Красным по черному, стр. 36

Глава 30

«Не скоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло»

Возвратившись домой после ночного дежурства, Лиза прилегла и тут же заснула. Поэтому она не сразу услышала звонок. Мельком посмотрев на часы и накинув халат, подошла к двери.

— Кто там?

— Это я, Лиза.

Никола! Днём, в это время! У неё перехватило дыхание…

Бовкун, с почерневшим лицом, вошёл в распахнутую дверь и как-то необычно медленно (или долго?) закрывал её за собой. Наконец повернулся и, на какой-то миг взглянув на Лизу, вновь опустил глаза.

— Иван жив и здоров, — хрипло проговорил он, — это — главное.

—А неглавное? — выдавила она из себя, почувствовав, однако, невольное облегчение.

— Его арестовали сегодня утром.

— Кого арестовали? Ваню?

По-прежнему уставившись в пол, Никола обнял Лизу за плечо, провёл в комнату и усадил на диван.

— На самом деле, — лишь теперь он поднял на неё тяжёлый взгляд, — это — не более чем одна из тех возможных провокаций, о которых через тебя предупреждал нас твой «пациент». В этом не сомневается никто, включая комиссара.

— Тогда — почему?..

— Именно потому, что преступники боятся Ивана. Определённо пока ничего неизвестно, этим занимается прокуратура. Знаю только, что комиссар сразу же, утром, имел разговор с прокурором города, после которого собрал всех нас. Мы уже написали рапорты, составили и подписали коллективное ходатайство «наверх», сейчас готовятся другие необходимые документы, и сегодня вечером комиссар специально выезжает в Москву. — Никола коснулся её руки. — Такая у нас служба, Лизонька.

И вдруг добавил каким-то несвойственным ему, проникновенно-печальным тоном:

— Это — ещё не самое страшное, что случается в нашей работе…

В приёмной министра внутренних дел СССР царила деловая тишина. Редких в такие дни (накануне заседания Совмина) посетителей направляли к одному из заместителей или кому-нибудь из референтов. Исключение было сделано лишь для неожиданно приехавшего начальника Ленинградского управления.

Адъютант взглянул на часы. Отпущенные десять минут истекли. Он нажал на зелёную кнопку, расположенную на панели «вертушки», однако, она, мигнув пару раз, погасла. Чуть нахмурившись, офицер скользнул взглядом по массивной дубовой двери и вновь уткнулся в бумаги.

— И ты только ради этого сорвался и приехал? — спросил Серов. В тоне министра сквозило явное недоумение.

— Не только. Но ради этого — в первую очередь, — твёрдо ответил Соловьёв. — У меня таких ребят на пальцах одной руки пересчитать можно. Достаточно заглянуть в послужной список этого тридцатилетнего майора, которого мы меньше года назад едва не посмертно орденом наградили.

— Да, я помню. — Тон Серова смягчился. — Ладно. Оставь у меня эти бумаги. Завтра после Совмина попытаюсь «прижать» Руденко. [29]

— Очень хорошо бы попытаться, — негромко произнёс Соловьёв, — потому что на послезавтра я записался на приём в ЦК.

Глаза министра превратились в два стальных буравчика:

— Надеюсь, пока не к Генеральному?

— Нет пока, — всё так же спокойно ответил Соловьёв. И после секундной паузы уточнил: — Хотя стаж позволяет. Я ведь свой партбилет в декабре сорок первого получил. На Ленинградском фронте.

— Да, — вновь сменив тональность, почти ворчливо проговорил Серов, — в ЦК других дел нет, кроме как с твоим майором разбираться.

— Так мы с ним в одной парторганизации состоим, как-никак.

— Хорошо, хорошо, договорились! Приходи завтра в 17.00. Если задержусь — подожди уж…

Собственный рапорт комиссара оказался предпоследним документом в оставленной Соловьёвым довольно пухлой папке. Прочитав его не менее внимательно, чем остальные бумаги, Серов слегка вскинул брови:

— «…Персональное ручательство за майора Кривошеина И.Ф. прилагаю…».

