Красным по черному, стр. 7
— О, ещё и «вы»! Обидеть, что ли, хочешь?
— Нет, почему?
— По земле!
— Что? — не поняла Алёна.
Надежда налила себе ещё одну рюмку и выпила так же порывисто, как первую.
— Тебе сколько лет? — вместо ответа задала она вопрос.
— Семнадцать.
— Понятно. И хочется, и можется, да мама не велит.
— Зачем вы так?
— Так — это как? — в очередной раз усмехнулась новая знакомая и снова спросила, вдруг, как под дых дала: — Давно зависаешь?
— Да нет, — смущённо ответила Алёна. — Я этим вообще не балуюсь. Попробовала только. И сразу — вон как…
— Ага, первый блин — комом, значит… Слушай, а что ж ты, такая вся из себя положительная, на ночную дискотеку попёрлась? Сидела б дома, вышивала крестиком. Мамаша подыскала бы тебе такого же правильного очкарика из вундеркиндов. — Она и не думала скрывать насмешку. — Ходили б вы с ним в музеи и театры, а в свободное время плодили вундеркиндиков. «Только попробовала…» Скажи ещё, что впервой! Ты кому мозги полощешь, пацанка? Я ж тебя раздевала!..
— Зачем так волноваться-то? — Алёна села на кровати, кутаясь в одеяло. — Где мои вещи? Я в туалет хочу.
Надежда хмыкнула и, подняв сиденье кресла, внутри которого оказался ящик, достала оттуда огромную фланелевую рубашку:
— На пока, накинь «пальтишко»! Ты, как, сама дойдёшь или помощь нужна?
— Думаю, дойду. — Девушка действительно утонула в рубашке. — Знать бы только — куда?
— Идём уже.
Надежда нехотя поднялась, направляясь к двери…
— Нет, а всё-таки, — вновь спросила Алёна, когда они вернулись и она, зябко дрожа, прямо в рубашке, больше напоминающей халат, снова забралась под одеяло, — где я, а?
Надя пристально взглянула на неё, закурила новую сигарету и как-то мрачно-спокойно ответила:
— В аду.
Затем, вытянув губы и пустив кольцо дыма, добавила:
— Притом, похоже, вельзевул на тебя запал…
Главы 7 — 8
«Голые факты» — «чистая» смерть…
Около двух часов ночи к парадному подъезду дорогого казино в центре Петербурга подъехала шикарная иномарка. Пока «горилла»-водитель в безупречном костюме, выскочив из авто, обходил машину и распахивал заднюю дверцу, «орангутанг»-телохранитель, вышедший из заведения, держа руку за пазухой пиджака, подчеркнуто внимательно (эдак, почти по-голливудски показушно) осматривался по сторонам.
Наконец в дверях появился профессорского вида степенный «хозяин», лет пятидесяти пяти, который о чём-то неторопливо беседовал со своим заметно более молодым и энергичным спутником, одетым во всё светлое, лёгкое и дорогое. Вот они попрощались. Захлопнув за «профессором» дверцу, водитель поспешил на своё место, а «светлый молодец», приветливо улыбаясь, взмахнул на прощанье рукой. Однако за те несколько мгновений, что он смотрел вслед машине, улыбка сползла с его лица. Он достал сигарету, прикурил, щёлкнув золотым «Ронсоном», и, ухмыльнувшись непонятно чему, в сопровождении уже своих «бродяг», медленным шагом вернулся в казино.
Едва машина тронулась, «хозяин» приказал водителю:
— Давай-ка, Витя, покатаемся по городу, черпанём белой ночи.
И, помолчав, тихо, как бы про себя, добавил:
— На сон грядущий…
— Так мосты опять разведут!
— Вот и поспешай!
Когда минут через сорок они остановились около его дома на Васильевском, Профессор ещё с полминуты посидел с закрытыми глазами, откинувшись на сиденье и потирая пальцами переносицу.
— Ладно, — произнёс он наконец, как бы встряхнувшись, — счастливо, ребятки. Витя, завтра, то есть уже сегодня, можешь отсыпаться — мне ты не понадобишься. А ты, Лёша, в десять меняешь Арнольда в больнице…
И вдруг без малейшего перехода набросился на водителя:
— Почему опять эта музыка? Выруби радио, когда я говорю!
— Какая музыка, Геннадий Николаевич? Радио выключено, посмотрите!
— Ну, дык, включи, — ответствовал Геннадий Николаевич, выходя из машины.
В сопровождении Лёши-Кингконга он направился к дому, но у самого подъезда остановился и потянул охранника за рукав к большому сухому кусту:
— Смотри, эту сирень я сам посадил. Как она цвела, как благоухала! А нынче засохла почему-то, умерла… Знаешь, как обидно? Всё, идём уже! — приказал он, вероятно, самому себе.
