Черные колокола, стр. 30
— Успеешь!
Ласло Киш натянул на свою маленькую хорьковую мордочку маску сочувствия и вошел в «Колизей». Никто не обратил на него внимания. А ему хотелось поиграть, блеснуть талантом артиста.
Киш стал перед убитым на колени, сложил маленькие, короткие руки на животе, зажмурился, зашлепал губами, делая вид, что молится богу.
Поднялся, спросил:
— Где его убили?
Стефан моментально сообразил, что к чему, охотно включился в игру атамана.
— Там… около Дома радио. За святую правду убили этого мадьяра-красавца. Мы отомстим за тебя, байтарш!
Ни мать, ни отец, ни сестра Мартона, ни его Юлия не слышали Стефана. Прислушивались только к своей боли, ее одну чувствовали, ей подчинялись, ее изливали в слезах.
А Дьюла услышал все, что сказал «гвардеец» по имени Стефан. И продолжил его речь:
— Мартон, как они могли стрелять в твои чистые, доверчивые глаза, в твою улыбку? — исступленно вопрошал он, глядя на брата, на «гвардейцев» и Жужанну. На ней он остановил свой мстительный взгляд. — Твой Арпад, твой Бугров убили нашего Мартона!
Теперь и Юлия обрела слух.
— Что вы сказали? — спросила она, глядя на Дьюлу.
— Теперь твоя очередь, говорю. Иди на улицу, там тебя встретят разрывные пули авошей и русских танкистов.
— Это неправда. Они его не трогали. Я все видела. Я знаю, кто убил Мартона.
Стефан подбежал к окну, застрочил из автомата, крикнул:
— Вот, вот кто его убил!.. Давай, ребята, шпарь!
Юноши и девушки, принесшие Мартона, Дьюла, Жужанна и Шандор бачи хватают автоматы, присоединяются к Стефану, стреляют куда-то вниз, по людям, которые кажутся им авошами. С улицы отвечают огнем. Звенят стекла. Осколки их долетают и до Мартона и лежащей рядом с ним матери.
— Что вы делаете? — чужим голосом спрашивает Юлия.
Ее не слушают. Все стоят к ней спиной. Пороховой дым. Звон стекла. Пыль и кирпичные осколки, высекаемые пулями из стен.
— Куда вы стреляете?! — кричит Юлия так, что все к ней оборачиваются. — Это неправда! Не русские убили Мартона. Я все видела. Его казнил пьяный бандит, ямпец с черными усиками. Толкнул длинным пистолетом в живот и… Мартон упал. Выстрела не было. Пистолет бесшумный. Я знаю такие. Убийца похож вон на это чучело. — Она кивнула на Стефана, стоявшего у окна с автоматом. — И тот был с усиками, в черном берете.
— Ложь! Клевета на революционеров! Да я тебя за такие слова…
Ласло Киш ударил дулом своего автомата по автомату Стефана, спас Юлию.
— Отставить, байтарш! Должен понять, голова! Невеста! Потеряла рассудок.
Юлия взглянула на Киша.
— Его убили, а меня в сумасшедший дом отправляете!
Дьюла обнял Юлию.
— Девочка, милая, родная, что ты говоришь? Опомнись!
— Не тронь! Пусти. Ненавижу. Всех. — Она затравленно озирается, ищет глазами дверь, бежит.
Стефан хотел послать ей вслед автоматную очередь, но Киш остановил его.
— Оставь ее в покое, дурак! Горе есть горе… — Приближается к убитому, повышает голос до трагического звучания. — Мартон, дорогой наш друг, алая октябрьская роза! Ты и мертвым будешь служить революции. Сегодня же весь Будапешт узнает, как ты погиб. Мы отомстим за тебя, байтарш! Пошли, венгры!
Ватага «гвардейцев» хлынула за своим атаманом.
Тихо стало в «Колизее». И даже плач матери едва слышен. Всхлипывает она немощно, слабо, из последних сил.
А Жужанна и ее отец все еще стоят у окна. Молчат, с тупым недоумением смотрят на автоматы. Потом переглядываются, как бы спрашивая друг у друга: когда, как, почему прилипло к их рукам оружие?
ДНИ ЧЕРНОЙ НЕДЕЛИ
Наступили золотые осенние дни, долгожданный сюреп — великий народный праздник труда, сбора урожая. Раньше бы в это время по всей Венгрии пилось рекой молодое вино, гремели чардаш и вербункош, свершались помолвки, игрались свадьбы. Теперь льются слезы, кровь и пирует помолвленная внешняя и внутренняя контрреволюция.
