Просто чуткая к моему состоянию Обитель, ощущая занятость Владыки, не спешила пригашать свечение неба, заполняя пространство мерцающими лепестками ашоки-Беспечальной.

Спасибо, родная…

Я не буду сравнивать тебя с верным псом, угадывающим настроение хозяина еще с порога, я не стану сравнивать тебя и с преданной женой, чутко следящей за переменами в супруге и способной угадать их еще до того, как перемены окончательно свершатся, я не… Все, молчу, молчу.

И прохладные ладони ветра легко коснулись лба Индры, остужая испарину, влажный след знакомства с чужой жизнью, жизнью смертного, жившего, погибшего…

Сколько же часов я провел здесь?

Я отложил пальмовый лист, который до сих пор держал в руках, и взглянул на Брихаса. Мой замечательный жрец-наставник увлеченно рылся в кипах прочитанного - извлекал, проглядывал наскоро, затем вновь принимался искать, еле слышно бурча себе под нос какие-то соображения по поводу. Читать вслух он перестал где-то к середине, и мы просто передавали записи друг другу, вполуха отвлекаясь на краткие комментарии толстого Жаворонка. Так было гораздо быстрее, а кроме того, некоторые вещи я совершенно не мог представить, слушая о них с чужого голоса. Зато буквы-тли на плоскости листа обладали чудесным свойством будоражить фантазию, и нередко я сам сомневался, что вычитал, а что домыслил, пустив воображение в свободный полет.

А, какая разница!

Теперь я совсем по-иному воспринимал события начала дня, когда близящийся к полувековому рубежу Жеребец вцепился в "Беспутство Народа", горя местью за престарелого отца.

Совсем по-иному.

Сын Дроны презрел победу, вместо родового знамени с изображением львиного хвоста подняв красный стяг мести. Чистой и холодной мести, как чиста и холодна железная колонна в годаварийском храме Шивы-Разрушителя. Брахман-воин, он просто хотел умереть, прихватив с собой в ад подлых убийц своего отца. Смерть друзей и союзников? конец света? собственная гибель?! честь или позор?!- вряд ли что-то имело сейчас значение для бешеного Жеребца.

Праведный Дрона, лучший из лучших, погублен обманом - сын мертвого спрашивает: "Стоит ли ТАКОМУ миру длить существование?"

Путь Народа обратился в Беспутство, сын мертвого спрашивает: "Даже если жизнь теперь обратится в нежизнь, что это изменит?"

Сын мертвого спрашивает…

Пожалуй, за такого отца и я разнес бы все Мироздание в щепки, не задумавшись ни на минуту. Может быть, потому, что сам вырос безотцовщиной.

Официально нашим отцом, любимым папочкой дюжины Адитьев, считался знаменитый мудрец Чере-паха-риши, который, в свою очередь, числился в реестрах внуком Брахмы. Но мы верили в это, лишь будучи еще совсем сопляками, а Брахма, по-моему, не верил никогда. Трудно поверить в исключительно плодовитого Черепаху-многоженца, от которого якобы произошли "боги, демоны и люди, птицы и змеи, исполины и чудовища, жрецы, коровы и многие другие существа разной природы"! Вот Проглот - это да, это его сын, Черепашье чадушко, что подтверждено фактами и показаниями свидетелей, а все остальное… Недаром мудрый папочка сроду не жил_ вместе с нами, а мы, суры-Адитьи, все чуточку смахиваем обликом на маму, будучи абсолютно не похожи друг на друга.

Я далек от упреков в адрес мамы, но Жеребца я все же понимал…

Смежив веки, я еще раз перебрал в памяти события первых сорока пяти лет жизни Брахмана-из-Ларца. Так перебирают сердоликовые четки, не разглядывая пристально бусину за бусиной, но на ощупь узнавая поверхность каждой. Одна из бусин показалась мне излишне шероховатой, и я не выдержал.

- Брихас! Эй, Наставник, ты заснул, что ли?!

- Я весь внимание. Владыка! - бодрым до противности тоном отозвался Словоблуд.

Похоже, отозвался машинально, так и не вынырнув на поверхность из пучины своих мудрых рассуждении.

Я дождался, пока этот "весь внимание" оторвется от текста, и помахал рукой, пытаясь сосредоточить взгляд Словоблуда на себе.

Получилось.

- А скажи-ка мне, мой милый… Относительно сетей для Миродержцев - это правда?

- Правда, - ни секунды не колеблясь, ответил Брихас. - Что еще желает знать Крушитель Твердынь? Ох, дождется он у меня…

- Много чего желаю! Всякий тупоумный брахман, понимаешь, опутывает меня паутиной своего поганого обряда, понукает будто ленивого осла, чтоб я тащил его поклажу куда надо - прикажешь быть в восторге?! Прямые, значит, обязанности?! А когда мы, Миро-держцы, увиливаем, то нас стрекалом?! Без нашего ведома?! Выходит, они там, внизу, нас попросту используют?!

- Они вас… - Брихас с таким видом вертел в пальцах кожаный шнурок для связывания листьев в кипы, словно вознамерился тут же на нем удавиться. - А вы их. И все мы - друг друга. Я говорил тебе, Владыка: у нас не лучшая Вселенная, но и не худшая.

- Ты уверен?

- Разумеется. Будь она худшей, ты уже давно лупил бы ваджрой всех подряд, в хвост и в гриву, назвавшись Господом-Единодержцем, от смертной скуки или во имя справедливости, что само по себе не важно. Будь она лучшей, лупили бы тебя под тем же предлогом - если бы Индре вообще нашлось место в лучшем из миров.

Пусть меня данавы на завтрак слопают, если я понял, что он хотел сказать!

Словоблуд пожевал губами и стал вязать из шнурка замысловатые узлы. Вид у него был крайне довольный, чего нельзя было сказать обо мне. Костистые пальцы с распухшими суставами сновали проворней ткацкого челнока, шнурок на глазах превращался в какую-то дурацкую гроздь виноградин, и я прикипел взглядом к Брихасову творению.

Так базарный зевака не в силах оторваться от начищенного медного шарика в руке факира.

- Вот был шнурок, - задумчиво протянул Наставник, по-птичьи склоняя лысую голову к плечу. - Вот "получилась ерунда. Что лучше, что хуже? Зависит от точки зрения… Главное - с какого конца смотреть. И с какого конца начать. Твой младший братец Вишну ухватился за правильный конец: он начал со Второго Мира. Со смертных людей. Ухватись я не за кожаный шнурок, а за железную кочергу, много ли узлов удалось бы навязать? Вот и он решил взять что помягче… а в итоге обжегся. Хотя сам замысел преизряден…