Баллада о кулаке (сборник), стр. 165
Что еще надо для человека, чтобы спокойно встретить старость?
Не надо было обладать даром Мотоеси, чтобы понять: брата Тэммоку привели в «Озерную обитель» отнюдь не поиски Алмазной Истины.
Как, впрочем, и всех остальных, присутствовавших сейчас в трапезной.
Служители Будды вкушали вечернюю трапезу. Вечерняя трапеза — это было то главное, чего здешние обитатели ждали с самого утра, а на следующее утро с удовлетворением или неудовольствием вспоминали. Но разве для того ушел он, Мотоеси, из мира, чтобы день за днем слушать сытое бурчание чужих животов?
«А сам-то ты зачем здесь? — немедленно очнулся от дремы ехидный внутренний голос, поселившийся с недавних пор в голове молодого послушника. — Ты пришел сюда в поисках Пути? Истины? Просветления? Или просто решил убежать от людей, спрятаться в спокойном и тихом местечке? Так чем ты тогда лучше их? Ничем? Значит, жуй молча и получай удовольствие от еды, как все! Если не жаждешь других удовольствий, до которых столь падки послушник Сокусин и бонза Хага!»
Ответить было нечего, вот Мотоеси и жевал.
Молча.
Чужая злорадная похоть медленно таяла внутри, отравляя горечью каждый кусок.
— …Заходи, Ваби. Да не стой в дверях — проходи, садись. Я уже давно присматриваюсь к тебе. Думаю, пришло время поговорить.
Настоятель Томонари в точности походил на сошедшего с картины «божественного старца»: длинные редкие пряди бороды аккуратно лежат поверх накидки, расшитой ритуальными шестигранниками; щеки, несмотря на почтенный возраст, сияют здоровым румянцем; глаза, выглядывающие из бесчисленных складок кожи лица, хитро прищурены, маленькие сухие ладони благочестиво сложены на животе.
Мотоеси было известно: из всех распространенных среди священников грехов настоятель Томонари страдает разве что чревоугодием. Да и тому предается нечасто — эх, напрасно злорадствовал Сокусин…
Впрочем, неизвестно еще, что творил настоятель, когда был помоложе!
Внутри медленно поднималась волна неподдельного, вполне доброжелательного интереса. Кажется, чувства обоих сейчас почти совпадали… или опять иллюзия?!
— Чего ты хочешь, Ваби? Зачем ты пришел в храм? — Вопрос прозвучал неожиданно, и Мотоеси на мгновение растерялся.
— Я… я хочу найти себя, Наставник!
— Похвальное желание, — одобрительно кивнул настоятель. — Я вижу: ты не спешишь первым усесться за стол, не набрасываешься на еду, подобно голодному псу, не чавкаешь, как свинья, спеша насытиться; и от работы не увиливаешь… в отличие от предложений Хага.
Томонари позволил себе слегка улыбнуться.
— Но если ты действительно хочешь прийти к Будде — тебе здесь не место. Надо ли объяснять — почему? Пожалуй, я смогу дать тебе рекомендацию в один из монастырей. «Пять Гор» тебя не примут, там строгий устав, но в монастырь рангом пониже…
— Благодарю, Наставник!
— Не спеши благодарить. Я еще ничего не сделал. Да и жизнь в закрытых монастырях куда тяжелее, чем у нас. Выдержишь ли?
— Я искал уединения, Наставник. Уединения, чтобы найти в нем покой для своей истерзанной души. Но здесь — простите, Наставник! — здесь я не нашел его! Ни уединения, ни покоя! Может быть, в монастыре…
— Может быть, — задумчиво повторил настоятель. — А может, тебе лучше попробовать стать бонзой? У тебя актерский талант привлекать к себе сердца, это очень важно для священнослужителя. Как полагаешь?
— Стать бонзой?
Мотоеси не совладал со своим голосом.
Сомнение прорвалось само собой.
— Я понимаю, о чем ты подумал. Знаешь, не все священники такие, как бонза Хага. Да и он, кстати, вполне справляется со своими обязанностями, миряне им весьма довольны. Да, Хага отнюдь не святой… так и я не святой! Ты хочешь быть чище, лучше? Будь! Может быть, чин священника, человека, помогающего мирянам стать ближе к небу, как раз предназначен для тебя? Подумай, Ваби.