Министр взял в руки небольшой плотный конверт, остававшийся в папке и лежавший как бы отдельно, и вынул из него… аккуратно соединённые лентой лампаса генеральские погоны.

— Я давно понял, что тебе, с твоими жизненными установками, надо было в адвокатуру идти, — ленивым тоном проговорил Богомол. — Там бы ты сделал более успешную карьеру. Главное — самостоятельную. Сейчас уже — что говорить!

Он демонстративно вздохнул и повернул голову к сидящему рядом с ним в машине человеку. Даже в полумраке кабины тот почти физически ощутил, как его полоснула холодная сталь глаз.

— Я обещал сохранить твоему Кривошеину жизнь, но и только! — Колчин вновь отвернулся, одновременно прикрыв ладонью зевок. — О его пакостнице-жене разговора не было, если мне память не изменяет. Кстати, почему это его посадили, а её — нет? Деньги же были переведены на её счёт?

— Она не служит в милиции — на время следствия ограничились подпиской. Да и куда она без него денется.

Богомол, слегка усмехнувшись, опять взглянул на собеседника:

— Короче, я своё слово держу: твой бывший начальник жив, хоть и за решёткой. Остальное — не мои и уж тем паче не твои проблемы. Теперь пора переключать служебное рвение — твоё и твоих коллег — целиком и полностью на розыск моего гадёныша.

— Ты его получишь, я же обещал. Только… ещё раз прошу: не трогай женщину! Ей и так досталось выше крыши, ни за что ни про что!

— Ни за что, ни про что!.. — процедил Богомол. — Девушка уже дважды — вольно или невольно — вмешалась в мои дела. Причём, как ни смешно, довольно успешно. А каждый должен отвечать за свои поступки! Особенно если они идут вразрез с моими планами.

— Не трогай её!

— А то — что? — почти брезгливо скривился Колчин. — Ладно. Встретимся ровно через неделю, тогда и вернёмся к этому вопросу. Может, удастся решить его к обоюдному удовольствию, в очередной раз. Всё опять в твоих руках. Так что — постарайся, дружок!

Не успел он проводить взглядом тёмную фигуру, растворившуюся в густом сумраке надвигающейся пасмурной ночи, как в машину сели водитель и верный Кореец.

Конечно, Богомол лукавил, говоря о «вине» жены Кривошеина. На самом деле его беспокоило другое. Даже не беспокоило, а волновало, и притом — по-настоящему.

Пойдя на поводу у времени и собственных амбиций, он, вместо того чтобы вылезти из ловушки, расставленной гадёнышем, похоже, увяз в ней ещё глубже.

Пожалуй, он жалел уже, что решил избавиться от своего главного милицейского врага подобным мудрёным способом, каких-нибудь несколько дней назад казавшимся ему таким красивым.

С одной стороны, действительно, нейтрализовав Кривошеина не в кипиш, без крови, Богомол убивал сразу нескольких зайцев. Во-первых, сводил к минимуму последствия гнилого захода гадёныша через жену Кривошеина. Во-вторых, вносил смятение в ряды спецов и мог без оглядки на них — а то и с их помощью! — разделаться наконец с самим гадёнышем. И в-третьих, получал реальную возможность вообще не опасаться их больше в будущем. У Богомола аж дух замирал, когда он думал о связанных с этой возможностью перспективах, учитывая наличие Трояна. Как неожиданно дёшево заполучил он его тогда, два года назад, «зацепив» на грызуне! [30] А кто единожды предал, пусть даже «по уважительной причине»… Да…

Однако, существовала и другая сторона, второпях изначально упущенная из виду и непросчитанная.

Он сделал ставку на то, что прокуратура, заглотив наживку, сумеет раздуть из мухи слона и довести дело до логического завершения. А если нет? Вдруг у прокурорских акул в этот раз не получится? Ведь ни Кривошеин, ни жена его тех денег в руках не держали! Что тогда? Тихо надеяться, что если подозреваемого и выпустят «за недоказанностью», ментом ему больше не быть?