Черный Баламут (трилогия), стр. 133

Но я же хотел как лучше!

И что теперь делать?

- Однако руки твои больше напоминают руки воина, а не жреца!

Молодец, зоркий Сокол! Углядел! Ай да царевич!

- Уж не канка ли ты?

Брахман молчит, и у меня начинает появляться слабая надежда, что мы все-таки выкрутимся из этой весьма щекотливой ситуации.

Дудки с цимбалами!

- Это он-то - канка?! - Рык Панчалийца, раздавшись над самым ухом, оглушает меня. - Да это же Дрона, сын мудрейшего Жаворонка, брахман из брахманов!

- Ты уверен? - резко оборачивается к Дубине мои двоюродный брат, делая Панчалийцу красноречивые знаки. Увы, Друпада этих знаков не видит или не хочет видеть. Впрочем, откуда ему знать, кто должен был решить спор? Эх, надо было посвятить царевича в наш план до конца! Надо было… Но теперь поздно.

- Да мы с ним вместе в Шальвапурской обители десять лет небо коптили! - счастливо ревет Друпада. - Дрона, приятель, ты меня узнал?!

- Конечно, узнал, благородный царевич! И искренне рад встрече, - кланяется Дрона, после чего я понимаю, что все пропало.

- Вот только постарел ты… - задумчиво тянет Панчалиец. - Ну да ладно, бродячая жизнь - она… Эх звал я тебя к себе! Сокол, друг мой, достойный Дрона, которого ты видишь перед собой, - лучший брахман из всех дваждырожденных! Если не верить ему, то я вообще не знаю, кому на этом свете можно верить!

- Благодарю тебя, царевич. Конечно, ты несколько преувеличиваешь мои скромные заслуги, но я вижу, что слова твои идут от чистого сердца, - снова кланяется проклятый Дрона. - Может быть, ты и расскажешь мне, в чем суть спора, который меня просили разрешить?

И Друпада рассказывает!

Про посланную нам богами вторую Гандхари. И про то, что теперь мы (вернее, теперь уже не мы, а Дрона!) должны (должен) решить, какая из невест кому достанется!

Ну, все! Сделать уже ничего нельзя (Сокол это тоже прекрасно понимает). Остается только положиться на волю Судьбы, богов, случая и брахмана Дроны, будь он неладен!

Выслушав болвана Панчалийца, Дрона минут на пять погружается в раздумья. Наконец он говорит, обращаясь не столько к нам, сколько к обеим царевнам:

- Поскольку здесь присутствует лишь один жених и целых две невесты, по моему скромному разумению, выбирать все же должны девушки. Итак, царевны, перед вами Друпада-Панчалиец, происхождение знатность рода которого ни у кого не вызывают сомнений. Он молод, красив, искушен в деле кшатрия и в свое время воссядет на трон панчалов…

Дрона выдерживает небольшую паузу и продолжает:

- Отсутствующий здесь второй жених также из славного и древнего рода. Он молод, лицом хорош, наделен многими добродетелями… Однако волею судьбы на его мать было наложено проклятие мудреца Вьясы вследствие чего Стойкий Государь родился на свет слепым. В том нет его вины, и, за исключением слепоты, мне неизвестны какие бы то ни было другие его пороки. Кроме того, раджа Благоуханной хотел отдать свою дочь в жены именно ему, хотя Панчалиец также не получил от него отказа в сватовстве.

Снова пауза. Дрона явно дает царевнам собраться с мыслями.

- Итак, царевны, выбор за вами. Поскольку богам было угодно наделить достойными женами обоих женихов, я жду вашего решения.

Ну, так он ничего не добьется! Тоже мне, мудрый брахман! Мы их уже спрашивали! Сейчас царевны снова перессорятся, Сокол под шумок отошлет дурака подальше, а там, глядишь, и колдунец-пропажа объявится!

Но тут одна из Гандхари встает, подбирает лежащий рядом платок и начинает завязывать себе глаза.

- Что ты делаешь, сестра? - вполне искренне изумляется Сокол.

- Отец отдает меня в жены царевичу из Города Слона. - Ровный голос девушки звучит тихо, но в наступившей тишине мы отчетливо слышим каждое слово. - Однако царевич слеп от рождения. Негоже послушной жене хоть в чем-то превосходить царственного мужа! Отныне я буду всегда носить эту повязку и уподоблюсь своему супругу.