— Да, Наставник. Я подумаю. Но мне кажется… мне кажется, лучше бы мне было совсем уйти от мира.
— И все-таки: подумай. Если ты решишься и тебе понадобится рекомендация (а она тебе понадобится в любом случае) — ты ее получишь. Иди.
4
Ночь медлила только снаружи — в храме она уже полностью вступила в права наследования после безвременно сгоревшего дня. Лишь теплые огоньки лампадок перед статуей бодисаттвы Каннон-Тысячеручицы слегка разгоняли копившийся здесь годами сумрак.
Сумрак пах старым травяным сбором, курящимися благовониями и пылью столетий.
«Наверное, так должна пахнуть Вечность», — подумалось Мотоеси.
Прежде чем заменить свечи перед замершей на возвышении статуэткой Будды Амиды, послушник с почтением опустился на колени перед изображением бодисаттвы, символом милосердия, и некоторое время беззвучно шептал молитву. Потом, замолчав, еще посидел минуту-другую, приводя в порядок мысли.
Мотоеси любил бывать здесь, любил сидеть в одиночестве перед многорукой заступницей. Почему-то именно перед ней — а не перед Буддой Амидой; может быть, богиня Милосердия, добровольно отказавшаяся от ухода в нирвану ради ободрения и утешения страждущих, была ему ближе хозяина западного рая? Может быть, он надеялся, что богиня наконец проявит милосердие и к нему, невезучему Мотоеси, избавив от проклятого дара?
Молодой послушник сам не знал этого. Просто здесь ему было хорошо. Здесь он мог спрятаться от гнета внешнего мира, ненадолго обрести долгожданный покой и умиротворение.
«Монастырь мне тоже не поможет, как не помог уход в храмовую обитель…»
Мысль, всплыв из темных глубин дремлющего сознания, была удивительно ясной и отстраненной, словно Мотоеси подумал сейчас о ком-то другом, постороннем.
Все было правильно. В благочестивых просветленных монахов после двух лет, проведенных в «Озерной обители», верилось слабо. Таких — единицы. Равно как и в миру. А значит, он снова будет ежедневно вариться в котле чужих-своих страстей, только теперь — за глухими стенами монастыря.
Может, прав старый настоятель, и ему лучше пойти по пути священника? Но ведь священник почти все время среди людей! Свадьба ли, рождение ли, похороны — всякий раз люди зовут бонзу. Одним нужен амулет для отпугивания нечисти, другим пора День удаления справлять…
Да чужие горести и радости просто-напросто выжгут его изнутри, сведут с ума!
Есть еще один выход: уйти в горы, стать отшельником. Странно, почему раньше это не пришло ему в голову?! Когда рядом не будет никого, совсем никого, проклятие нопэрапон окажется бессильным…
Выход?
Или новая ловушка?
— Да поразит тебя раньше времени старческое бессилие, сын осла и собаки! — громыхнул снаружи чей-то подозрительно знакомый голос. — Чем это ты тут занимаешься?! А ну, говори, где ваш настоятель, где этот дряхлый пожиратель любимых кроликов Будды?!
Ну, разумеется, это был Безумное Облако, кто же еще?!
Вот только с чего бы бродячему иноку заявляться в храм Кокодзи, который дзэнский мастер справедливо считал «обителью бессмысленного разврата и бездарного чревоугодия»?
Не иначе, небо на землю упало?
— Иду, святой инок, уже иду, сейчас доложу, мигом… — донеслось до послушника испуганное блеянье Сокусина.
Интересно, за каким это занятием застал его Безумное Облако?
С излишней поспешностью заменив свечи и долив масла в лампадки, Мотоеси поспешил наружу.
Подмести в храме он так и не успел, за что его наверняка ждал очередной нагоняй, — но сейчас молодому послушнику было не до метлы. В сердце холодной змеей шевелилось злое предчувствие — и юноша спешил увидеть Безумное Облако, наверняка принесшего какую-то важную весть.
Вряд ли — добрую…
В темноте суматошно метались огни фонарей в руках всполошившихся обитателей Кокодзи. Вскоре к ним присоединилось пламя двух факелов, и Мотоеси двинулся в ту сторону. Шаг, другой, третий; вот и разговор слышен.