Герда, стр. 50
Герда вздохнула.
– Красиво она у тебя вздыхает, – сказала Саша. – Самой всегда после этого вздыхать хочется.
Саша тоже вздохнула. А я отметил, что у Герды вздыхать получалось лучше. Душевнее как-то, по-нашему.
– Пойдем ко мне, что ли, – сказала Саша. – Мать сегодня опять печенье пекла, посидим, пожуем…
– На трамваи посмотрим, – добавил я.
– На трамваи посмотрим.
– Нет, – отказался я.
– Почему?
– Ну… Нет.
Мне не хотелось к Саше. Тот день и то печенье остались за спиной ярким светлым пятном, я знал, что если попробую туда вернуться, то все будет только хуже. И по новой ничего хорошего не получится, и на то, что раньше было, тень упадет. Лучше письмо написать, хотя письмо это тоже плохо. Все плохо. Как-то… Бестолково все, с самого начала бестолково, а уже никуда, уже с тобой… Праздник, который всегда.
– Нет, – сказал я. – Мне домой.
– Хорошо, – улыбнулась Саша. – Тогда пока.
Она стояла и смотрела мне в глаза.
И я тоже стоял и смотрел ей в глаза.
– Пока, – глупо сказал я.
И все кончилось.
Наверное, тогда все и кончилось.
Отправились с Гердой домой. Сидели на задних местах. То есть я сидел, а Герда лежала на полу, потому что и эта кондукторша была злая, на ее душу сегодня наступили десять раз, душа саднила и не могла позволить, чтобы какая-то там собака таскала грязь на пассажирские места, где люди ездиют. Поэтому Герда лежала на полу, среди трамвайных башмаков и пластиковых бутылок с маслом. Одна бутылка вела себя особенно назойливо, каталась по полу и каждый раз старалась задеть Герду за лапу. Каждый раз Герда открывала глаза и смотрела на бутылку, но отодвинуть лапу так не соизволила.
Зазвонил телефон. Я думал, что Сашка или Алька, но это почему-то оказался Громов.
– Тебе не нужен проточный водонагреватель? – спросил Громов.
Это у него такая система, я уже говорил. На нейролингвистическом программировании построенная. Огорошить собеседника какой-нибудь ерундой, а пока тот пребывает в оцепенении, влезть по-быстрому ему в мозги и осквернить их своей очередной гениальной идеей. Но на меня такие штуки не действовали, я к выходкам Громова был привычен.
– Я уже взял на прошлой неделе, – ответил я. – А тебе стекловата не нужна?
Громов растерялся на секунду, а я нанес еще один удар.
– Громов, а тебе пособие-то выдали? – спросил я.
– Какое еще пособие?
– Странно… Говорили, что тебе пособие должны выдать. Как моральному инвалиду.
– А, это… – очухался Громов. – Да, должны были. Но потом посчитали, что я достоин большего. Знаешь, я подавал документы, как жертва…
Мне не хотелось слушать упражнения Громова во вранье, поэтому я оборвал сразу:
– Ты чего звонишь, а? Поздно уже, голова у меня болит.
– Да так просто. Давно не разговаривали. Надо как-то дружеские отношения поддерживать.
Вообще-то мы не друзья совсем. Я, конечно, это не стал ему говорить… Хотя…
– Ты мне не друг, Громов, – сказал я. – У меня вообще нет друзей, к слову.
– Да-да, конечно, – Громов на другом конце связи рассмеялся. – Я сам ни с кем не дружу, это все пережитки. Просто я хотел сказать…
Громов замолчал.
– Как, кстати, у тебя настроение? – спросил Громов. – Может, это… На рыбалку сходим?
Я чуть не поперхнулся. Громов – на рыбалку. Докатились.
– А может, в цирк сходим? – еще неожиданнее предложил Громов.
Я хихикнул. Кондукторша поглядела на меня с подозрением.
– Пойдем в цирк, – продолжил Громов.
– Громов, ты что, совсем дурак?
– Нет, почему же, цирк – это искусство. Закрытие сезона.
– Я не очень цирк люблю, – признался я. – Там навозом пахнет.
– Это точно, навозом пахнет. Пойдем тогда на концерт? Казачий хор, слушай, у меня как раз отец купил билеты, а сам в командировку угнал.
– Громов, иди ты… сам на казачий хор.
– Да не, одному неинтересно, интересно в компании. Вот в компании на казачий хор…
Я отключился.