Все застывают в оцепенении. И тут снова раздается голос мерзавца Дроны, в котором звучит явное удовлетворение:

-Сами боги вложили эти слова в твои уста, благочестивая Гандхари! Пусть же будет по сему. Вот и конец вашему спору! Царевна, завязавшая себе глаза и добровольно отказавшаяся от солнечного света, отправится в Хастинапур. Вторая же царевна станет женой достойного Панчалийца. Спор разрешен, Закон соблюден, и Польза несомненна!

- Кажется, все прошло хорошо, - шепчет мне на ухо Сокол. - Настоящая царевна в жизни не сделала бы этого! Только низкородная девка, воспитанная в рабском послушании…

Однако я не слышу уверенности в его голосе.

Ятудхан объявился, когда панчалы уже увезли одну из царевен, а брахман-умник Дрона отправился дальше своим путем.

Мальчишка с глазами мудрого зверя буквально выпал из кустов. Он был весь в грязи, в болотной тине, руки и лицо исцарапаны, от одежды остались одни лохмотья.

Отослав кинувшихся было к Ядже стражников, Сокол напустился на колдунца "С-Волосатой-Печенкой":

- Где тебя бхуты носят, несчастный! Ты где должен был ждать?

- На дороге, - выплюнул ятудхан, с трудом переводя дух.

- А ты где был?

- Прости меня, царевич, наваждение какое-то! Никогда в этом месте трясины не было! Я уже почти до Дороги дошел, и вдруг - сразу по пояс! Насилу выбрался… Потом в заросли ююбы угодил - тоже никогда она здесь не росла. Нечисто дело - это я тебе, царевич, как потомственный ятудхан говорю!

- Ты у меня еще поговори! Финик потомственный! Ладно, сейчас я прикажу, чтоб царевну вывелию Посмотри: которая?

- Как которая?! - неподдельно изумился колду-нец.

- А вот так! Слуги-дуболомы тебя не нашли, а тут им какой-то брахман встретился! Он-то все и решил… Короче, одну царевну Панчалиец увез, а на вторую сейчас поглядишь.

Ятудхан затрясся мелкой дрожью, и я на всякий случай отодвинулся подальше. Он явно был вне себя от злости - недаром якриломов так прозывают! А рассерженный ятудхан - сами понимаете… Когда из шатра вывели царевну, мальчишка-Яджа коротко взвыл, рухнул наземь и начал яростно молотить кулаками ни в чем не повинную траву. В свете взошедшей полной луны колдунец напоминал безволосого червя, раздавленного случайной повозкой и теперь дергающегося в предсмертных конвульсиях.

- Не та! Это твоя сестра! - прохрипел он наконец сквозь звериное рычание.

* * *

Сокол запретил следовать за ним не только охране, но даже мне, своему двоюродному брату. Они ускакали вдвоем с Яджей - в ту сторону, куда направился царевич Друпада со своими людьми и дочерью колдунца.

Всю ночь я не сомкнул глаз, и под утро увидел, как мимо пронесся двойной силуэт всадника. За спиной ятудхана сидела долговязая девица с разметавшейся по ветру пегой гривой, в простом домотканом сари, к тому же порванном. Сидела она по-мужски, крепко обхватив спину коня голенастыми ногами и держась за плечи мальчишки-отца.

А глаза Яджи горели в предрассветных сумерках безумными огнями.

Вскоре снова раздался топот, и в-шатер вошел хмурый как туча Сокол.

Под глазом у него красовался здоровенный синяк.

На всякий случай я притворился спящим.

И как такое могло произойти?!

Не иначе как мы прогневили кого-то из всеведущих богов!

Надо будет не забыть принести обильные жертвы Светочу Троицы, Вишну-Опекуну! Да сохранит он меня в трудную минуту…"

ГЛАВА VIII

ПО ОБЫЧАЮ РАКШАСОВ

Заметки Мародера, берег реки Кабул, начало периода Грисма

Реальность Второго Мира плывет перед твоими глазами, подергивается дымкой, проваливается куда-то в глубины Атмана-Безликого - и ты понимаешь, что сегодня опять увидишь сон.

Тот самый.

Он приходит всякий раз в другом обличье, но ты безошибочно узнаешь его.

Сон-Искус.

Он приходит не часто, словно выжидая, пока ты забудешь о нем, расслабишься, откроешь лазейку в своей душе - и вот тогда…

Водопад безудержных, животных страстей, гнев, ярость, похоть и вожделение - все это он раз за разом приносит тебе, надеясь, что страсти упадут в твою сущностъ, словно семена кунжута в рыхлую борозду, дадут добрые всходы, опутают тебя сетью сладострастных лиан-дурманок.ты же твердо знаешь, что этого не будет. Никогда.