Граница смерти, стр. 38

Трэвен спрыгнул с разделительной полосы и вскарабкался на капот автомобиля, перепрыгнул на капот другой машины, успев заметить изумленное лицо водителя. Детектив чувствовал, как скользят ноги на гладкой металлической поверхности, упругой и прогибающейся под ним. Не останавливаясь, он прыгнул на крышу соседней машины, поскользнулся, упал и съехал вниз.

Парень на пассажирском сиденье мотоцикла заметил его и показал водителю, затем начал поднимать ружье, пока водитель объезжал неподвижный пикап.

Трэвен бросился на землю, когда прозвучал выстрел, и откатился к стоящим автомобилям. Картечь с визгом прорезала воздух. Он мгновенно прицелился и выстрелил пять раз, целясь в грудь стрелка. Мотор мотоцикла взревел, заднее колесо забуксовало на мостовой. Стрелявший согнулся, выронил ружье и упал с пассажирского сиденья.

Вытянув перед собой руки с пистолетом, Трэвен пошел к лежащему стрелку. В это мгновение рев мотоциклетного двигателя, начавшего ускорение, еще более усилился. Детектив пинком ноги отбросил в сторону ружье и быстро наклонился, чтобы прощупать пульс у лежащего на мостовой человека. Сердце не билось, но Трэвен почувствовал под своими пальцами тонкую шею и нежную кожу, которые не могли принадлежать мужчине.

Он выругался, встал и бросился за набирающим скорость мотоциклом. В его воображении появился образ убитой женщины, окровавленное лицо которой было скрыто за треснутым стеклом шлема.

Голос Хайэма прозвучал у него в мозгу:

– Трэвен?

– Слушаю.

– Где ты?

– Здесь, в северной части бульвара Мушаши. Я застрелил одного из преступников. Так где же подкрепление, черт побери?

– На подходе.

– Слишком поздно. Иди сюда и встань у тела.

– У тела?

Трэвен не ответил. Он бежал, лавируя между автомобилями, стараясь не упустить из виду мотоциклиста, поскользнулся, ударился о борт машины. Острая боль пронзила бедро. Он оперся руками на борт соседнего автомобиля, подтянулся и влез на капот, порвав рубашку обо что-то острое, вскочил, прыгнул на крышу пикапа, успел поставить пистолет на предохранитель и бросился на мотоциклиста.

23

Трэвен обрушился на водителя мотоцикла с такой силой, что воздух с хрипом вырвался из его легких. Когда мощный «Судзуки» начал серию диких поворотов, он подавил желание прыгнуть в сторону, схватил мотоциклиста за руку и стащил с седла. Потеряв равновесие, не в силах удержаться, Трэвен упал вместе с водителем мотоцикла на мостовую и ушиб об асфальт локоть. Ему показалось, что в руку вонзились острые осколки стекла, и детектив выронил пистолет.

Парень ударил его в лицо головой в шлеме и рассек лоб. Вывернувшись из-под более легкого противника, Трэвен нанес удар по шлему открытой ладонью, и голова мотоциклиста откинулась назад. Детектив попытался поднять правую руку, и его онемевшие пальцы скользнули по гладкому пластику шлема.

Внезапно он увидел сверкающее лезвие ножа – парень достал его из потайного кармана кожаной куртки. Преступник упал на Трэвена, пытаясь вогнать в него нож. Детектив рванулся в сторону и услышал, как острое лезвие скрипнуло по асфальту. Он ударил ребром левой, неповрежденной руки по горлу противника. Тот захрипел, и Трэвену удалось отбросить его в сторону и встать. Преступник тут же снова взмахнул ножом, демонстрируя скорее ярость, чем умение, однако на этот раз детектив был наготове. Трэвен сильно ударил ногой по шлему противника. Нападавший упал на спину и замер, выронив нож из безжизненных пальцев.

Трэвен наклонился, подобрал пистолет и держал его в левой руке, чувствуя, как иглы боли продолжают пронизывать правую. Затем сделал несколько глубоких вдохов, снял пистолет с предохранителя и подошел к лежащему мужчине, ударом ноги отбросил нож в сторону и оперся о борт стоящего рядом автомобиля.

– Я из полиции, – произнес он, обращаясь к испуганному водителю.

– Мик? – послышался в мозгу Трэвена низкий голос.