Они поднялись на четвёртый этаж. Осмотрев квартиру, телохранитель пожелал хозяину доброй ночи и, закрыв дверь, быстро спустился к машине.
— Какой-то он в последнее время странный стал, да? — скорее констатируя, нежели спрашивая, изрёк Витя, когда Алексей сел в машину. И, заводя мотор, добавил:
— Как бы у моста торчать не пришлось!
Геннадий Николаевич открыл окно, облокотился на подоконник и, проводив глазами удаляющийся лимузин, покачал головой. Потом вдруг зажмурился и сдавил руками виски, как будто стремясь избавиться от нестерпимой боли. Опять! Опять звучала в ушах эта страшная музыка, эта ненавистная мелодия, сводившая с ума!
Он сделал глубокий вдох, медленно открыл глаза (а музыка звучала всё громче!) и, посмотрев на светлое июньское небо, также медленно перевёл взгляд вниз, на одинокий, серый скелет мёртвого куста сирени. Через мгновение этот куст неожиданно начал расти с неимоверной быстротой, увеличиваться и приближаться.
— Обидно!
Музыка оборвалась звуком упавшего с высоты человеческого тела.
Захлебнувшись темнотой, он ничего этого уже не слышал…
— Разрешите?
В кабинет начальника Регионального управления по борьбе с организованной преступностью генерал-майора Кривошеина вошёл человек в штатском.
— Да, полковник, прошу. — Кривошеин поднялся навстречу гостю, и они обменялись рукопожатием. — Так чем же заинтересовал ФСБ отрадный факт смерти очередного уголовного подонка? Не иначе, наследство большое оставил? Присаживайтесь.
Кривошеин нажал кнопку на селекторе.
— Подполковник Круглов, товарищ генерал.
— Олег, ты помнишь, что я тебя жду?
— Так точно, но вы назначили на десять, а сейчас… без семнадцати.
— Добро.
Кривошеин щёлкнул по другой кнопке.
— Слушаю, товарищ генерал.
— Сейчас подойдёт Круглов, и — у нас совещание.
— Понял. Телефоны тоже перевести?
— Да.
Отключившись от селектора, Кривошеин обернулся к гостю:
— Круглов исполняет обязанности начальника оперативно-следственного отдела, но при этом остаётся лучшим следователем Управления. Мне бы ещё пяток таких, — добавил он с неожиданной теплотой, — и можно спокойно на пенсию. Засиделся. Да, так и что же вас?..
Генерал не успел закончить фразу — в кабинет вошёл подполковник Круглов, высокий, подтянутый, по-спортивному крепкий. Хотя видевшие его впервые находили что-то неприятное, что-то отталкивающее в его внешности, в лице с перебитым носом и белым рубцом на левой скуле, в чересчур пристальном и слишком холодном взгляде.
— Знакомьтесь, господа-товарищи: полковник Белов — из ФСБ, — почти весело произнёс генерал и, после того, как офицеры пожали друг другу руки, уже серьёзно добавил: — Тоже интересуется Лобановым. Так что давай, Олег, всё, что мы имеем на сегодня.
— Лобанов Геннадий Николаевич, он же Лоб, он же Профессор, сорок второго года рождения… — начал Круглов.
Он достал документы и фотографии, принесённые с собой, и, раскладывая этот «пасьянс» на столе, продолжил:
— Был наделён редчайшими математическими способностями и удивительной склонностью к всевозможным махинациям и авантюрам. За три с половиной года экстерном закончил с отличием финансово-экономический институт и вскоре защитил диссертацию. Делал весьма успешную карьеру, однако, будучи начальником отдела в Управлении Гострудсберкасс, в 1973 году был арестован за соучастие в известной афере с лотерейными билетами ДОСААФ. По делу проходило — в Ленинграде и Москве — четырнадцать человек, большинство — высокопоставленные работники Минфина, Госкомлотереи и ДОСААФа. Шестерых из них расстреляли, остальных приговорили к различным срокам тюремного заключения. Лобанов получил пять лет строгого режима, с конфискацией. Заключение отбывал в Коми. Там и познакомился с Монахом, который хотя ещё и не короновался, тем не менее авторитетом был уже общепризнанным. С тех пор — почти четверть века — они не расставались. Лоб являлся не просто другом — может быть, единственным другом — Монаха, он был «казначеем». Причём не только держал кассу, но и вёл всю бухгалтерию Монаха, а это… — Круглов запнулся и слегка пожал плечами, — я думаю, уровень графа Монте-Кристо. Минимум. Вас ведь, очевидно, именно это интересует? — обратился он к Белову.