Красным по черному, стр. 39

— Просто я уже пытался объясниться с шефом на эту тему. Он и слушать не стал!

— Конечно, попробовать ещё раз поговорить с ним ты не мог! Тут же одним местом почуял, что будешь и услышан, и поддержан новым благодарным зрителем! А вот мне интересно знать именно, как бы он себя повёл, что сказал и предпринял — выложил информацию сам или просто поблагодарил и ушёл — в случае, если бы ты промолчал об этих своих… «неординарных» выводах.

— Что вас, собственно, так настораживает и сердит? Какая разница в том…

— Большая, Олег, — вздохнул Саныч, — большая. Тебе известно, какой информацией он располагает? Что намерен предпринять? Он даже не счёл нужным посвятить вас в свои планы! Смотри, как он ушёл от вопроса твоего шефа, который, подобно тебе, почти сразу согласился лично поучаствовать в деле. А ведь ещё накануне и слушать тебя не желал!

— Ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, что пока он успешно использует вас чуть не втёмную. И хорошо, если только пока.

— Да при чём тут «использует», если у нас с ним одна цель…

— Серьёзно? Какая?

— Найти этих …

— Скажи, пожалуйста, а зачем вам нужно их находить?

— Как зачем? — вскинулся Олег.

— Так, зачем?! Для чего они нужны вам? Даже не «они», а «он» или «она»? Заказчик проявится сам, рано или поздно, заняв место этого… Монаха. А вот исполнитель для чего вам понадобился? Вы хотите поблагодарить его за то, что он в одиночку и без затей выполнил работу, с которой весь ваш департамент не мог справиться много лет?

Круглов усмехнулся, закурил очередную сигарету и ответил, всё так же постоянно сбиваясь с «вы» на «ты»:

— Вы, наверное, не очень ясно представляете себе, что такое организованная преступность в целом и бандитский передел, в частности, в современных, постоянно меняющихся условиях. Когда вчерашний уголовный авторитет с незаконченным средним, в лучшем случае, сегодня, имея в кармане два-три диплома ведущих вузов, превращается в крупного бизнесмена или банкира с огромными и — заметь — чистыми капиталами, его тянет на новые подвиги и завтра хочется попробовать себя уже в большой политике. Одного такого «симпатягу» мы пару часов назад наблюдали — вот яркий пример: «весь вечер на арене!» А ты видел, с каким обожанием на него смотрели девчонки? А ребята? Ведь практически каждый из них прибегал к его помощи или искал у него защиты! И каждый оказался в итоге ему обязанным.

— Ага, «монастырь тоже я разрушил»… Ты немного отклонился в сторону, Олег, ушёл от конкретного вопроса. Не нужно с таким пафосом разъяснять то, что сегодня общеизвестно. Я хоть и за границей живу, но не в джунглях Амазонки пока…

И, задержав на своём бывшем ученике взгляд, Саныч добавил уже несколько другим тоном:

— Что ты цитируешь мне своего коллегу из ФСБ? Я же спросил, для чего он нужен тебе. Что вы с генералом объективно хотите и можете предъявить ему? Обвинение в разгроме питерского криминалитета? В доведении до самоубийства или до инфаркта при помощи чёрной магии? Ты ж понимаешь, что это абсурд, бред?! А если бы всех этих бандюганов снайперы с чердаков перещёлкали, ты бы тоже стал так надрываться в поисках киллеров?

— Да, — твёрдо ответил Круглов, — потому что в любом варианте меня интересовал бы заказчик.

— Чудесно! Но я-то тебя спрашиваю об исполнителе. Зачем тебе нужен человек, по сути дела оказавший такую солидную помощь твоей конторе?

— Вы так его защищаете, будто он вам брат родной…

— Уж не знаю, какой он мне брат — родной, двоюродный или… — в голосе учителя зазвучали металлические интонации, — сиамский близнец. Может, и вовсе сестра! Только у нас с этим человеком гораздо больше общего, чем у тебя с твоим гэбэшным коллегой, который мне определённо не нравится. А ты, совсем как он, опять уходишь от ответа.

— Да вот он я, никуда не ухожу, — попытался улыбнуться Олег, однако шутить передумал. — Просто, честно говоря, твоя позиция меня… удивляет.

— Ты спросил, могу ли я помочь в твоём деле, и я должен решить это для себя, поскольку не считаю возможным, подобно тебе, кидаться сломя голову в сомнительные авантюры.