Громов позвонил еще.
– Зачем трубку кидаешь? – спросил он. – Нехорошо, Орлов, нехорошо. Ты думаешь, ты такой орел, да? Такой прямо непробиваемый, да? Ошибаешься, Орлов.
Раньше он меня никогда так не называл, по фамилии. И голос у него раньше совсем не такой наглый был. Что происходит-то?
– Ты, Гоша, дурачок, – с превосходством сказал Громов. – Дурачок и лопушок. Ты просто не представляешь, как тебя…
Я отключился. Больше Громов не звонил.
Трамвай продолжал громыхать через город. Кондуктор ненавидела вселенную. Бутылка каталась по полу. Герда смотрела на бутылку. Я думал. Страшно мне было.
Глава 15
Недобрый день
Доктор иссох.
Он и раньше не отличался корпулентностью, но сейчас стал в два раза тоньше и каким-то ломким с виду, как старая солома. И волосы повыпадали немного. Пришел, бухнулся в кресло и стал разговаривать. Так, о разной ерунде. Сегодня доктор был склонен размышлять на космологические темы, в частности как повлияет на психическое здоровье нашей страны обнаружение бозона Хиггса, а я вдруг увидела, что доктор не отбрасывает тени.
Скорее всего, это была игра воображения. Или оптики. Или того и другого вместе. Но доктор не отбрасывал тени. Почему-то я первым делом подумала про его свитер. Мама связала доктору Мозгову свитер из стекловолокна, из-за этого тень расслаивается и не прорисовывается, бозоны Хиггса мимо пролетают, не задерживаются.
– Доктор, вы верите в людей? – перебила я физическую чушь.
– Что?
– В человека верите? – уточнила я. – Как в явление?
– Безусловно, – ответил. – На человека у меня все надежды. Ну и вообще, человечество пока не разочаровывает…
– Нет, я в среднего, – перебила я. – Вот обычный, средний человек, он как, может высоты духа явить?
Доктор подумал.
– Не знаю, – сказал он. – Высоты духа не совсем моя специализация…
– А цель оправдывает средства?
– Да на этот вопрос две тысячи лет ответить не могут.
– Все с вами, доктор, ясно, – сказала я.
Доктор печально поглядел вдаль.
Странно. Сегодня он без спичек. Дома, наверное, забыл. Без спичек, а спичками все равно тянет, даже вроде как сильнее, чем обычно, кисляцкий такой запах. Снимает комнату на спичечной фабрике.
Герда чихнула.
Доктор обернулся, поглядел на нее с неприязнью, уже с яркой неприязнью.
– Не люблю я все-таки собак…
А Герда на него тоже без обожания зыркнула.
– Не надо так на меня смотреть, – сказал доктор разочарованно. – Ослепнуть можно.
Но Герда не отвернулась. Смотрела, смотрела, и доктор тоже на нее смотрел. А ведь и вправду он облысел, оплешивел даже. И щеки втянулись. Как-то разваливается просто на глазах, куски скоро начнут отваливаться.
– Нет, я не могу в таких условиях работать…
Доктор съежился, поглядел на Герду со злостью.
– Не могу, – повторил он. – Такое бывает…
И вообще, как-то он неэффективно меня лечит, как-то усугубляет. И Герда его не любит.
Вечером я включила новости. Надо сказать, не зря. Спиртовой инцидент приобрел широкий общественный резонанс. Правда…
Нет, сначала все показывали так, как оно было на самом деле. Протестующие, прикованные к забору, печальный полицейский. Потом Василиса де Туле стала оправдывать ожидания.
– Ситуация обострилась после прибытия группы поддержки от общественной организации «Материнский Рубеж». Активистки «Рубежа» попытались перевести ситуацию в русло абсурда…
Показали меня с шариками, с плакатами, с кричалками. Я смотрелась ничего так, симпатично, себе понравилась.
– Когда отвлечь людей от протеста не получилось, активист «Материнского Рубежа» натравил на протестующих свою бойцовскую собаку.
Видеоряд выглядел эффектно. Герда, полиция, побродяжка. Действительно можно было решить, что Гоша натравливает собаку. И шарики. Ветер гнал шарики вдоль забора, что тоже придавало готичности ситуации.
– Городская власть бездействует, – подвела итог Василиса. – Не решаются проблемы моногородов! В районе коровье бешенство! В районе разгул беззакония!