Баллада о кулаке (сборник), стр. 171

А сотни тонн свинца, по странному недоразумению зависшие на головокружительной высоте, уже готовы обрушиться, сминая маленькие смешные фигурки и золоченые лестницы из папье-маше…

Стоп.

Не сейчас.

Нет, это он все-таки зря.

Олег

— Как минимум?

Внутри что-то оборвалось. Туда, в прошлые рождения, где я был судьей неправедным, согласно Ленчикову гороскопу, где крылись решения и приговоры, о поспешности которых я сожалею по сей день.

Иногда — сожалею.

А иногда — нет.

Рассказ шел к финалу. Спотыкаясь, по колено забрызгавшись грязью, подволакивая ногу и морщась от боли в травмированном колене; но — шел. Рассказ о суматошном Володьке Монахове и его волшебной палочке, рассказ о двух нелепых дядьках, разменявших четвертый десяток в поисках нужных только им слов; рассказ о плачущей жене, избитых насильниках и троллейбусных жертвах; рассказ о том, что одни называют ремеслом, другие — искусством, третьи — образом жизни, а четвертые смеются в лицо и первым, и вторым, и третьим, потому что четвертые знают: ремесло должно кормить, искусство — развлекать, а образ жизни — это вообще нечто совсем другое.

Собаку выгуливать да с управдомом лаяться — вот и весь образ жизни.

«А если я на тебя с шашкой полезу, что ты делать будешь?» Вечный вопрос, на который надо не отвечать, а нельзя: ведь, в сущности, хорошие люди спрашивают, меняя шашку на нож, пистолет или… или бейсбольную биту «Миротворец». Они ждут ответа, которого нет, ответа, который превращает отвечающего в полного идиота… отвечать стыдно, и не отвечать, в общем-то, тоже…

Убрать.

Лишнее.

И все-таки: рассказ, никому, пожалуй, кроме нас, не интересный, близился к финалу.

Я чувствовал, как горькая пустота подступила к горлу.

— А на первый год ты как минимум не хочешь? — Было видно, что Монах не ожидал от меня этой реплики. — Вместе с княгиней Ольгой? Разминочка, азы, ручки-ножки-огуречик… а там будем посмотреть. Если будем.

Кровь бросилась ему в лицо. Лысина сразу вспотела, покрылась блестящими бисеринками, глаза сверкнули опасной желтизной.

Тигр с рекламы.

Несчастный лысый тигр.

— На первый год, сэнсей? Азы с разминочкой? Что ж, можно и на первый… Возьмешь меня на первый год инструктором?! А, сэнсей?! Я ведь, как-никак, теперь призер, чемпион! Что скажешь?!

«Ты только вот о чем подумай, сэнсей, ты крепко подумай: двенадцать лет жизни — коту под хвост! А, сэнсей? Что скажешь?! У тебя ведь не двенадцать, у тебя поболе будет… Не жалко?»

— Нет, Володька, — ответил я, поднимаясь, и отчетливо увидел: он не понял. Ответа не понял, ответа на заданный почти месяц назад вопрос; да и вообще ни черта не понял.

Наверное, это хорошо.

Наверное, я дурак.

Наверное… наверняка.

— Нет, Володька. Не жалко. Говоришь — инструктором?..

Дмитрий

— …инструктором? — со знакомой интонацией, не предвещавшей ничего хорошего, переспросил Олег. — Ну тогда становись!

— Куда — становись? Зачем — становись?!

Разгоряченный собственной тирадой и быстро копящимся раздражением, Монах в очередной раз не успел сообразить: куда свернул разговор? Он понимал, что проигрывает словесный поединок, и от этого злился еще больше.

А разговор уже, собственно, никуда не сворачивал.

Он закончился, разговор-то.

— Вот сюда. Перед нами. Экзамен сдавать будешь.

И без малейшего намека на подковырку:

— На инструктора.

— А ты примешь? — Кривая усмешка едва не вывихнула Володьке челюсти. — Как говорится: «…А судьи кто? За древностию лет…» Я ведь и от бабушки ушел, и от дедушки… и из школы ушел…

— Ну, ты ж сам сказал, что хочешь вернуться, — заметил Ленчик в своей обычной обманчиво-ленивой манере. — Тем паче у нас тут целая приемная комиссия собралась: мы с Олегом Семеновичем, Константин Георгиевич от клуба «Тайра»; да и Дмитрий с Ольгой — тоже не новички.

