Граница смерти, стр. 47

Камилла порезала руки, пытаясь перелезть через подоконник, – и в это мгновение дверь сорвалась с петель.

Едва дверь упала внутрь спальни, Брэндстеттер бросился вперед. В руке он держал длинный нож. Камилла Эстеван пыталась вылезти в окно. Дыхание, вырывающееся из его горла, походило на храп животного, и сначала он даже не понял, что эти звуки издает он.

Он схватил ее за руку, резким рывком повернул к себе, оттащил от окна и от пожарной лестницы.

– Сука! – прохрипел он. – Сукасукасукасука! – С каждым словом Брэндстеттер полосовал Камиллу ножом, вонзая его глубоко в тело и чувствуя, как лезвие задевает кость.

Она пыталась кричать, умоляла его остановиться.

Брэндстеттер ударил ее по губам кулаком, затем рукояткой ножа.

Кровь брызнула еще сильнее, потекла из десятка – или даже больше – порезов. Он не считал их, просто наслаждался ощущением, когда лезвие вонзается в плоть. Теперь она не будет равнодушно относиться к нему.

Когда Камилла упала на пол, он поднял ее за волосы и подвел к видеостенке, заставив с помощью системы искусственного интеллекта и биочипа посмотреть, во что она превратилась. Потемневший от крови халат распахнулся и обнажил залитое кровью тело. Она все еще сопротивлялась.

Брэндстеттер откинул назад ее голову и посмотрел на незащищенное горло. На мгновение его охватило искушение сорвать с лица маску и впиться зубами в нежную кожу. Он поборол это желание и с силой полоснул ножом по горлу. На коже появилась тонкая темная линия, из которой тут же хлынули струи крови.

Женское тело забилось в предсмертных судорогах. Брэндстеттер бросил его и выпустил нож, вонзившийся острием в потертый ковер.

Кто-то колотил в дверь квартиры и звал Камиллу Эстеван.

Брэндстеттер опустился на колени. Его одежда пропиталась кровью, и он ощущал ее тяжесть. Он посмотрел в затуманенные глаза женщины, из которых исчезали последние признаки жизни. Затем, зная, что его могут обнаружить, пролез через разбитое окно, спустился вниз по пожарной лестнице, и холодный черный ветер, проносящийся по улицам города, унес его в темноту.

29

«Табаско» занимал четыре верхних этажа высотного здания в центре делового района старого Далласа. Трэвен приехал в 7.56 вечера, оставил джип в подземном гараже и поднялся на лифте наверх. Когда он вышел из кабины лифта, его встретили грохот музыки, облака табачного дыма и громкие голоса. Обстановка была шикарной, все вокруг сверкало. Хостесса, взявшая плату за вход, была стройной и прелестной, на лице ее застыла приветливая улыбка. Расплатившись, он подошел к бару, взял кружку пива и пошел в зал, откуда доносились оглушительные вопли болельщиков, наблюдавших на огромной видеостенке за футбольным матчем.

Трэвен сел за столик у окна, выходящего на южную часть города. Размышляя о событиях дня, он почувствовал разочарование, сменившееся отвращением. После обеда с Робином Бенедиктом он провел остаток дня в Сэндалвуд-Террас, расспрашивая жильцов об их соседке. Почти никто не смог сказать ему что-то определенное. Бесполезность такой работы была очевидна. Те, кто был знаком с образом жизни Нами Шикары, не хотели говорить с ним, потому что сами вели такую же жизнь. Гейши не любят рассказывать о делах корпорации, а Трэвен не сомневался: кто-то уже дал им понять, что убийство Шикары имеет отношение к делам корпорации.

Он пил пиво, безуспешно пытаясь забыть про убийство и проявить интерес к событиям на экране видеостенки, где одетые в разноцветное снаряжение игроки заняли на поле свои места перед началом розыгрыша мяча. Раздался свисток, нападающий схватил мяч, и разгорелась схватка. Игроки сталкивались друг с другом, от ударов гигантских тел, защищенных кевларовой броней, раздавались звуки, напоминающие грохот сталкивающихся поездов. Слышались крики боли и ярости, прерываемые приглушенными ругательствами.