– Это ты, Ковальски?

– Да. У тебя все в порядке?

– Бывало лучше. – Обернувшись на рев сирены, Трэвен увидел бронированный автомобиль полицейской группы быстрого реагирования, вырвавшийся из-за угла и резко затормозивший перед собирающейся толпой зевак.

Ковальски выпрыгнул из машины. Он был в полном боевом снаряжении, поперек его широкой груди висело крупнокалиберное ружье. Толпа расступалась перед ним. Следом появились еще трое полицейских с надписью крупными буквами на спинах черных курток «Отдел наркотиков». Они начали оттеснять любопытных. Ковальски двигался, как пантера, постоянно глядя по сторонам и отдавая команды своей группе.

Над местом происшествия пронесся вертолет прессы, окрашенный в малиновый цвет. Вихрь от его несущего винта рассеивал валяющийся на мостовой мусор. Вертолет круто развернулся, полетел обратно и завис над улицей. Из дверцы высунулся оператор с телекамерой, а пилот включил микрофон направленного действия, закрепленный на днище.

Голоса толпы усилились и превратились в беспорядочный гул.

Трэвен сунул свой СИГ/Зауэр в наплечную кобуру и присел рядом с водителем мотоцикла, все еще лежавшим без сознания. Когда детектив попытался поднять забрало шлема, оно рассыпалось у него в руках. Он смахнул осколки на мостовую и увидел испанские черты лица.

– Очоа, – произнес Ковальски. Трэвен повернулся к нему и кивнул.

– Один из подручных Эваристо Эскобара. – Он начал снимать с него шлем.

Ковальски опустил дуло автоматического ружья и направил его прямо в лицо Очоа.

– Не понимаю, почему Эскобар решил покончить с тобой именно сейчас? – удивился огромный полицейский. – Последнее время мы старались прижать Донни Куортерса и потому почти месяц не мешали Эскобару заниматься операциями с наркотиками. К тому же он не может не знать, что тебя перевели из нашего отдела. Тогда почему он пошел на это?

Трэвен провел пальцами по шее водителя мотоцикла.

– Нейронная вставка, – разочарованно произнес он. – Теперь нечего рассчитывать на то, что мы получим от него какую-нибудь информацию.

Ковальски повернул носком сапога голову Очоа.

– Да, он перенес хирургическую операцию, – согласился полицейский.

– Эскобар раньше не прибегал к нейронным вставкам, – недоуменно продолжил Ковальски. – Он всегда считал, что за деньги можно купить что угодно, включая полное молчание, и не любил, когда в его дела суют нос посторонние.

– Это верно. Судя по всему, времена меняются. – Трэвен включил микрокристалл связи и вызвал Хайэма.

– Слушаю, – отозвался Хайэм.

– Нашел у нее какие-нибудь документы для опознания?

– У нее нет ничего.

Местоимение врезалось в душу Трэвена, подобно острому ножу.

– У нее? – переспросил вслух Ковальски.

– Я застрелил женщину, хотя и не знал этого, – кивнул Трэвен. Он сунул руки в карманы и пошел через толпу. Люди расступались перед ним не потому, что он полицейский, а испытывая какой-то мистический страх.

– Но Эскобар не нанимает женщин для таких дел, – удивился Ковальски. – Он принадлежит к старой школе, а в Колумбии всегда считалось, что убивать должны только мужчины.

– Я знаю.

Хайэм сделал шаг в сторону, когда Трэвен приблизился к трупу.

Пытаясь не обращать внимания на огромные кровавые раны от разрывных пуль десятимиллиметрового калибра на груди женщины, Трэвен опустился рядом на колени и снял с нее шлем. Боль в локте уменьшилась и напоминала теперь глухую зубную боль.

Женщина была привлекательной, с черными как смоль волосами, тонкими чертами лица и нежной кожей, уже начавшей бледнеть после наступления смерти. Изо рта текла струйка крови, и глаза были полуоткрыты.

Тошнота подступила к горлу Трэвена, и на мгновение он подумал, что сейчас его вырвет. Затем приступ прекратился, оставив после себя вкус желчи.

– Японка, – пробормотал Ковальски. – Это определенно не дело Эскобара. Что-то тут не так, Мик.

Трэвен достал из бумажника пластиковый карманный календарь, который всегда носил с собой. Из толпы донесся властный голос.