— Давайте, давайте, Владимир! — спешит поддержать Ленчика Большой Босс. — Мне это тоже чертовски интересно. Берете меня в приемную комиссию?

Шемет оборачивается к Олегу и хитро ему подмигивает. Он еще сам не до конца понимает, что сейчас будет, но явно решил поучаствовать.

— Обещаю быть объективным и беспристрастным!

— Разумеется! — кивает ему Олег. — А ты чего стоишь?! — рявкает он неожиданно на Монаха. — Пять человек его ждут, а он тут из себя кисейную барышню строит! Санчин-дачи йой!

Ольга вздрагивает от неожиданности, а Монах, не успев ничего толком сообразить, рефлекторно оказывается в требуемой позиции. И только после этого до него доходит: он снова попался, снова принял навязанные ему условия.

Отступить? превратить все в шутку? сбежать?

Поздно.

— Не расползайся в стороны. «Три схватки» — стойка лодочников, а на Востоке лодки узенькие, — как бы между делом бросает ему Олег. — И борта не раскачивай: опрокинешься, утонешь. Мае-гери — х-хай!

Муть раздражения бурлит внутри Монаха. Копится, мало-помалу грозя перелиться через край, — и Володька пытается выплеснуть злость в движении.

Удар ногой отбрасывает штанину назад, обнажая широкую, смешно белую лодыжку.

Еще раз.

И еще.

Злости хватает, и от каждого удара ее становится только больше.

Некоторое время мой соавтор… э, нет, сейчас — сэнсей школы Годзю-рю! — скептически наблюдает за тем, как Монах остервенело пинает воздух. Олег стоит к нам спиной, выйдя чуть вперед, но даже эта спина красноречиво излучает сплошной скепсис.

— Хоть бы колено не вкручивал, — оборачивается ко мне Ленчик, кивая на усердствующего Монаха.

— Ага. Скоро вывихнет, — с готовностью развиваю его мысль я.

Говорим мы громко, не стесняясь, так что Монах наверняка все слышит. При других обстоятельствах ни мне, ни Ленчику и в голову не пришло бы давать подобные комментарии, да еще вслух. Этика школы. А если б и пришло — тут же обоим влетело бы по первое число. Несмотря на то, что все мы — друзья, а Ленчик еще и инструктор. Но сейчас Олег явно собрался довести Монаха до белого каления. Я еще не вполне понимаю, что будет дальше, но раз сэнсей решил действовать именно так, наше дело — ему помочь. Вот мы и помогаем, в меру, так сказать, возможностей. Языком. Тут только главное — не переборщить.

— М-да, не особо впечатляет, честно говоря…

Это Большой Босс. Небось думает: мы заранее договорились. Вот только мы и сами не очень-то понимаем замысел Олега. А зная его как облупленного, я сильно подозреваю: он и сам его не до конца понимает. «Потому что интуиция» — и вперед!

Ну что ж, попробуем.

Потому что интуиция.

— Достаточно. Сокуто-гери — х-хай!

Похоже, все требования сознательно строятся на ударах ногами. Самое больное место Монаха: коренастому сорокадвухлетнему мужичку почему-то всегда снились по ночам лавры высоких «ногастых» киноактеров.

О чем Олег прекрасно знает.

— Нет, мух так отгонять, конечно, можно…

Когда Ленчик хочет, он превращается в удивительную язву. Только случается такое крайне редко.

Например, сейчас.

Краешком глаза кошусь на Ольгу. На лице девушки — недоумение пополам с обидой: «Ну зачем вы над человеком издеваетесь?!» Надо, Оленька, надо! Мы б и рады по-другому — да не выходит.

— Ладно. С этим понятно. — По тону Олега не составляет труда догадаться, что ему понятно.

Монах запыхался, побагровел — и не только от того, что переусердствовал в пинании воздуха, забывая этим самым воздухом дышать, хотя бы время от времени. Неприятно чувствовать себя выставленным на посмешище; еще неприятнее сознавать, что большинство ехидных замечаний вполне справедливо.

Я поначалу тоже таким был… ох и был!

— Гекусай-дай-ката. Первая, по моему счету. Ичи! Ни! Сан!..