Донни Куортерс вошел в зал в сопровождении группы телохранителей. Глава наркомафии показал трем охранникам на столик у входа, затем пересек зал и сел напротив Трэвена. Донни был крупным мужчиной, широкоплечим и высоким. Если бы он похудел на пятьдесят фунтов, то вполне мог бы выглядеть как один из выращенных с помощью стероидов гигантов, которых демонстрируют на видеостенке. Белокурые волосы сзади собраны в пучок, падающий на спину, а по бокам острижены почти наголо. На макушке волосы были взлохмачены, и создавалось впечатление, что туда заползло и умерло там какое-то лохматое животное. Лицо слишком красное, лоб слишком низкий. Одежда и ювелирные украшения свидетельствовали о том, что их владелец не испытывает нужды в деньгах. Когда он сжал руки и хрустнул суставами, на пальцах сверкнули кольца.

– Ты пришел один? – спросил Куортерс, не отрывая взгляда от видеостенки.

– Нет. Куортерс кивнул:

– Нигде не вижу Ковальски. Вот я и подумал: он где-то скрывается?

– Не хочет, чтобы его видели.

– Ты не слишком мне доверяешь? Трэвен ответил пристальным взглядом:

– Не доверяю.

– Значит, хорошее отношение ко мне исключается, верно? – Смех Куортерса прозвучал словно из трубы мусоропровода.

– И уважение – тоже.

Куортерс указал на него вытянутым пальцем:

– Ты всего лишь коп, парень, и не больше того. Можешь считать себя изворотливым и хитрым, но для меня ты рядовой коп, мелкая сошка, пытающаяся бороться с Донни Куортерсом.

– Однако кто-то уже победил тебя, – ответил Трэвен. – Кто-то заставил тебя подчиниться его требованиям. Ты стал совсем другим, не таким, как раньше. Интересно, кто он?

– Вот тут ты ошибаешься, приятель. – Губы Куортерса сжались в тонкую белую линию. – Просто у меня появился другой взгляд на бизнес, вот и все. Ты тоже теперь относишься к моей бизнес-программе. А хороший бизнесмен никогда не смешивает бизнес с развлечениями.

– Какие же развлечения предпочитает хороший бизнесмен вроде тебя? – спросил Трэвен с сарказмом.

– В качестве развлечения было бы неплохо пройтись каблуками по лицу того парня, который причиняет мне массу неприятностей, иначе говоря – по физиономии кого-нибудь вроде тебя.

– Однако теперь я попал в сферу твоего бизнеса?

– Да.

– Кто отнес меня к числу нужных для тебя людей? – поинтересовался Трэвен. – Ты? Или твои новые партнеры? Думаю, твои партнеры. Сам ты никогда не отличался особенно высоким интеллектом.

Куортерс раздраженно фыркнул:

– Ты все никак не хочешь успокоиться, Трэвен, ну просто никак. – Он сжал руку в кулак и потряс им в нескольких дюймах от лица детектива. – Я держу тебя за яйца, парень, и могу стиснуть их, когда только мне захочется. Неужели ты думаешь, что тебя убрали из отдела по борьбе с наркотиками сразу после ареста моих людей на Девайн-стрит по чистой случайности? Мы все подготовили. Ты не единственный коп в Далласе, приятель, и далеко не все такие честные, каким ты считаешь себя.

– Зачем ты предложил встретиться? – спросил Трэвен. Он сдерживал ярость, стараясь вытянуть из Куортерса как можно больше информации.

– Чтобы объяснить тебе кое-что. Чтобы предупредить о том, что ты находишься сейчас на грани, которую не следует переступать.

– Я понял это еще вчера, когда ты послал за мной Очоа.

– Это была ошибка. – Голос Куортерса звучал искренне.

– Но ты послал его.

Куортерс вытянул перед собой пустые руки.

– Ты ведь знаешь, что я не смогу в этом признаться. Если у тебя под одеждой микрофон и радиопередатчик, то запись нашего разговора может быть признана судом как мое признание. Должен тебе сказать, что больше не желаю появляться в суде. – Он засмеялся. – Разве что в качестве одного из присяжных. – Он нетерпеливо забарабанил пальцами по столу. – Послушай, Трэвен, ты ведь знаешь, кто сейчас поддерживает меня.

– Якудзи. А ты знаешь их методы? Пока у тебя на руках целы все пальцы. Но что ты собираешься делать, когда впервые потерпишь неудачу? Готов отрезать один из пальцев и послать его главе банды как, признание своей вины? У них ведь так принято поступать.