— Теперь ещё и авантюры!

— Безусловно. И чтобы окончательно определиться с нашими позициями и развеять твои последние иллюзии, давай вместе зададимся вопросом, с которого, пожалуй, логичнее было бы начать, вместо того чтобы спрашивать, зачем этот человек тебе.

Саныч наклонился к Олегу и очень внятно, хотя и тихо (отчего это прозвучало ещё более зловеще) поинтересовался:

— А для чего этот человек ему? Как, ты думаешь, поступит с этим деятелем, ежели его удастся найти, разумеется, ваш эфэсбэшный друг?

Несколько мгновений учитель и ученик в полной тишине просто смотрели друг другу в глаза. Затем Круглов — скорее не желая соглашаться, нежели споря или отрицая очевидное — медленно повертел головой.

Саныч лишь криво ухмыльнулся и всё так же тихо продолжил:

— По-твоему, у него есть альтернатива?..

Глава 33

Посвящение (4 августа 1978 года)

Девочка смотрела на звёзды, стоя у открытого окна, и не сознавала, что плачет. Плакала она как-то странно, без всхлипываний, почти беззвучно, совсем не по-детски. Даже хриплый присвист, обычно сопровождавший каждый вдох и выдох её, никак себя сейчас не проявлял. Она дышала свободно, полной грудью, жадно впитывая густые ароматы августовской южной ночи. Полная луна, неправдоподобно яркая и как будто посвежевшая, выплыла на небосвод из остывающего моря и с гримасой понимания и сопереживания заглянула в заплаканное лицо.

Это была двенадцатая встреча луны и ребёнка, встреча, происходившая регулярно, раз в год — в ночь рождения девочки. Весь год потом жила она воспоминаниями об этих встречах, а ожидание следующей, заветной, всякий раз помогало пересилить мучительные кошмары других ночей, когда надсадный хрип раздирал бронхи, а растрескавшиеся, распухшие губы, сконцентрировав пульсирующую боль, выплёвывали прокушенный шланг кислородной подушки, которая уже не помогала. Сколько раз, задыхаясь и корчась в конвульсиях, пережила она ужас умирания?! Сколько раз возвращалась к жизни, не чувствуя в себе силы жить?!

Радость бытия, переполняющая душу любого ребёнка, была неведома девочке. Она страдала, и, казалось, не существовало силы, способной облегчить её муки. Только одна ночь в году гарантировала ей абсолютное отдохновение от болезни — ночь, когда она родилась за час с небольшим до рассвета.

Девочка стояла у открытого окна и о чём-то тихо разговаривала с полной луной. Сегодня ей исполнялось двенадцать лет.

Почти неделя прошла после её дня рождения, но что это была за неделя! Шесть безоблачных дней и шесть безмятежных, ничем не омрачённых ночей! Что случилось? Куда делась истязавшая её шесть с половиной лет — полжизни! — болезнь с противным и каким-то куцым названием «астма»? Надолго ли оставила её? И оставила ли? Или только затаилась на время? Неужели этот кошмар ушёл навсегда? Возможно ли подобное счастье?

Задаваясь этими или похожими вопросами, перебирая их в сотый раз, как любимые игрушки в заветном ящике, девочка собиралась на пляж. Впервые в этот свой приезд сюда, к тётке, на каникулы она искупалась в море только вчера. Господи! Какое это было блаженство: закрыв глаза, слегка покачиваясь, лежать на воде и вдыхать резкий солёный воздух, отдав себя всю ласковому солнцу и нежному морю. А главное — чувствовать, как постепенно освобождаешься от многолетнего страха перед болезнью, точнее, от многолетнего ежеминутного ожидания муки.

Больше всего на свете сейчас ей не хотелось тащить с собой кислородную подушку, но убедить тётку в том, что днём бояться нечего — приступы случаются только по ночам — не удалось. Та заявила, что без подушки попросту не отпустит её.

Народу на пляже было, как всегда, немного. Это был так называемый «дикий» пляж, и не пляж даже, а кусочек побережья, ограниченный с обеих сторон небольшими мысками. Сюда приходили только местные, в основном после работы: окунуться, смыть дневную усталость, нагулять аппетит перед ужином, «приговорив» бутылочку-другую доброго крымского винца, и отправиться восвояси.