В Будапеште лилась кровь, а там, на Западе, откуда были выпущены «люди закона Лоджа», праздновали, шаманили, били в бубны.
Бургомистр Западного Берлина Отто Зур обратился к жителям с призывом:
«Немцы! Зажгите свечи в окнах своих квартир, чтобы продемонстрировать узы, связывающие берлинцев с теми, кто готов принести высшую жертву на алтарь свободы».
Торжественно выла, улюлюкала мировая пресса, купленная долларом, фунтом стерлингов, маркой, франком и пезетой.
Аденауэр послал в Венгрию своего друга герцога Левенштейна.
Все западногерманские лагеря, где нашли себе приют «перемещенные люди», мгновенно опустели. Тысячи и тысячи солдат Аллена Даллеса — венгры, немцы, поляки, чехи, словаки и даже бандеровцы — устремились в Венгрию. На машинах с красными крестами. На поездах. На самолетах.
25 октября, в десять часов утра, толпа поклонников США собралась у пятиэтажного здания американской миссии на площади Сабадшаг. Хорошо спевшийся мужской хор, на радость американскому телевидению и отряду кинофотокорреспондентов, фиксирующих излияния «народной» воли, скандировал:
— Где обещанная помощь?
— Довольно пропагандистских листовок и любезных улыбок дипломатов! Почему не помогаете танками, «летающими крепостями»?
— Бросайте парашютистов! Оплатить наше восстание, нашу кровь!
— Пришлите войска ООН!
— Промедление смерти подобно!
— Венгрия всегда была с Западом.
— Мадьяры сражаются и за Америку, и за Англию, и за Францию.
Дипломаты стояли у раскрытых окон, сладенько улыбались, приветствовали толпу плавным покачиванием рук, поднятых на уровень лица, но молчали.
Время открытых подстрекательских речей еще не пришло. Дипломаты были пока скромны. Не хотели лезть в пекло раньше своего батька, президента США. Они ждали от него сигнала.
И не заждались.
Еще бушевали перед американской миссией те венгры, которые всегда были с Западом, которые сражались за Америку, Англию и Францию, а в Вашингтоне президент США Дуайт Эйзенхауэр выступил с заявлением для печати: «Америка от всего сердца поддерживает венгерский народ. Соединенные Штаты рассматривают происходящие в настоящее время в Венгрии события как новое активное выражение любви венгерского народа к свободе».
Сигнал Эйзенхауэра был подхвачен и английской и американской миссиями. Теперь уже не только тайные послы США руководили контрреволюцией, но и явные. Военный атташе Англии полковник Джемс Н. Каули вместе с мятежниками бросился в открытую атаку. Он давал военные и политические советы видным вожакам вооруженных отрядов. Он выступал с речами. Вдохновлял. Указывал. Подстрекал. Обещал.
И слал через своих доверенных лиц, хлынувших с Запада в Венгрию, английские автоматы нового типа — «Томсон», западногерманские скорострельные карабины МР-44 и автоматы МП-40 и американские ЮС «Карабин».
В той же зоне и точно так же действовал атташе американского посольства Квэд.
Машина Квэда под американским флагом пробилась на бульвар Ференца в казармы Килиана. Атташе американской миссии официально отрекомендовался вожакам мятежников и заявил, что говорит не от собственного имени. Квэд сказал, что вооруженные антикоммунистические силы могут рассчитывать на солидный долларовый заем США.
Из казарм Килиана американец Квэд помчался на площадь Республики, Кёзтаршашаг, где в это время «национал-гвардейцы», овладев после штурма Будапештским горкомом партии, казнили коммунистов: вспарывали животы ножами, вешали за ноги на деревьях, забивали рты партбилетами, вырывали сердца и глумились над портретами Ленина.
Квэд появлялся всюду, где начинался пожар. Он до последней минуты оставался на посту. 4 ноября на рассвете «кадиллак» с огромным звездно-полосатым флагом подхватил вышедшего из парламентского убежища кардинала Миндсенти. Примас католической церкви был доставлен на площадь Сабадшаг. В миссии Соединенных Штатов, в личном кабинете посланника Уэйдеса, кардиналу суждено пребывать много лет.
Во второй половине дня 25 октября центр событий в Будапеште переместился от американского посольства к парламенту.